Сорнец назвал имя и своего спутника, а затем стал сбивчиво рассказывать, что с ним приключилось. Хоть совесть и поднималась в нем, призывая к достойному ответу, умолчать пришлось о многом: о Гирфи и Лепестках, о бесчестном уговоре с загривчанами и том, кто лишил жизни Харси. Поведал он и о том, как их схватили и продали, будто негодную скотину в Черный Город, потом заговорил о пещерном пугалище со щупальцами вместо ног и о бегстве, что удалось только чудом.

Дружинники жадно слушали, почти не перебивая.

– Все-таки Раткар… – кивая, процедил Тарм, когда рассказ вышел, – Значит, прав был Данни и весь прочий люд!

Гневливый и взбалмошный характер его тут же дал о себе знать. Тарм сверкал глазами, шумно втягивал носом воздух и клялся отомстить всякому, кто повинен в гибели собратьев.

Потом и сам он принялся изумлять Старкальда, посвящая в тот ворох страшных событий, что потрясли Искру в последние месяцы. Тарм обильно уснащал речи ругательствами и бесконечно проклинал загривчан.

Сорнец бледнел и сдвигал брови, по три раза переспрашивал одно и то же и не мог поверить во всю эту несусветную жуть, которую он сам же зачал. До Черного Города слухи шли чересчур долго...

Больно ударила новость о Данни – рыжий сотник прибавился к тем, кто погиб от его злодеяний. Потом, верно, чтобы окончательно добить Старкальда, Тарм рассказал о кровавой сече на домстолле. Том самом, на который он так стремился попасть. Астли тоже мертв, да и Раткара не стало – труп его давно уже гниет в мерзлой земле, а на княжье кресло взобрался другой кознеплет – наемничий торгаш Крассур.

Голова от обилия тяжких вестей у Старкальда закружилась, он присел и обвел хибару потерянным взглядом. У горла встал ком. Он опоздал. Всякий смысл его похода в столицу с повинной главой исчез.

– Здорова ли княжна? – жалобно произнес он.

– Нас две недели не было, мотались в Южную четверть, – ответил Тарм, – этот хряк волосатый объявил о помолвке с Аммией. Силой ее держал при себе, весь город о том знал. На днях должен был быть праздник, а после сразу свадьба. Хотя могли ее перенести из-за Погибели. Слышали вы этот гром? Мы с Евором думали, что уж света белого не увидим, но ничего, оклемались.

– Слышали, слышали, он-то нас и спас. Друг мой с юга – ведун, он знает тайный способ отгородиться от скитальцевых воплей. Потому стражники на стенах повалились в снег, а мы ушли, да еще и коней выкрали.

– Не будет ли погони?

– Гончих ждем и сами, – закивал Старкальд, – я и в вас сперва углядел врага и за меч схватился.

– Сам Шульд свел нас! На дружинников эти манроевы ротозеи поднять оружие не посмеют. Поедем с нами!

Сбитый с толку известиями, что с ног на голову переворачивали его планы и дальнейшую участь, Старкальд только теперь задумался о том, куда ему податься. Манрой, Лепестки, да и он сам заслуживали жестокой кары, однако чувство долга по отношению к Аммии все же перевешивало. Слишком сильно оказалось желание хоть как-то загладить свое подлое, нечеловеческое предательство. Сперва он поможет ей вырваться из лап Крассура, а уж потом займется справедливым возмездием.

– Я поеду. Рчар тоже. Он понимает во врачевании.

– Лекарь? Лекари нужны, в этот раз черная немочь особенно сильна. В землях Мадавка большой переполох, даже Кленовый двор его заперся на все засовы! Люди из дому носа не кажут. Вот хотели поскорее вернуться в Искру, к родне, да пурга нас нашла, кобылы совсем заиндевели, потом у Евора кляча ногу подвернула, пришлось сворачивать сюда.

– Зачем же вы ездили?

– По Шелковице справлялись. Ты не поверишь! Нашли того деда, который все своими глазами видел. Он кустьевский и в Шелковицу наведывался к дочке-вдове, а застал там половину деревни неживых. Их сорновские заразили. И было это до того, как появился змей.

Старкальд поднял брови.

– До?! А змей еще показывался где-нибудь?

– Вот только на Могилах. Потом уполз куда-то. Его искать пошли – наш отряд и какой-то большой знатник иноземный, которого Феор к себе звал.

Старкальд хмыкнул, поворотил взор на Рчара – тот внимательно слушал их болтовню.

