— Я знаю всех плотников неподалёку, — проговорил немолодой бородатый мужчина, уплетая похлёбку деревянной ложкой чуть в стороне. — И тебя что-то не видал. А я, почитай, пять десятков лет в этих краях живу. Да и взгляд у тебя больше как у мясника…

— Ну будет вам, — мягко проговорила девушка. — В этих стенах мы рады всем. У Аминеи хватит жалости на каждого…

Сказав это, она быстро утёрла глаза рукавом.

— Простите… Не хватало ещё, чтобы в похлёбку попали слёзы…

«Едва ли это её испортит» — подумал Гильям, покосившись на содержимое котла.

— Плачь, дочка, — проговорил бородатый мужчина. — Аминея не запрещает плакать… Особенно если есть, по кому.

— Вот только Арли они не вернут, — всхлипнула девушка. — Бедного моего братца… Ну да будет об этом… Слава Аминее, она послала мне Дерека в утешение… Глядите, он как раз принёс вам миску.

— Вот, пожалуйста, — послышался мальчишеский голос.

Гильям обернулся и обомлел. Перед ним стоял Делвин Рейнар, тот самый белобрысый мальчишка, что улизнул от него. Теперь его обрядили в какие-то серые тряпки, вроде одежды послушников, но это был он, вне всякого сомнения.

— Сир Гильям?.. — испуганно проговорил мальчик, округлив глаза. — Что вы… Что вы здесь делаете?..

Услышав это имя, зал затих.

— Сир Гильям? — бородатый мужчина нахмурился. — Тот самый? Как бишь его… Фолтрейн?

«Чёрт бы побрал этого крысёныша…» — пронеслось в голове у Гильяма.

— Мальчишка меня с кем-то перепутал, — прохрипел он. — Меня часто путают с этим сиром…

— Не может быть… — проговорил кто-то. — Чтоб мне лопнуть… Да это и впрямь Гильям Фолтрейн, цепной пёс короля! Тот самый, что Арли убил!

Делвин в ужасе попятился, а по толпе прокатился гомон. Оборванцы, что жались по углам, бросили миски на пол и теперь окружали его со всех сторон.

— Да бросьте, мы же в храме этой, как её… — оскалился Гильям, но едва ли кто-то прислушался к его словам.

Отступать было некуда, терять тоже нечего, и Гильям решился на отчаянный шаг. Резким рывком он схватил Делвина за руку, выхватил кинжал из-за пояса и приставил его к шее мальчика.

— А ну назад или перережу сопляку гор…

Но договорить он не успел. Тупая боль ударила в затылок, зал церкви покачнулся, пошёл тёмными пятнами и померк. Следующим, что он увидел, была девушка в белом, склонившаяся над ним с подсвечником в руках.

— Да простит меня Аминея, — проговорила она дрожащим голосом. — Только вытащите его на улицу. Негоже пачкать храм этой гнилой кровью.

Сира Гильяма Фолтрейна, командующего гвардией и хранителя клинка Чёрного замка, волокли за ноги, будто мешок с отходами. Безжалостно глядело серое небо, капли дождя падали на запачканное лицо. Он не разбирал, что кричали те, кто бил его всем, что попалось под руку. Получая один удар за другим, он был не в силах даже сопротивляться. «Я этого… не… заслужил…» — пронеслось напоследок в угасающем сознании.

Эпилог

Десятый день середины осени подходил к вечеру. Кому-то он показался коротким, для других же, напротив, стал самым длинным за всю их жизнь.

Звон мечей стих. Столица королевства, превратившаяся в огромное поле боя, теперь грозила стать исполинским кладбищем. И, хоть похоронные команды трудились не покладая рук, но всё же их работа была далека от завершения.

Падших воинов из числа благородных омывали и готовили к путешествию в родной дом, где они могли найти покой в семейных усыпальницах или кладбищах при замке или имении. Тех же, кому не повезло с происхождением, кучами грузили на телеги, чтобы вывезти за городские стены.

Но для одного павшего воина, не отличавшегося богатой родословной, сделали исключение. Равена Даск, леди-рыцарь, что повела восстание против власти и церкви, погрязших в жестокости. Её везли в отдельной повозке, накрытую белоснежным саваном, в доспехах и с мечом на груди, как подобает рыцарю. Рядом угрюмо шёл сир Таринор Пепельный.

