— Так мы там того жабомордого мальчишку встретили. — Видимо в арсенале северянки накопилось слишком много пожиманий плечами и она решила поскорее их истратить. — Он там овцу резал.

— Вот паскудник мелкий… — Ни к кому не обращаясь пробормотал Ипполит, и с тяжелым вздохом, прошествовав к крыльцу одернул рясу, и сел на покрытую каплями росы ступеньку. — Сив, скажи мне. Этот юноша, барон. Если бы я не знал тебя получше, я бы сказал, что ты к нему неравнодушна. Вы… любовники?

Сердито фыркнув великанша поставила фигурку совы под ноги и скрестив на груди руки обиженно оттопырила губу. В воздухе повисло напряженное молчание.

— Приму это как ответ… Я не буду говорить, что мне это по душе, Сив. — Спустя минуту произнес ксендз и зябко поежившись, спрятал ладони в широких рукавах своего одеяния. — Я не в восторге от таких как он и ты, ты не любишь таких как я. Но, пока ты здесь нам придется как-то уживаться вместе, поэтому предлагаю тебе заключить перемирие. Хотя бы временное.

Великанша хрустнула пальцами и уставилась себе под ноги.

— Ты мне не нравишься потому, что считаешь, что я колдунья. И хотел сжечь меня на костре. — Наконец произнесла она. — И Ллейдера ты тоже не любил. Другие жрецы белого бога… они добрее.

— И давно ты с этим… бароном? — Задумчиво почесал нос священник.

— На самом деле он не такой плохой как может показатся. Лучше чем мне я думала, когда я его встретила… Хоть и южанин. — Вздохнула дикарка и откусив огромный кусок яблока принялась мерно двигать челюстями. — Кислое.

— Оно зеленое. — Заметил пастор, и уныло кивнув своим мыслям, повторив позу великанши, сгорбился на ступеньке. — Если честно я вообще удивляюсь что здесь, в Подзимье что-то успевает поспевать. Первый месяц лета, а по ночам холодно, будто у меня на родине зимой. А про зиму и говорить не хочется.

— Здесь, в холмах, это называют дыханием йотунов. — Чуть заметно улыбнулась дикарка. — Ледяные великаны спят но иногда начинают ворочаться во сне. Тогда с гор спускаются лавины и приходит стужа. Обычно это ненадолго. День, может быть два и ты снова начнешь жаловаться на жару и духоту. Или на дождь. Вы, имперцы, любите на все жаловаться.

Священник поморщился.

— С утра я обходил деревню и осмотрел поля. — Устало проскрипел он. — Будет чудо если крестьяне смогут собрать хоть половину того что посадили… Проклятые дожди, ячмень гниет на корню.

— Так попроси белого бога о солнце, фыркнула великанша.

— Да как ты смеешь так… — Неожиданно взвился пастор, но тут же успокоившись, обессилено махнул рукой. — Да. Ты права. Все, что остается это молиться Создателю.

— Ипполит, у тебя бывает, что ты скучаешь по дому? — Запрокинув голову к небу женщина принялась внимательно разглядывать низко плывущие над землей облака.

— Дом… — Губы священника тронула кривая усмешка. — Нет Сив, я совершенно не скучаю по той сырой, пропахшей заплесневелым сыром дыре, где я родился, но я отдал бы руку чтобы вновь оказаться в Ромуле. Я снова хочу увидеть теплое море, яркое солнце, растущие вдоль дорог виноградники, вдохнуть запах соли, оливы и персиков… Но больше всего я скучаю по звону колоколов. Ты не представляешь, как это красиво, когда колокола главного храма Великой матери и создателя призывают к утренней службе…

— А еще я на знаю, что такое персики. — Лениво заметила дикарка и оторвав взгляд от неба громко сербнув носом сплюнула под ноги огромный комок густой желто-зеленой слизи. — Знаешь, Ипполит, похоже у тебя все же есть преимущество — тебе хотя бы есть куда возвращаться. Пусть это и дыра, если тебе верить.

Бросив короткий взгляд на опоясывающий талию великанши потрепанный пояс, ксендз тяжело вздохнул и начал устало массировать виски.

— Все в руках Его. — Сочувственно заметил он спустя пару минут и запустив руку за пазуху извлек из под рясы небольшой холщовый мешочек. — Вот. Аккуратно развязав завязки, плебан выложил на ступеньку крыльца четыре, совершенно безбожным образом обрезанные золотые пластины, и тонкое, поблескивающее праздничной солнечной желтизной колечко с небольшим красным камешком подвинул получившуюся композицию к северянке. — Я поговорил с Денуцем. Он раскаялся. Вернул взятое у гармандцев… то есть у тебя. И он тоже просит тебя о помощи.

— Пф-ф… Бросив короткий взгляд на золото, женщина с хрустом откусила следующий кусок яблока. — Значит ты хочешь заплатить мне моими же деньгами. — Скрипуче проворчала она себе под нос. — Ллейдер называл это «поиметь». Мне не нравится чувствовать, что меня поимели. Кстати, ты уверен, что он отдал все?

— Ты знаешь ведь мой талант докапываться до истинны… — Положив опустевший мешочек себе на колени плебан смиренно склонив седую голову осенил себя знаком Создателя. — Меня довольно сложно обмануть.

У крыльца вновь установилось тягостное молчание.

— Да. Ты очень упрямый. И цепляешься как пиявка… Или долбишь в одно место как дятел. С тобой разговаривать это как валун на гору катить… — Наконец буркнула великанша и с недовольным видом снова вгрызшись в несчастный плод принялась разглядывать крыши домов невидящим взглядом. — Наверняка ты считаешь что белый бог одарил тебя правом делать так как ты хочешь. Прямо как тех остальных, что с кострами и жаровнями. До сих пор не понимаю, почему ты не остался, как его… дознавалой.

