Сухонькие кулачки ксендза сжались. Плечи напряглись. Судя по выражению лица больше всего Ипполиту хотелось ударить великаншу по лицу.
— Не стоит верить всем стариковским байкам, Сив. Произнес он, когда пауза стала невыносимой. Людям свойственно забывать плохое и говорить, что раньше все было лучше и проще. Или напротив замалчивать неудобные факты. — Голос плебана звучал удивительно спокойно и ровно. — Все, что делала империя, совершалось во имя Создателя и к вящей славе его…
— Во имя Создателя?! Знаешь, Ипполит. — В очередной раз тяжело вздохнув женщина криво усмехнулась. — Вы, южане, любите прикрываться белым богом. Говорите что он бог всех людей но не перестаете напоминать что он отец только вашего народа. И только вы знаете, что он хочет на самом деле. Я много раз спрашивала духов, почему он сказал вам так сделать. И каждый раз они отвечали мне, что это сделал не он. Что белый бог любит всех одинаково. Что он не различает своих детей и чужих, потому что все в мире его дети. Он не воюет с другими богами, если это не нужно. Он несет мир и спасение, свободу пути. Что нужно слушать бродячих жрецов, а не тех кто объедается сладким хлебом и упивается вином в домах бога. Все это сделали вы, южане… Вот и сейчас… это бог говорил тебе меня обманывать? Угрожать? Пытаться сделать виноватой? А потом покупать мой меч за мое же золото?
— В тебе опять говорит обида и недоверие. Я не возвожу на тебя хулу, дитя. И не пытаюсь ни в чем тебя обвинять. Я лишь говорю, что думаю и что чувствую. — Недовольно пожевав губами, плебан почесал кончик носа и покосившись, в сторону погруженной в свои мысли великанши болезненно скривился. — И уж точно не собирался покупать твой меч и время за твое золото! — Снова запустив руку в за пазуху, священник аккуратно выложил на потемневшие от времени и впитавшейся грязи доски крыльца пригоршню разнокалиберных, весело блестящих ртутно-белым и темно красным монет, и принялся бодро складывать их в аккуратные столбики. — Это то, что я обещал. Все, что я нашел в церковной кассе. Одна марка, четыре солида и двадцать один медный динарий. К тому же пока вы двое здесь община продолжит вас кормить и оказывать любую посильную помощь. Думаю, это неплохая плата.
— Оставь себе. — Буркнула великанша, и покрутив в руках огрызок, немного подумав резким движением метнула его в сторону возвышающегося посреди перекрестка уродливым каменным прыщом колодца. — Осенью будет большая ярмарка. Зерна на зиму купишь, или солонины. Сам говоришь — урожай на корню гниет.
— Нет. — Проследив за полетом весело брызнувшей во все стороны ошметками мякоти и косточками сердцевиной плода, ксендз отрицательно покачал головой и решительно смешав груду меди и серебра с золотыми пластинками принялся баюкать лежащий на коленях мешочек. — Я обещал. А сказанное священником, это сказанное Создателем.
— Дерьмо свинячье. — Совершенно непочтительным образом фыркнула дикарка и в очередной раз сплюнув под ноги обнажила зубы в больше похожей на волчий оскал улыбке. — Почему, когда я от тебя это слышу, мне хочется дать тебе в морду, а Ипполит? Тебя, что совесть заела, или я действительно так нужна?
— Отец Ипполит. — Передернул плечами от холода плебан. — Кстати, насчет места мира. До меня дошли слухи, что в горах снова появилось нечто подобное. Какой то князь северных гор Грог-Кормящая ладонь, строит крепость которую называю Долиной золотого хлеба. Там принимают даже изгоев… И говорят он позвал орден Девы-защитницы для помощи. Это угодное Создателю дело… Возможно через пару десятков лет в горах воцарится мир…
— Князь северных гор, значит. — Криво усмехнувшись покачала головой великанша. — И этот туда же… Похоже еще один решил пожаловать себе золотую шапку… Мир. Ну-ну… И как к этому отнесся Шама — Король топей?
— Шлет в золотую долину караваны с провиантом. — Пожал плечами плебан. А что, что-то не так?
— Все так. — Презрительно сплюнув покачала головой великанша. — Все так пока вы, южане не начнете шептать им на уши. Как вы обычно любите делать.
— Я уже просил у тебя прощения. — Вздохнул Ипполит.
— Ага. Помню. Особенно хорошо у тебя получалось, когда ты резал веревки, и просил нас с Ллейдером бежать и не оглядываться.
— Прошу тебя… — Священник принялся устало массировать лицо. Ну почему ты все усложняешь?
Великанша снова взяла паузу на раздумье.
