На пути возник корявый молчаливый лес. Широкая просека безошибочно указала ему направление к тракту. Теперь не заблудится.

Сырая промерзшая одежда давала о себе знать, и Старкальд дрожал мелкой дрожью, пока пробирался по ковру из мертвой листвы, цепляясь за стволы дубов, то и дело озираясь, страшась вновь наткнуться на порченых. Изо рта его вырывались облачка пара.

Странно было наконец оказаться на свободе, чудом избежать смерти и вырваться из логова нелюди, чтобы вновь плестись к месту, где на него напялят невольничью робу.

Чем дальше он уходит от пещеры, тем смелее становился и тем больше верил в то, что все это — не сон. Одному Шульду известно, как он не замерз насмерть.

Вместо камня Старкальд подобрал толстый короткий сук, вполне годный в качестве дубины. Под одежду насовал сухих листьев, чтобы сдержать тепло собственного измученного тела. Запалить бы костерок, да нечем.

Вновь он вспомнил про Ядди.

Вернуться и до полного окоченения искать его тело среди погибших? Нельзя — он единственный, кто поможет Гирфи. Да и сам он еще не вполне спасся. Холод пробирал до костей и растворял последние крохи жизни. Временами Старкальд тер ледышки-руки друг о друга и дышал на них, чтоб хоть немного согреть. Точно так же он замерзал в лесном шалаше двадцать лет назад.

Все бы отдал за тот теплый меховой плащ!

К пересохшему горлу то и дело подкатывала тошнота. В груди кололо и саднило. Сорнец едва держался на ногах и ковылял только за счет воли и неудержимой силы, что влекла его к Гирфи. Все помыслы сошлись на ней. Ее бледное испуганное лицо и глаза цвета моря вновь и вновь возникали перед взором. Шаг за шагом. Он дойдет. Он все сделает, только бы вытащить ее, освободит хитростью или острой сталью.

Разглядев на опушке розоватые шляпки сыроежек Старкальд понял, насколько голоден. Он припал к земле и дрожащими руками принялся срывать грибы и запихивать их в рот прямо как есть — грязными, вместе с корнями и налепившимися листьями. Желудок заурчал, но пищу принял, и это несколько подкрепило его.

Наконец он выбрался из подлеска навстречу занимающемуся рассвету. Горы вдалеке подернулись алым. Солнце поджигало верхушки деревьев и возвращало в мир отобранные цвета. Но почти не грело. Вот она, свобода, не сулившая ничего, кроме смерти. Он побрел к востоку и скоро, за очередным пригорком, увидал дорогу, по которой их везли.

Рана на бедре, укрытая съехавшей повязкой с пятнами засохшей крови, выглядела скверно. Глубокие царапины и ссадины на спине тревожили меньше — они хотя бы не мешали идти.

Старкальд кое-как сполз на тракт и от слабости повалился в колею. Нет, в таком состоянии до города не добраться.

Вернуться к мосту? Там, быть может, найдется еда, теплая одежда и кресало. Там он обогреется, промоет и перевяжет раны, от которых расползалась крепкая хватка смерти. По его прикидкам идти не более двух верст. Старкальд поднял голову и огляделся. Перед глазами плыл туман. Тут и там в застывшей от мороза грязи виднелись цепочки свежих копытных следов, вот проезжала телега — в Черном городе уже знают о случившемся. У моста наверняка побывали и забрали все ценное. Он не найдет даже трупов, с которых можно снять одежду.

Холод как будто притупился. Он знал, что это плохой знак. Голова гудела и раскалывалась от боли, в висках стучало, словно кто-то надувал кузнечные меха. Дикий жар одолевал его.

Нужно вставать.

Старкальд унял головокружение, кое-как поднялся и на негнущихся ногах побрел к Черному городу, навстречу оковам, гибели и собственной мечте. Одинокий окоченелый безумец посреди пустоши.

Вспомнилось, как два года назад — он был еще простым свартом — его отряд наткнулся на Мшистую Ведьму, и во время стычки она зацепила Старкальда. Один из пропитанных ядом когтей вонзился ему в плечо и остался в ране, прожигая плоть едким огнем. Тогда он пролежал в горячке под припарками целую неделю и беспрерывно бредил, пока тело не исторгло из себя последнюю каплю яда. Ведьму умертвили, и за проявленную храбрость Старкальда поставили дюжинным в один из вновь собранных отрядов, состоящий из юнцов и беженцев. Некоторые из них и меч-то в руках не держали. Позже к ним присоединились матерые бойцы из других дюжин, понесших большие потери.