Вместо разноголосья колоколов, разносившегося по городу днём, теперь звучал один-единственный. Тот, что молчал семь долгих лет: Скорбящий, колокол церкви святого Готфрида, возвещавший о смерти короля. На целую неделю он стал полноправным хозяином города, ежечасно оглашая столичные улицы гулким одиночным звоном, и никакой другой колокол не смел перебить его в это траурное время.

Кроме нескольких солдат крестьянской армии, рядом с Таринором понуро брёл дядюшка Вернер. Услышав звон, он утёр рукой усы, пропитанные слезами, поднял лицо к пасмурному небу и проговорил:

— К чёрту короля… Сегодня Скорбящий плачет по Равене…

Таринор не сказал ничего, но возразить ему было нечего. Равена Даск, дева-ворон, должна была одержать триумфальную победу, стать символом надежды, героиней для простого люда, чьи подвиги останутся в песнях и историях… но нашла смерть на наконечнике арбалетной стрелы от безымянного стражника. Бесславная, глупая, несуразная смерть.

— Не такой смерти она заслуживала… — всхлипывал старик Вернер, словно озвучивая мысли Таринора. — Ни отец её, ни брат, ни она…

Они вышли за Южные ворота и добрались до маленького кладбища при безымянной часовне. Хельдерик, которому принцесса пообещала вернуть сан патриарха после коронации, лично позволил похоронить Равену здесь.

Таринор сам выбрал место для могилы. Рядом с не до конца облетевшей рябиной, усыпанной алыми гроздьями ягод.

— Хорошее место… — приговаривал Вернер, отбрасывая одну горсть земли за другой. — Красивое…

Таринор копал молча, стараясь не смотреть на покрытое саваном тело. Он поймал себя на мысли, что впервые присутствует на похоронах, хотя уже не в первый раз теряет близких. Да, пусть он не знал Равену так долго, как прочих, но всё же чувствовал, будто от него оторвали кусок. Было в ней что-то светлое, чистое, отчаянно правильное… С ней он впервые в жизни ощутил, что готов осесть и остепениться, когда всё закончится. Если вообще закончится…

Когда всё закончилось, Таринор ещё долго стоял у свежей могилы, запахнувшись в плащ, и глядел, как земля впитывает слёзы дождя. Сам же он не мог выдавить из себя и слезинки. Наверное, после стольких смертей, что он увидел за сегодня, внутри уже нечему было плакать. Он позволил себе нарушить молчание лишь когда все ушли, и он остался один:

— Она была слишком хороша, — тихо проговорил он. — Да, в этом всё дело. Слишком хороша для этого паршивого мира и этого поганого времени…

— Не всем везёт стать героями, — послышался до отвращения знакомый голос позади. — Такова уж их судьба.

Таринор обернулся и увидел фигуру в плаще. Длинный нос, золотые глаза, широкополая шляпа с драными краями, о которую дождевые капли разбивались на тысячу брызг.

— Асмигар… — выдохнул наёмник. — Чего тебе здесь нужно?

— Пришёл поздравить тебя с победой, — пожал плечами бог-странник. — Так уж вышло, что только здесь мне удалось застать тебя в одиночестве, чтобы поговорить с глазу на глаз. Или ты бы предпочёл, чтобы я вселился в тело этой милой девушки во время вашего ночного свидания? Уверяю, ей бы это не понравилось, а уж тебе…

— Заткнись, — процедил Таринор. — Знаю, вам, богам, плевать на наши жизни. Но можешь хотя бы в эту минуту засунуть в задницу свой божественный цинизм и оставить меня в покое?

— Но ты же её едва знал. Не позволяй случайным связям отвлекать тебя от цели. Не хватало ещё в хандру впасть… Помнишь, что я говорил тебе? Помнишь, что стоит на кону? Да и чем она так отличается от девиц из красных домов, чтобы так уж по ней убиваться?..

Таринор набросился на бога-странника и схватил его за воротник плаща.

— Можешь смеяться надо мной, поучать, но не вздумай говорить, чтобы я наплевал на тех, кто мне дорог!

— О, так значит тебе теперь есть, чего терять? — усмехнулся Асмигар, и Таринор вспомнил о сказанном однажды. — Чудесно! Но помни, что твоя конечная цель важнее их всех вместе взятых. Помнишь, что я говорил о твоём…