— А, ну, давай! Хозяйских! — кивнул он своим.

Те бросились к стойлам, где бесновались с пеной у рта лошади, распахнули створки, и, укрываясь за щитами, чтоб не выхватить по лбу копытом, откинули ремни. Рябой растворил воротину, но получив нежданную свободу, скакуны совсем перетрусили и прижались к задним стенкам, не собираясь исполнять людские замыслы.

Стражники понукали их, хлопали по спине, — все тщетно. Из домов выскочили местные — их вопли заглушил жуткий рев чудовища, завидевшего добычу.

— Ну, вот и конец нам пришел! — со слезами на глазах пролепетал кто-то из скотоводов.

В поднявшейся суматохе вдруг случилось то, что уловил только Старкальд. Рчар, будучи ближе всего к одному из меринов, потянулся к его морде и что-то быстро забормотал. Конь мотнул гривой, поднял уши и удивленно уставился на него, будто вмиг научился понимать человеческий язык. Он как-то разом успокоился, а следом за ним угомонились и прочие. Ведомые заговором, они сделались послушны, прытко выскочили из стойл и скользнули из конюшен в ночь.

На пару вдохов, пока створка еще была открыта настежь, люди углядели часть громадного ползущего тулова с отростками щупалец, лоснящимися от факелов, множество которых зажгли местные.

— Хатран милосердная, — выговорил молодой Вульт.

Раздался неистовый конский визг, хрустнули кости, и вдруг что-то тяжелое обрушилось совсем рядом с загоном, так что стены его содрогнулись от грохота.

Затем заголосило чудище, от которого во все стороны рванула крупная добыча. Приманка сработала — тварь повертелась и загромыхала прочь от селения.

— Уходит, мать его за ногу. Никогда такую страхолюдину не видывал, — воскликнул Рябой.

«Сейчас!» — молнией пронеслось в голове у Старкальда.

К тому времени сорнец с помощью гвоздя разогнул обручи на ногах. В три прыжка он добрался до ворот, растолкал сторожей и выскочил наружу, а прочие даже не поняли, что случилось.

Едва не споткнувшись о тушу переломанного, залитого кровью животного, Старкальд помчался в ту сторону, откуда доносился еще топот. Плевать на чудовище, достать бы коня! А даже если не выйдет, он схоронится в лесу. Ночь безлунна, его не отыщут.

Крики и брань полетели вслед, кинулись в погоню. Достаточно затаиться в тени и сладить с одним — после с оружием ему никто не будет страшен.

Временами поглядывая назад, он достиг опушки и стал сбегать вниз по откосу меж высоченных сосен. Преследующих не было видно. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бросался наутек, покуда хватало сил. Мороз обжигал ноздри, усеянные иглами ветки секли сощуренные глаза, но он все бежал и бежал не слыша ничего, кроме дыхания да стука сердца.

Лишь бы уйти подальше.

Старкальд перепрыгнул обмелевший ручей, когда сбоку мелькнул чей-то силуэт, На миг он присел, схватил какой-то булыжник и изготовился сражаться насмерть, но тут из-за дерева показалась вытянутая морда. Чужак фыркнул, мотнул гривой и вышел к нему, подрагивая от страха.

Он не поверил своей удаче. Осталось выйти каким-нибудь кружным путем на дорогу, и он снова свободен.

— Ты ж моя красавица, — прошептал Старкальд и осторожно приблизился к серой с яблоками кобыле, опасаясь как бы не спугнуть. — Тихо, тихо, я здесь, никто тебя не обидит.

Сорнец погладил шею и круп лошади, поманил за собой, сетуя, что нет поводьев. Бездонные глаза кобылы теплились доверием. Она тихонько всхрапнула и вроде бы пошла, но вдруг навострила уши. Откуда-то сзади донесся шум, треснули сучья. Старкальд заозирался, но ничего не увидал — со всех сторон его окружали лишь чернеющие стволы.

Чутье редко изменяло ему. Он инстинктивно укрылся за боком лошади. Раздался щелчок, и рядом с ухом что-то просвистело. Кобыла присела и заржала, едва не огрев его копытами.

Нашли-таки!

С колотящимся, будто птица в клетке, сердцем Старкальд метнулся в сторону, пробежал несколько шагов, но тут сбоку на него налетели и сшибли, выбив из легких весь воздух.

В глазах разом потемнело.