Скоро совсем посветлело. Сосны слева от дороги начали пожирать собственные тени. Вдали смутно вырисовывалась знакомая пепельная равнина. Темп его значительно упал, он все чаще спотыкался и отдыхал, надеясь, что на него рано или поздно наткнется какой-нибудь разъезд.

Мысли его, воспаленные, путаные и расплывающиеся, витали где-то далеко, и от Гирфи перетекли к Аммии.

Отчего княжна привиделась ему? Сны обыкновенно тают и растворяются, словно снег от жаркого костра, но это видение запомнилось хорошо. Призрак упрашивал его вернуться в Искру. Но зачем? Как не силился он вспомнить, на ум ничего не приходило.

Что теперь творится в столице? Должно быть, Раткар, так долго ждавший своего шанса, разгоняет неугодных и настраивает народ против Аммии, дабы править самому. Загривка ему мало — он желал весь север, а также не скрывал намерений подобраться поближе к власти в Сорне и сшибить оттуда Сафьянового барона. Слухи об этом ходили давно. Мир удерживало то, что города разделял выступающий к западу горный хребет. Даже ползучая скверна с востока только разжигала раткаров неуемный аппетит и грезы о владычестве. Не случайно в Черный город нагоняли все новых и новых рабов. Нужны мечи и доспехи. И побольше!

Старкальду до княжеских усобиц дела не было, но что-то шевельнулось в нем, когда он увидел княжну, ее испуганные пепельно-карие глаза. Морок это был или нет, она оживила его и вывела из пещеры. Девочка еще не знает, что именно он — виновник всех ее злоключений. Безмозглого Харси он терпеть не мог, но вот Аммия… она всего лишь невинное дитя.

Он так свыкся с болью, что не заметил, как достиг границы лесов. Отсюда до города не меньше десятка верст. Стены приютившейся у предгорий крепости казались недосягаемо далекими, но теперь он хотя бы видел свою цель.

Внимательно следившее за его отчаянным походом солнце стало заваливаться к западу. Впервые за долгое время небо очистилось от туч. Злой Желтый Бог будто насмехался над ним. Было бы так нелепо сгинуть от холода под яркой, пронзительной синевой. Он вспомнил, как, будучи мальцом, молил, упрекал и поносил Шульда, чтобы тот наслал тепло.

Его знобило, бросало то в огонь, то в холод. Ноги слушались плохо, а раненая правая, казалось, вовсе не принадлежит ему. Стоптанные чеботы от воды смерзлись и натирали жуткие мозоли. Он часто запинался о кочки и падал — один раз так неудачно, что перед глазами ослепительно вспыхнуло. Очнулся он только от вороньего крика. Огромных трудов стоило подняться и вновь заставить себя идти.

Город не приблизился ни на шаг.

Ворон кружил над ним в предвкушении скорого обеда и верещал, будто уговаривая сдаться.

— Поди прочь, черный! — зарычал на него Старкальд, поискал в небе, но птицы и след простыл.

Вдруг боковым зрением он углядел позади себя чью-то тень и отшатнулся. Кто-то еще брел в десяти шагах за ним, сгорбленный, в побуревшей одежде, зажимая рукой пробитый железом бок.

— Поздно, — шепнул человек, подмигнул и хитро ухмыльнулся.

Все лицо его было перепачкано грязью и кровью, горло пересекала тонкая черта.

— Поздно, — настойчиво повторил он, смеясь и кивая сам себе.

— Сгинь! Тебя нет! — рявкнул Старкальд и отмахнулся от наваждения.

— И меня нет. И ее уж нет. Хе-хе-хе. Поздно! — зло прокаркал он.

Это был Харси.

Сорнец метнул в него палку, зажал руками уши и пошел скорее. Рана на бедре вновь открылась и закровила. Дурное видение еще долго преследовало его, нагоняло, заглядывало в глаза, насмехалось, и все твердило и твердило:

— Поздно!

Старкальд не заметил, как мрак сгустился, а вместе с наступающей ночью с гор задул пронизывающий ветер, от которого приходилось склонять голову или закрывать лицо локтем. Старкальд глядел вдаль, озирался по сторонам, недоумевая, почему за полдня на дороге не появилось ни единого человека.