– Говоришь, змей делает, что ему звезды скажут? А тебе звезды сказали идти в Искру помогать людей лечить. Это что же получается, змей дворы в Шелковице расшиб и людей растерзал, чтоб болезнь дальше не пошла?

Рчар прищурил глаза, потом стал медленно кивать.

– Звезды зла никому не желаевают. Большой ужик помогал.

Большой ужик поехал куда-то много далеко, но скоро будет вертеться… вертаться.

Старкальд с Тармом переглянулись. Евор нахмурил брови и недоверчиво крякнул. Говорил он медленно и повадками напоминал медведя.

– Все же людей же злыдня поубивала. Грандирову дюжину и местных низовцев. Один Барт живым остался и тот дед.

– И Барта нашли?

– Нашли, нашли.

– Говорил он что-нибудь про поветрие?

– Только недавно в себя пришел. Разве его расспросишь… Три слова скажет, потом до вечера спит.

– Сам он не заболел?

– Здоровый, как вепрь!

На какое-то время воцарилась тишина, только ветки потрескивали в печке, да глухо свистел ветер снаружи.

– Те из Шелковицы и сами бы к Мане отправились и других погубили. Потому я мыслю, что змей никакой не враг нам, а тварь, Шульдом ведомая! – вывел истину Старкальд, чем поразил дружинников.

Рчар давно подводил его к этой странной догадке, но сорнец не принимал ее всерьез. Разве можно представить, что здоровенное страшилище, прогрызающее земную твердь, будто мучную болтушку, могущее и коня целиком заглотить, станет ограждать людское племя от беды, а не истреблять себе на поживу. Начали спорить: долго судили и рядили, но к единому слову не пришли.

Ждать утра не стали. Едва успокоился ветер, все четверо вновь двинулись в путь. Тарм долго выспрашивал сорнца, что за люди их с Рчаром поймали и продали, как негодную скотину. Потом, когда старые друзья наговорились вволю, со Старкальдом поравнялся Евор и поднял на него горящий взор:

– Не видал ли ты на Могилах отца моего? Торнетом его звали. Он у Харси в охране был. Тоже большой, как я. Шрам у него еще на щеке, волк в юности лизнул. Хотел вот узнать, как он помер…

Старкальд похолодел, уши у него покраснели от стыда. Он помнил такого сварта, но впотьмах не видал. Жаль ему стало Евора. Сорнец утешил его – сказал, не поднимая глаз, что Торнет бился храбро и перед смертью успел сразить немало врагов.

– Вот приедем, я всех загривцев пересчитаю… – цедил Евор, играя желваками.

Вдруг послышался свист. Старкальд и Евор обернулись. Тарм указывал назад. Там, на круто забирающей вправо полоске тракта, меж березовых стволов мелькали тени всадников. Ветром приносило отдаленный лай. Не нужно было и присматриваться, чтобы понять, кто это.

– Скитальцева длань! – выругался сорнец и хлестнул коня.

Беглым взором он окинул снежное море впереди, что светлело в предрассветных сумерках. В лесу их быстро настигнут. До города сутки, а лошадь Евора погоню не выдержит. Невдалеке тракт сходился с речкой, но Студеная в том месте широка – коням по пояс, не сдюжат. Где же скрыться?

Он готов был пойти один против десяти, лишь бы не подставлять остальных – достаточно уже крови пролилось из-за него. А ведь он знал Тарма, тот обязательно вступится. Сорнец подскочил к нему и крикнул:

– Речка замерзла?

– Лед тонкий!

– Перейдем?

Тарм какое-то время соображал, потом откликнулся:

– Знаю одно место! Срезали там дорогу! Но опасно!

– Веди!

Удалец кивнул и помчал вперед.

Сзади доносились отголоски криков, с какими манроевы сварты подгоняли лошадей. Оглядываясь, Старкальд насчитал шестерых.

Как ни старалась бедная гнедая Евора, как ни взметала копытами серебристую пыль, а больная нога давала о себе знать. Пришлось и остальным придерживать поводья и готовиться к бою. Черногородцы были еще далеко, но все скорее настигали.

Вот впереди показался овраг и заснеженное русло, розовеющее в лучах занимавшейся зари. На той стороне поднималась лесистая круча. Здесь было широко, и речка образовывала небольшую заводь, потому лед и сомкнулся крепче, правда, кое-где обнажались прогалинами участки живой воды. Тарм свернул с колеи и повел их по глубокому снегу, доходившему коротконогой лошадке Рчара почти до груди.