— Я же говорил, далеко не уйдет, — услышал он над собой голос, по которому признал старосту.

Сорнец извернулся, схватил того за ногу, но тут же получил сапогом в висок. Его осыпали пинками, пока не перестал сопротивляться и что-либо чувствовать.

Черная пелена одолела и притушила жгучую боль.

***

Очнулся Старкальд от тряски. Голова звенела, как ларь с монетами, один глаз открывался плохо.

Солнце ослепляло. День стоял ясный и теплый, по небу проносились косяки диких гусей, гонимых на юг неумолимой поступью зимы.

Его наново сковали по рукам и ногам. Все тело ныло, особенно левый бок — даже дышалось тяжело. Вдобавок, он прикусил язык, и теперь во рту застыл ком кровавой слизи.

— О, проснулся, бегунок! — оживился Ядди и боднул Старкальда в плечо.

Тот дернулся от боли, глянул на него исподлобья и сплюнул.

— Ну что, каков он, запах свободы?

— Избавь меня от своих шуточек, — буркнул сорнец.

С ними поравнялся рябой командир и рванул Старкальда за цепи.

— Еще раз рыпнешься, отрежу пару пальцев на ногах. Они тебе в Черном городе не понадобятся. Понял?

Он ухватил Старкальда за волосы и откинул голову назад.

— Понял, — процедил пленник.

— И вы все тоже слушайте. Пока у меня, сидите смирно. Как только окажетесь в Черном городе, бегайте хоть каждый день.

Рябой кончил речь, дернул поводья и погнал вперед.

Никто ему не ответил.

Дни потянулись медленно. Воздух промерз, небесное светило скрылось за сизой пеленой, будто примериваясь к долгой спячке. То и дело принимался снег, от которого спасались промасленными кожаными покрывалами.

Они держали путь вдоль уходящего в туманную высь горного хребта, у одной из северных вершин которой примостился Седой Загривок — вотчина Раткара. Их стражники-пленители все посматривали по сторонам, но красноватые глаза порченых нигде не мелькали.

Местность обезлюдела, дворы больше не попадались. Скотоводы предпочитали селиться у воды, а речушек поблизости не было, да и здешняя земля плодородностью не отличалась — камни да кочки. Ночевали, где придется: когда попадалась заброшенная сторожка, когда пещера, а иной раз темень заставала их в поле, и лагерь разбивали у телеги, становившейся единственным укрытием. Оно и лучше — навидавшись жути, укладываться близко к лесу никто не желал.

Скоро повозка пересекла хлипкий мост через овраг, по дну которого тек крохотный ручеек, и взобралась на высокий, лысый холм.

— Ничего себе, — присвистнул Ядди.

Впереди тянулось ровное, как обеденный стол, бесплодное каменистое плато: ни куста, ни деревца. Пустая, темная, забытая богом земля. Лишь у самого горизонта протыкали небо наполовину скрытые туманом силуэты величественных скальных отрогов. Словно непреодолимая преграда, они вставали на пути, деля Нидьёр на две части и остерегая странников от того, что находилось за ними — от настоящей стены бездонного мрака из древних сказаний и позабытых легенд. Где-то за этими неприступными громадами скрывалось само зло, пожравшее скверной половину мира.

— Вот уже и приехали почти, — то ли с облегчением, то ли с недовольством проворчал Торн.

— Это Плетеные горы? — спросил Вульт.

Мальчишка, как и Рчар, на севере не так давно и многого еще не видал.

— Они самые.

— Отчего у них название такое?

— Потому что плетут про них всякое, — вставил Ядди.

— А за ними где-то Завеса, значит?

— Говорят, что так, — ответил Торн.

— Да никто ее не видал, эту Завесу твою. Нет никакой завесы, — сказал Ядди, у которого на всякий вопрос имелось свое мнение. Единственно правильное.

— Как нет? Есть, — заспорил Торн.

Старкальду не хотелось вступать в перепалку. После неудачной попытки бегства он совсем посмурнел и сидел, нахохлившись, ничего не замечая, ни с кем не разговаривая. Едва ли теперь был способ улизнуть и вызволить Гирфи, да и крайний срок возврата долга давно истек — дожидаться не станут. А потому все лишилось смысла. Стоило ли вообще жить, дышать, грызть жесткие хлебные корки, о чем-то переживать и на что-то надеяться?