Шатались по воле ветра могучие узловатые ветви сосны. Падал снег и таял на лице, заменяя слезы. Иногда мимо проносились ржавые длинные иглы, оставаясь на вороте шинели и заваливаясь в обшлага.

Что ж. О княгине она подумает потом. Сейчас не до неё, хотя стало понятно — она помнит. Она все помнит о Светлане, и смерть Анастасии она не простит. Надо будет сказать Александру, чтобы он присмотрелся к Волковой — она может оказаться той, кто подставил Матвея, чтобы добраться до Сашки или даже до неё самой. Это надо обсудить. Потом. Сейчас важнее иное. Выбор сделан. Глупо сделан, но уже ничего не исправить. Слухи в провинциальном городе, в котором никогда ничего не происходит, расходятся быстрее верхового пожара, так что скоро все будут знать, что Светлана кромешница. Значит, она пойдет и исправит документы. Будет жить под настоящим именем. Она так соскучилась по «Лизе». Будет Елизавета Григорьевна Кошка. Или Шка. Или Ка, ведь отец не признал её официально. Кем-нибудь да будет. Главное, что Лизой.

Князь Волков в чем-то прав — умеет она заваривать кашу. Хотя именно эта расхлебывается легко. Только бы в монастырь не загреметь…

В ушах шумело, и это был отнюдь не ветер. Слишком долго Светлана стояла в неудобной позе, ища в сосновых ветвях успокоение и проблески низкого, рыжеватого из-за городской подсветки неба.

Светлана сменила позу, голова закружилась, и пришлось снова шагать кромежем, падая на больничную койку. Давно небеленый потолок продолжал кружиться вместе со Светланой и палатой. Хорошо еще, что боль в животе не напоминала о себе, даже уголек пока не тлел. Она еле смогла снять с себя верхнюю одежду перед вечерним обходом. Впрочем, зря. Доктор, молоденький практикант, только заглянул в темную палату, буркнул: «Жалобы?» — и тут же исчез, потому что жалоб у Светланы не было. Она снова заставила себя шевелиться и одеваться — не дело, чтобы Александр застал её в таких растрепанных чувствах. Уж лучше она сама его попытается застать — он же как-то почувствовал в прошлый раз, что она провалилась в кромеж. Ей тоже надо учиться такому, чтобы не попасться опричникам. Впрочем, теперь опричники и так узнают о ней, беспокоиться о них уже глупо. Но подловить Александра она все попытается — лишними знания никогда не бывают.

Он пришел без пяти десять — возник в коридоре, может даже пришел не кромежем, а вполне обычно. Светлана услышала его голос — он переговаривался со своим сослуживцем, — и оценила тактичность: своим появлением в коридоре он предупредил её, что скоро явится в палату, давая ей время привести себя в порядок. Она и так уже была собрана, только села на койке в ожидании его прихода. Шаги в коридоре стихли — Саша проверил охрану и снова ушел.

Ровно в десять он возник в палате, только Светлана, как ни надеялась, уловить ничего не смогла — ни обычный эфир не среагировал, ни тьма не колыхнулась. Значит, надо тренироваться дальше.

Александр, в капельках растаявшего на волосах и шинели снега, протянул Светлане скромный букет белых астр. Ей оставалось только надеяться, что он покупал букеты для неё и Верочки в разных лавках. Забавно будет, если Демьян завтра на хвосте притащит слухи о том, что статский советник Громов ухаживает сразу за двумя барышнями. Вера Лапшина такого не поймет.

— Добрый вечер, Светлана.

Она спрятала лицо в астрах, вдыхая их увядающе-осенний аромат, смешанный с морозной свежестью.

— И вам добрый вечер, Александр. — Сейчас сомневаться, он ли это, глупо. Кромежем ходить могут только опричники, никакой амулет или артефакт это сделать не способен.

— Как ваше самочувствие? Вы готовы идти в лес? Или может…

Светлана заставила себя встать, положить букет на тумбочку и улыбнуться: не хотелось портить вечер княгиней Волковой — об этом она расскажет потом. Сейчас у неё есть астры, лес и дедушка леший.

— Все хорошо. — Она протянула руку Александру: — вы шагнете кромежем или я?

Его пальцы были холодными — наверное, все же не кромежем он добирался до больницы.

— А вы как хотите?