— Значит вся эта история правда. — Проворчала она наконец. — Огромное рогатое чудовище что стучит в окна, а потом пропадает вместе со всеми обитателями, включая скот… Такого не бывает, Ипполит. Двор это пять-шесть мужиков, столько же баб и куча детишек. Неужели никто бы не закричал, не взялся бы за топор и вилы и не начал бы драки? Неужели они словно овцы просто ждали своей смерти? Если все, что говорил лекарь правда, был бы шум, кровь, сломанные двери. Даже если никто не придет на помощь все равно останутся следы… А здесь? Кто-то заметил рогатую тень, кому-то показалось, что он видел стоящего на задних лапах быка… Пустые дома, с непогашенными жировыми лампами, поставленными в неостывшие печи горшками каши, постелями, выглядящими так, будто их хозяевам приспичило и они решили отойти до ветру. — Лицо женщины сморщилось в неодобрительной гримасе. — Это вранье и старой собачей ссанины не стоит.
— Роджелус говорит правду. — Или во всяком случае искренне верит в то, что говорит. Тяжело вздохнув, плебан нервно покрутил шеей. — Я не спал большую часть ночи — вспоминал всех порождений тьмы большого имперского бестиария, но тоже не смог припомнить ни одой твари что на такое способна. Так или иначе факт остается фактом, Сив. За полторы недели пропали обитатели четырех дворов. Мне нужна твоя помощь. Мне нужен твой меч.
— Ха! — Северянка отвернулась. — На этой… ков-ми-с-ии… ты один говорил против меня. Говорил, что нельзя мне давать свободу. Что я опасная хитрая еретичка… Что я поклоняюсь кровавым богам, и несу у себя на плечах разлад и пагубу. Ты говорил что меня надо сжечь. А пепел развеять по ветру. И ты замолчал только когда заговорил старший жрец. Но даже потом ты с ним не согласился.
— Комиссия… Заседание малого совета курии… — Поджал губы ксендз. — Это было… политическое решение. Отец настоятель хотел угодить Его преосвященству. А Его преосвященство… идеалист. Идеалист и новатор. Он одержим идеей примирить все нации Подзимья. Это… Хорошее желание, но…
— Хорошее желание, да? — Великанша глухо рассмеялась. — Но ты ведь не остановился. Когда мы встретились с тобой, в том селе… Это ведь ты их тогда подбил, Ипполит. Громче всех кричал, что мы с Ллейдером мошенники. Что нас разыскивают по обвинению в обмане и воровстве. Что магут злокозненный насильник и убийца, а я дикарка, язычница, демонопоклонница и малефикра… малефрика… дикарка запнулась. В общем северная ведьма которую надо тащить на костер.
Спина священника напряглась. На худых, туго обтянутых кожей скулах худого лица заиграли желваки.
— Хотел бы я сказать, что я об этом жалею… — Устало вздохнул ксендз. — Хотел бы сказать, что я не знал, что официум уже дал вам индульгенцию. Что Найл цу Рейхан, властитель Дубовых лужиц уже отозвал розыскной ордер. А потом было уже слишком поздно что-то исправить…
— Но не скажешь. — Хмыкнула великанша и покосилась на ставшего действительно похожего на старого растрепанного ворона ксендза. — И вчера ты мне угрожал, что сделаешь то же самое. Я сначала до конца не поняла, только потом. Но теперь уже знаю ты мне угрожал. Почему я должна тебе доверять?
Стойко выдержавший взгляд северянки пастор криво усмехнулся.
— Когда я был еще послушником. Мой духовник часто говорил, что даже в иноверцах есть искра Создателя. Тогда я не понимал его слов. Теперь… У меня было много лет, но только этой ночью я смог об этом подумать. Серьезно подумать. И знаешь… я пришел к выводу, что доброе сердце и поступки могут перевесить сотни молитв.
— Ты это к чему? — Непонимающе нахмурилась северянка.
— Вчера ночью ты решила отдать этим крестьянам большую часть трофеев. Ты выиграла наш… спор, положила меня на лопатки по всем статьям… А потом взяла и отдала большую часть трофеев этим несчастным людям. Тогда я понял, что ты спорила не из-за денег. Не из-за жадности. Ты спорила со мной. — Пастор тяжело вздохнул. — Честно говоря, я такого не ожидал. Особенно от тебя. И я, — зябко передернув плечами ксендз шмыгнул покрасневшим от холода носом и грустно улыбнувшись покачал головой, — и тогда я почувствовал… раскаяние. Понял, что возможно я был не прав. Что я считал, что это ты носишься со своими обидами как скряга с золотой монеткой. Но я как бы увидел себя в зеркале и понял, что ставлю личные интересы выше блага людей. А это не угодно Создателю. И потому я здесь.
