Этот день был странным сочетанием спешки и бесконечности, словно стрелки часов двигались в обе стороны одновременно.

Вечером Михаил сел за стол и раскрыл дневник, в который годами записывал свои наблюдения о природе времени, свои формулы и расчёты. Страница за страницей он вспоминал свой путь - от любопытного ребёнка, интуитивно чувствовавшего, как по-разному течёт время в разных местах, до мастера, создавшего инструменты для измерения этих колебаний.

На последней странице дневника Михаил нарисовал эскиз механизма, который хотел бы создать в новом мире. Не просто часы, но устройство, способное активно влиять на течение времени вокруг. Он знал, что не сможет взять этот дневник с собой, но был уверен, что идеи сохранятся в его сознании.

Близилась полночь, когда Михаил ощутил особую вибрацию в воздухе, как будто весь мир вокруг задрожал на одной ноте. Все часы в мастерской начали бить двенадцать, хотя их стрелки показывали разное время. Колокольчик над дверью звякнул, будто от порыва ветра, хотя окна были закрыты.

Бог Времени стоял посреди мастерской, окруженный мерцающим светом. Сейчас его облик был торжественным - высокий мужчина с длинными серебряными волосами, в одеянии, которое, казалось, соткано из самого времени. Оно струилось и менялось, отражая все эпохи сразу.

- Я готов, - сказал Михаил, оставляя дневник на верстаке, свое наследие для тех, кто придёт после него.

- Там, куда ты отправляешься, технологии иные, - произнёс бог, оглядывая мастерскую. - Не механические точные устройства, а энергетические практики. Но принципы вечны. Ты найдёшь способ воплотить свои идеи, хоть и в иной форме.

- Один вопрос, прежде чем мы отправимся, - Михаил сглотнул ком в горле. - Почему именно сейчас? Почему именно я?

Бог задумчиво провёл рукой по циферблату настенных часов, и стрелки на нём замерцали, временно обретая прозрачность. Он поднял взгляд на Михаила.

- Почему ты? Потому что твоё восприятие времени - редчайший дар. Расколотые Пути нуждаются не просто в воине, но в том, кто сможет увидеть и понять искажения времени, которые несёт скверна. В мастере, способном создать защиту против этого.

От этих слов что-то дрогнуло в груди Михаила. Защита времени, стабилизация реальности - это было больше, чем просто создание часов. Это было настоящее призвание.

- Я готов, - повторил он, и голос его прозвучал твёрже.

- Закрой глаза, - прошептал бог, - когда ты их откроешь, начнётся новый отсчёт времени. Твоего времени.

Михаил повиновался. Последним, что он ощутил в родном мире, был запах полированного дерева, маслёнки для механизмов и едва уловимый аромат духов Анны, сохранившийся в мастерской даже спустя месяцы после её ухода.

А затем всё исчезло, сменившись ощущением невесомости и странного покоя. Его сознание, освободившись от тела, парило в безграничном пространстве. Здесь не было ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Время существовало во всех формах одновременно.

Михаил ощущал себя иначе: не как плотное тело, ограниченное кожей, а как сгусток энергии, состоящий из воспоминаний, знаний, чувств, мыслей. Его сущность, освобождённая от физической оболочки, напоминала каплю воды, отдельную, но в любой момент готовую слиться с океаном.

Вокруг него мелькали образы, словно кто-то перелистывал страницы истории всех миров. Картины войн и празднеств, изобретений и катастроф. И нити, мириады нитей, переплетающихся в невероятно сложный узор. Нити жизней, судеб, времени.

Вдруг он почувствовал зов. Тихий голос, звучащий одновременно отовсюду и ниоткуда, вёл его к определённой точке в этом бесконечном пространстве. Туда, где крохотный огонёк жизни готов был погаснуть.

Михаил увидел его: младенец в колыбели, окруженный печальными лицами. Мать с опухшими от слез глазами, отец с окаменевшим от горя лицом, врачеватель, качающий головой. Ребенок был очень болен, дыхание едва колыхало крошечную грудь, кожа приобрела синюшный оттенок, а пульс замедлялся с каждым ударом.