Именно он учил её ходить кромежем, только тогда, в сентябре, на словах — он еще был выгоревшим. Сейчас хотелось, чтобы он научил её по-настоящему.

— Вы, конечно.

— Тогда смотрите…

Тьма с его пальцев медленно потекла по руке Светланы вверх, одновременно захватывая и Сашу. Он еще успел сказать:

— Просто представьте, что вы идете домой. Кромеж вас сам притянет…

И кромеж притянул, а Светлана опять ничего особенного не почувствовала. Миг, и лес с неузнаваемой в темноте поляной возник перед ними, обдавая ветром и необычайно свежим воздухом. Тут было гораздо холоднее, и Саша спешно поправил Светлане ворот, поднимая его вверх, еще и попытался так встать, чтобы загородить собой от ледяных порывов, бросавших в лицо мелкую снежную крошку.

— Что делаем дальше, Светлана?

Она, нарушая все, что советовала в свое время Мише, запустила вверх огненный шар — слишком темно было в лесу. Огонек засиял крошечной звездочкой над поляной, то и дело исчезая в снежной круговерти. Его мигающий свет выхватывал из темноты то мертвую, искореженную ветку дерева, то поваленный ствол осины, то яркие рыжие шляпки замерзших грибов — только по ним и можно было опознать поляну, на которой была ловушка со светочем.

Светлана сперва тихо позвала дедушку лешего, потом громче, потом испугавшись, что он уже мог заснуть, попросила у Александра нож. Тот безропотно достал из кармана шинели складной нож и протянул его:

— Нужна кровь?

— Да, — Светлана порезала лезвием кору ближайшей живой осины, хотя ива была бы надежней. Она уже хотела проткнуть свой палец, как Александр забрал нож и пустил кровь себе. Хорошо хоть только палец проткнул ножом, а не как Мишка тогда полоснул по запястью. Окровавленный палец Саша догадливо прислонил к поврежденной коре.

— Моя кровь ничуть не хуже, Светлана, — сказал он, опережая её возмущения и тьмой закрывая небольшую ранку на пальце. — Леший не лег уже спать?

— Может быть, — призналась она. — И тогда до весны его не увидим…

В ближайшем дупле сверкнули золотом совиные глаза, и дедушка леший сонно, но крайне недовольно пробурчал:

— Размечтались! Вот он я.

Он выполз из дупла, совсем напоминая корягу, заросшую пегими совиными перьями вперемежку с мхом:

— Доброй ночи, амператрица, и тебе, драный кот.

Светлана случайно бросила на Александра косой взгляд и недоуменно заметила, как он нахмурился. Он же все помнит. Тогда почему он растерялся, услышав её исковерканный лешим титул?

— Я не кот, — мягко поправил лешего Александр, вставая ближе к Светлане. — И тем более не драный.

Она выдохнула: вот что возмутило Сашу. Баюшкино прозвище ему не понравилось.

Леший хмыкнул, делая очередной шажок по снегу и недовольно подгибая ногу-веточку:

— А то я не помню, как ты драный валялся на Вдовьем мысу! Будешь спорить?

— Не буду, — тут же сдался Александр.

— То-то же, кот! — Леший с неожиданной тактичностью опустил эпитет. Его внимание переключилось на Светлану: — что-то плохо выглядишь, амператрица. Кот, чаво за ней не следишь? Ты ж вроде охрана её, кромешник, не к ночи будет сказано.

Саша без обиды в голосе признался:

— Виноват, дедушка. Не справился.

— О, как заговорил. Виноват он. — Леший сверкнул совиными глазами: — исправляйся! Чтоб защитил амператорскую кровь!

Саша еле слышно рассмеялся за спиной Светланы — её ухо обдало теплом его дыхания. Хорошо, что леший этого не расслышал — мог и обидеться.

— Может, свиристелка, поспишь у меня, как в прошлый раз?

Перспектива сна у лешего Светлану не обрадовала — она попыталась как можно мягче сказать, чтобы не обидеть лешего:

— Спасибо, дедушка, но не могу. Дела.

Тот снова засверкал глазами — ветер промчался через Светлану и Александра, выдувая все тепло:

— Дела у неё! На лице токмо глаза и живы — не глаза, а глазища даже. Ни кровиночки лишней.

— Жалеешь? — поинтересовался неожиданно Саша, неуловимо напоминая Мишку.