Он нахмурился:

— Что-то еще говорили? Михаил говорил что-то ребенке, которого ждала Вера Лапшина.

Светлана молчала, не зная, что сказать. Саша отвернулся, выругался в сторону холерой и сам сказал:

— Поскольку в городе ничего не знают о цесаревиче, то отцом ребенка назначен я? Получается, я вас обидел гораздо сильнее, чем думал. И как вы меня терпели…

Она вскинулась и столкнулась взглядом с Сашей. В его глазах было столько усталости и тоски, что она призналась:

— Я радовалась за вас… Я радовалась, что ты нашел счастье. Прости, что поверила в сплетни.

— Я поговорю с Демьяном. Он вроде полицейский чин, а ведет себя как бабка на завалинке… Поверьте… — его рука дернулась вверх, и тут же вернулась на место. Саша еще и за спину руки завел. — Я ждал вас, Елизавета, именно вас. Только, чем больше я ждал, тем больше убеждался, что я вас предал. Белая высушенная астра в моем дневнике… А я не помнил никого, кто бы их любил… Кошачья корзина, которую достали из-под развалин казенки, а я никогда не держал котов. Чиненные домовым из казенки Уземонки ботинки на вас… Но ни я, ни домовой вас не помнил. Когда леший вас назвал императрицей, я все понял. Понял, что предал вас, и Баюша стерла мою память. А я только рядом с вами чувствую себя живым. Я только с вами дышу и учусь шутить, радоваться жизни и быть человеком. Я не знаю, как вымолить…

— Ты никогда не предавал меня. И стереть память тебе и Мишке, а также половине города, была твоя идея. Твоя. Я же хотела потихоньку уехать из города, исчезая навсегда…

— Ай да я, — он опустил взгляд. Светлана хотела бы его утешить, но обнять его ей не позволяли приличия. Она лишь подтвердила, как тогда на Вдовьем мысу:

— Ты очень шустрый.

— Я… — он хмурился, выстраивая имеющиеся у него факты в такую-то свою цепочку рассуждений, совсем неправильных, быть может. Светлана вновь повторила:

— Ты не предавал меня. Ты, Матвей и Мишка — все, что у меня есть. И Баюша, конечно.

— Хорошо быть Мишкой…

— Почему?

Леший устал орать куда-то в небеса и улетел прочь.

— Он легко может между делом сделать предложение руки и сердца и даже не переживать об отказе.

— Саша…

Он слишком мрачно для предложения руки и сердца произнес:

— Я осознаю, что не ровня вам. Я осознаю, что ничего не могу изменить. Просто прошу: позвольте мне быть рядом с вами. Позвольте защищать, позвольте быть вашим другом, если это не нарушит правила приличия… Я вернусь в опричнину, я попрошу стать вашим телохранителем, если вы позволите. Я…

— Саша, я простой титулярный советник. Я не стремлюсь занять трон. У меня нет печати сокола. Я так же, как ты кромешница, а нечисть не имеет права занимать престол. Я уже давно не Великая княжна, чтобы Дальногорские или Соколов не думали. У меня своя судьба.

— Тогда позвольте мне стать частью вашей судьбы. Я не предам ваше доверие.

— Саша, я верю тебе. И я… Я люблю тебя. — Змей не заслужил того признания в любви, а Саша — да.

Он нахмурился и отвернулся в сторону. Совсем не то, что требуется влюбленной девушке в такой момент.

— Простите, что не могу признаться вам в ответ. Простите, что не могу сделать вам предложение, как положено. Мне никогда, даже заслужи я потомственное дворянство, не перешагнуть сословные границы между нами. Кто вы и кто я. Это просто невозможно.

Змей ей нравился больше. Змею было плевать на то, что она Великая княжна.

Ей хотелось орать, а это совсем неправильно.

Саша не заслужил истеричных криков — он привычно возьмет вину на себя. А тут виноватых нет. Просто она родилась в не той семье. Просто Сашу при рождении убила какая-то сволочь. Виноватых, кроме той сволочи, нет.

Она выскочила из кромежа на берег Идольменя. Сейчас ей хотелось побыть одной, чтобы как раненый зверь зализать раны. Сословные границы не переступить, тут Саша прав. И у него в отличие от неё есть голова на плечах, и он знает, как поступить правильно. Только от этого правильно волком выть хочется. Жаль, что луна не полная, да и зашла уже почти.