Глаза ксендза похолодели.

— Это называется дознаватель. И я не остался с ними потому что… мне был уготован другой путь. — Хрипло произнес он и почесав переносицу принялся задумчиво мять потертую ткань кошелька между пальцев. — И к твоему счастью, милостивая матерь наша церковь позволила мне на нем остаться…

— Другой путь, значит… — Задумчиво протянула великанша и немного подумав кивнула собственным мыслям. — Звучит неплохо. Мне нравится. Моя вера… То есть моя старая вера, она другая. Северные боги говорят, что путь только один. Что это острое лезвие меча идти по которому значит изрезать себе ноги в кровь, но если с него сойдешь или хотя бы на миг остановишься, ты упадешь, и внизу тебя будет ждать только вечный холод и голодная тьма. А ваши боги… Когда я начала слушать жрецов южан… Сначала я ничего не понимала. Потом злилась. Считала что белый бог и большая дева слабые и никчемные. Потом, что они лгуны. А когда я поняла о чем он говорит, я получила свободу… Поняла что судьба это не путь, это цель. А пути мы выбираем сами.

— Истинно так, ибо в книге Первого наместника Стоуна сказано, что мы сами выбираем пути, и все они ведут к вечному блаженству в обьятьях Создателя и Великой матери… Осекшись на середине фразы пастор, с подозрением глянув на северянку, обреченно махнул рукой. — Извини. Я все время забываю с кем разговариваю.

— Знаешь, наши старики говорят, что до того, как сюда пришли имперцы, здесь царил мир. — Задумчиво протянула великанша. — Мы конечно воевали. Из-за границ одалей, из-за кровной мести, украденной овцы или трелля, или из-за причиненных обид. Но никогда не делали это из-за богов. Зачем? Богов много — на всех хватит. Каждый поклонялся тому кому больше нравилось. Зверю-Смерти, Старому медведю, Матери-Небу, Отцу-Грозе, Солнцу-Дарителю, Великому Оленю, Светлой Звезде, Тому Кто Шепчет, Скачущему на буре, Крушителю тьмы, Первому искажающему, Отцу всех зверей. Певцу лета, Сотрясателю тверди, Темному душитель, Дыханию холода. Оседлавшему молнию, Воплю страха, Лучу зари, Сеющему свет. И даже Сестре воинов, Порождающей эхо, Хозяйке холма, или просто духу-предку. Куча богов у которых куча имен. Мы считали себя детьми богов. И сами стремились ими стать. А потом пришли вы, южане, говоря, что принесли мир, что и вы есть не более чем овцы в стаде большого белого бога. Вы говорили о любви и смирении, о прощении и взаимопомощи, но никто и никогда еще не видел той хитрости и жесткости, того горя, что вы принесли с собой. Овцы оказались страшнее волков. — Губы великанши болезненно дрогнули. — В отличие от трусов — островитян, мы сопротивлялись. Не хотели к вам присоединятся. Не хотели жить по вашим законам. Не хотели предавать свою память. Не хотели оскорблять предков. А вы не могли с нами воевать. Вы не умеете выживать в лесах, не умеете ходить по болотам и слишком плохо знаете наши горы. Знаешь, что тогда вы сделали? — Дикарка зло сплюнула. — Вы напали на единственное место которое мы и не думали защищать. Священное место. Храм Старого медведя. Всеотца, ибо война отец всего. То место, где хранились припасы еды на случай долгой зимы. Каждый клан Подзимья, каждый сезон нес туда дары. Зерно, солонина, мед… Случись недород, мор или любое другое несчастье, любой клан мог прийти в храм, обратится к жрецам и получить помощь… Ты прав, наша земля не слишком щедра. Иногда стужа длится целый год. Нет ячменя, нет еды для овец, нет охоты. Только холод и тьма. Потому и было построено то священное место. Единственное по настоящему священное место, где обнажить оружие или причинить кому-то зло — оскорбить богов. Всех богов севера сразу. Будь это древние или Пришедшие, которых вы называете демонами. Говорят, его создали еще во времена раскола мира. Сами древние. Или странники звезд. Говорят, это были остатки последней их железной башни и когда-то его охраняли неспящие железные стражи. Но не сейчас. Стражи уснули много сотен лет назад. Да и зачем они были нужны? Никому бы и в голову не пришло разграбить это место. Даже подумать об этом. А вы его сожгли. Уничтожили те запасы, которые собирали кланы. Но не все. Вы оставили… немного. — С хрустом сжав кулаки, женщина с глубоким вздохом покачала головой с сгорбилась так, что почти уткнулась носом в колени. — Не достаточно, чтобы хватило всем, но достаточно чтобы прокормить пару кланов. Этим… Этим вы убили наших богов. Вы опоганили нашу веру. Разрушили наши устои. Сломали наши правила. Всеотец перестал быть богом-хранителем и показал своим детям лицо зверя-смерти. И тогда началась война. Неправильная война. Каждый клан, забыв об остатках чести, попытался урвать себе кусок того что осталось. Мы сами себя уничтожили. Превратились в тех, кем вы нас считаете — двуногих зверей, стаю бешенных волков, с радостью рвущих друг другу глотки. А потом пришли вы. С доброй едой, с доброй одеждой и словом белого бога. Я этого не видела. Это было много лет назад и далеко отсюда. Задолго до моего рождения. Но старики еще помнят. И говорят все было именно так. А я так и не могу понять почему у такого доброго бога такие злые и бесчестные дети.