Но главное, что видел Михаил, - время вокруг младенца замедлялось, сжималось, готовилось остановиться. Нить его жизни истончалась на глазах, но пока не оборвалась, в ней ещё теплилась искра жизненной силы.

И тут Михаил разглядел нечто удивительное - особый узор времени вокруг ребенка, точно такой же, каким обладал он сам. Тот самый редкий дар, который позволял ощущать качество времени, его текстуру, его изменения. Младенец родился с этим даром, но болезнь не позволила ему раскрыться.

- Сейчас или никогда - пронеслось в сознании Михаила. Он сделал шаг навстречу угасающему огоньку. Его сущность устремилась к этой крохотной искре, стремясь укрепить её, наполнить энергией.

Момент соединения был подобен удару молнии. Михаил ощутил резкую боль, словно каждую частицу его существа разрывало на мельчайшие фрагменты, а затем собирало заново в новой конфигурации. Все его воспоминания - детство в Петрограде, отцовская мастерская, первые часы, собранные своими руками, встреча с Анной, их тихое счастье, её смерть, одиночество, бог Времени - промелькнули перед ним как калейдоскоп образов.

А затем пришла темнота. И тишина.

Первым вернулся слух. Михаил услышал взволнованные голоса, хлопанье дверей, звон металлических инструментов. Затем появились запахи травяного отвара, дыма от благовоний, пота и страха. Наконец, он смог открыть глаза.

Мир вокруг был размытым, нечетким, но не из-за отсутствия очков, к которым он привык в своей прежней жизни, а из-за неразвитого зрения младенца. Он видел лишь контуры, цветовые пятна, движение.

Но как же ярко он чувствовал время! Оно струилось вокруг, переливалось, словно жидкий хрусталь, было намного отчетливее, чем раньше. Каждое его колебание, каждое изменение плотности ощущалось всем существом.

- Смотрите! Ребенок очнулся! - воскликнул женский голос над ним.

Размытое лицо наклонилось к колыбели, но Михаил чувствовал волны удивления и облегчения, исходящие от него. Время вокруг этой женщины, матери ребенка, в теле которого он теперь находился, текло неровно, колебалось от счастья.

- Невозможно, - послышался мужской голос, и над колыбелью склонилось еще одно лицо. - Он был при смерти. Как такое может быть?

- Это чудо! - воскликнула женщина, и Михаил почувствовал, как его поднимают из колыбели. - Посмотри, милый, он смотрит на нас! Цзюань, ты видишь? Его глаза… они как будто… понимают!

- Боги услышали наши молитвы, - пробормотал отец. - Целитель сказал, что к утру его не станет, а сейчас посмотри, дыхание ровное, жар спал.

Михаил пытался сфокусировать взгляд на лицах родителей. Это было странно: быть беспомощным физически, но сохранять разум взрослого. Его крошечное тело отказывалось подчиняться команде пошевелить рукой так, как он хотел, мышцы еще не развились, нервные пути не установились. И всё же он чувствовал, как жизнь возвращается в это тело, как каждая клетка наполняется новой силой.

В комнату вошел новый человек, судя по одежде и манере держаться, целитель. Он склонился над Михаилом, и время вокруг него было густым, тягучим - признак опыта и мудрости.

- Невероятно, - пробормотал он, проводя сухими пальцами по лбу ребенка. - Жар спал, дыхание восстановилось. И глаза…

Он замолчал, пристально вглядываясь в лицо младенца. Михаил попытался сохранить выражение лица обычного ребенка, но что-то в его взгляде, видимо, выдавало его.

- Его глаза, - прошептал целитель. - В них мудрость. Странно для столь юного существа.

- Что вы хотите сказать? - испуганно спросила мать, прижимая ребенка к груди.

Целитель выпрямился, его взгляд стал задумчивым.

- Возможно, ваш сын особенный. Возможно, боги отметили его, - он сделал паузу. - Я знаю школу, где таких детей обучают особым практикам. Когда придет время, я вернусь, чтобы рассказать вам больше.

Целитель откланялся, оставив родителей в недоумении и радости. Мать прижимала Михаила к груди, и он ощущал ее тепло, биение сердца, счастье, исходящее от нее волнами.