Идольмень спал, покрывшись покуда хватало глаз льдом, еще тонким и хрупким, ведь зима не вступила в свои права. Светлана закрыла глаза и с трудом сдерживала крик. Хотелось как в детстве устроить истерику, только нельзя.

Саша прав.

И Екатерина Андреевна права.

И Волков, обещавший найти мужа, прав.

Только больно все равно.

Ей надо принять Сашину дружбу и не надеяться на большее. Кто она и кто он…

Горечь подкатывала к горлу. Даже Саша её не услышал. Её вообще никто не услышал. Её желания никто не собирался учитывать.

Она подняла глаза вверх, в небеса. Как же она устала быть одна. Как же тяжело, когда в моменты слабости и трудности не на кого опереться.

Остается только повторять, что справится со всем сама. А Саша прав, им нет смысла быть вместе — даже не потому, что она Великая княжна по рождению, а потому что она все равно собирается отдать жизнь, чтобы расторгнуть договор между Рюриковичами и стихиями.

Ей надо было выпустить боль, и она выпустила. Удар за ударом она наносила по ледяной глади Идольменя. Ярость боевого мага страшна в бою. Пусть даже бой идет с самой собой. Эфир кипел, как и чувства Светланы. Она переболеет любовью, раз отдать её она не в силах, раз её не принимают.

Она справится. Она привыкла быть одна, Саша тоже привыкнет к этой мысли.

Лед плавился, лед взрывался, лед кипел, паром уходя в небеса. Она била и била до изнеможения Идольмень — вдруг змею это надоест. Вдруг он придет — будет на ком выместить глупую обиду за свое происхождение. Почему она не крестьянка? Почему она не мещанка? Она не просила рождаться в царской семье!

Плясали льдинки в сизой, холодной воде. Хотелось тепла, только его не было. Даже встающее над Идольменем солнце не грело. Светлана устала. От одиночества и самой себя. Сейчас она даже была благодарна змею — из-за него она была капельку счастлива, когда он целовал её, когда она захлебывалась чувствами в его объятьях, когда она верила, что это Саша.

Сова плавно опустилась на камень и превратилась в лешего, подслеповато моргающего огромными золотистыми глазами:

— Ты это… Того… Успокоилась, амператрица?

Светлана повернулась к нему — нельзя продолжать страдать, когда идет расследование:

— Леший, зачем ты на Сашу напал?

Тот сверкнул глазами:

— Так лисы и зайцы в один голос твердили, что это Сашка твой принес светоч. Это он чуть не запалил мой лес. Я и испужался за тебя — он же тенью за тобой ходит. Вона, даже сейчас сычом стоит и смотрит на тебя. Руки в карманы шпрятал, ирод! Я токмо за тебя и испугался, амператрица.

Она не хотела оборачиваться на Сашу. Пока еще больно.

— Это не Саша был, леший. Это огненный змей был.

— Уверена?

— Абсолютно.

Леший почесал затылок:

— То-то я все понять не мог, почему в памяти глупых зайцев поляна запомнилась без снега. Вьюжило в лесу тогда славно.

Светлана вздрогнула и повернулась к Саше, забывая про боль от глупой любви — к черту её, когда расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки и появилась связь между светочем и змеем:

— Сашка, ты слышал⁈ Вот что увидел Кротов! Вот, зачем его споили!

Он кивнул и сбил радостный настрой:

— Жаль, что показания леших не принимаются в суде.

Светлана осмотрела водную гладь всю в корабликах льдин:

— Значит, змея придется брать живым, только и всего.

Саша медленно, словно она готовая взорваться мина, подошел к ней, цепко осматривая её с головы до ног. Пришлось Светлане натужно улыбаться:

— Я в порядке, Саша. Не бойся. Больше не буду заговаривать о своих чувствах. Это было лишним.

— Елизавета… Лиза… Мне очень…

— Ни слова! Все, запретная тема между нами… Ты же понимаешь, что тут в лесу пытались убить именно тебя? Кто-то знал, что ты один раз чуть не погиб от руки… От лап… От пламени огненного змея. Тебя пытались убить его огнем. Не ускорь ты поиски тела, то нарвался бы на стену сплошного змеева огня.