Дунгар стиснул зубы. Он понимал, на что идёт. Душу грело лишь осознание, что он совершил, наверное, самый правильный поступок за всю жизнь.

— Количество дней наказания определит воля богов, — добавил король, посмотрев на матриарха.

— Ваше величество, — вкрадчиво произнесла она, — вы сказали, что наказание должно послужить на пользу городу. Но пусть же оно станет уроком и для народа наших союзников. Пусть каждый гном знает, что ждёт того, кто предаёт доверие короны.

— Что же вы предлагаете, ваше святейшество? — в голосе короля звучал неподдельный интерес.

— Молвят, будто гномы подобны камню и не чувствуют боли. Хоть я и не склонна верить досужим сплетням, но всё же полагаю, что плети не послужат должным наказанием. Не стану я и оспаривать ваше решение и предлагать повесить его или отрубить голову. Вместо этого я предлагаю дополнить наказание, лишив господина Велендгрима того, чем гномы дорожат более всего. Остричь ему бороду.

Дунгар резко вскинул голову. Нет, судя по изумлённым лицам остальных, они услышали то же, что и он. Матриарх знала, что говорила. Гномья борода — величайший символ мужества подгорного народа — растёт чрезвычайно медленно, и каждый гном относится к ней с почтением и трепетом. Отрезать бороду — всё равно, что оскопить. Лишившись её, Дунгар мог быть уверен, что прежней она уже никогда не станет.

— Да будет так! — провозгласил король. — Сир Гильям, отведите господина Велендгрима на храмовую площадь. И велите палачу захватить с собой ножницы и бритву.

Когда солнце вошло в зенит, на храмовой площади уже собралась толпа, созванная громогласными герольдами. Такая же, которую Дунгар видел несколько дней назад у Горького холма. Нет, люди, наверное, были другие, но толпа точно та же. Шумная, галдящая, и беспощадно обличающая того, на кого укажет рука человека, облачённого в корону. Им плевать, что творится в голове под этой короной, они смотрят лишь, куда указывает рука.

Теперь же вышло так, что эта рука указала на него, Дунгара, и все эти люди, некоторые из которых наверняка были его знакомыми, вмиг разглядели в нём врага. Те, кто пил за его здоровье, и за его счёт, в тавернах теперь выкрикивали проклятья. Те, кто почтительно кланялся при встрече на рынке, теперь плевали в его сторону, старательно метя в лицо.

На шее и руках гнома защёлкнулись колодки. Они предназначались для человеческого роста, поэтому под ноги пришлось подставить деревянный чурбак. В лицо Дунгара полетели овощи. «Болваны, — подумалось ему. — Когда начнётся осада, вы будете истекать слюной, вспоминая еду, которую выбросили.»

Один парень, прищурившись, запустил в гнома камнем. К счастью, цели снаряд не достиг, ударившись о дерево колодок, но бросавший тут же застонал и сложился пополам, получив булавой в живот от человека в сером.

Его величество вышел вперёд, оказавшись рядом с колодками, поднял железный кулак, и толпа утихла. Особо шумных успокоили булавы братьев Железной руки, выстроившихся кольцом вокруг места казни. Король завёл старую песню о врагах, что угрожают покою простых граждан, однако на сей раз речь зашла о гномах. Мол, хоть подгорный народ славится своей верностью, но и среди них находятся негодяи.

Дунгар горько усмехнулся. Он глядел на все эти глаза, полные ненависти, презрения, жаждущие скорейшей расправы. Глядел с печалью и сожалением. Но вдруг среди них всех гном заметил пару испуганных глаз, что принадлежали Делвину. Мальчик стоял подле матриарха, а Крегалак держал руку у него на плече. Рядом были и остальные гномы. Их взгляды были окрашены сочувствием, сожалением, негодованием, но… сильнее всего в душу проникал взгляд Делвина.

Жидковолосый палач приближался к гному ленивой походкой. В одной руке он крутил большие ножницы, какими стригут овец, а мизинцем другой ковырялся в зубах. Делвин глядел на это со страхом и непониманием, и Дунгар решил улыбнуться, глядя в глаза мальчика.

— Всё будет хорошо, — проговорил он опухшими губами. — Всё будет хорошо…

Он повторял это когда почувствовал, как потянули за бороду. С каждым коротким поскрипыванием ножниц гном ощущал нарастающую лёгкость: ничто не тянуло голову вниз, и это было отвратительным. От осознания происходящего его затошнило, но палач не переставал отсекать клок за клоком от гномьей бороды.

Впервые за многие десятилетия Дунгар почувствовал дуновение ветра щеками и подбородком. Он решился опустить взгляд и увидел кучу чёрных с проседью волос, обрывков кос и серебряных колец, скреплявших их. Всё это ещё недавно было его пышной бородой. Бородой, которой больше никогда не будет.

Дунгар резко ощутил себя голым. К горлу подкатил ком, а в мозгу зарождался ураган паники. Когда палач достал из кармана бритву и принялся соскабливать остатки волос с лица гнома, тот стал вырываться из колодок и сдавленно хрипеть.

— Да не дёргайся ты, — протянул палач, отдёрнув руку с бритвой, на лезвии которой гном увидел собственную кровь. — Мне это всё нравится не меньше твоего.

Дунгар почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, но вдруг снова поймал взгляд Делвина. «Нет, нельзя. Не сейчас. Не когда он смотрит», — сказал себе гном и стиснул зубы.

Храм Троих безжалостно взирал на творящееся внизу. Цветные витражи, изображающие богов и людей, прославляющих извечные добродетели: смелость, честь, милосердие. Нет, теперь это просто разноцветные стёкла. Боги оставили город.

Палач закончил своё дело. Сок от овощей, разбившихся о гномье лицо, попадал в крохотные ранки и жёг, словно тысячи раскалённых иголок. Дунгару захотелось по крайней мере умыться, но такая возможность представится ему ещё очень нескоро.

Раздался звон колоколов, обозначавший обеденную молитву, а толпа и не думала расходиться. Король дал команду и Дунгара освободили из колодок, но лишь для того, чтобы снять камзол и рубашку. Жидковолосого палача сменил другой, с кнутом в тяжёлых, словно молоты, руках. Гном понимал, что сейчас будет. И понимал, что Делвину придётся смотреть на это. Крегалак попытался заставить мальчика отвернуться, но тот упрямо не сводил глаз с гнома.

— Всё будет хорошо, — вновь беззвучно проговорил Дунгар.

«Пострадать за правое дело не стыдно, — сказал гном уже про себя. — А я поступил правильно. И, будь возможность повернуть время вспять, поступил бы так снова!»

Звук взмаха кнута, и спину обожгло огнём. Толпа восторженно взревела, а гном всё повторял себе: «Я поступил правильно.»

Губы Делвина дрожали, а по его щеке потекла слеза. Дунгар собрал всю волю в кулак и улыбнулся. Мальчик не должен видеть его страданий. Он и без того немало пережил.

«Я поступил правильно!» Взмах кнута, боль стала ещё сильнее, толпа ликовала.

«Я поступил правильно!» И всё повторилось вновь.

За рёвом толпы уже не слышно было взмаха кнута. Каждый удар словно прижигал спину гнома калёным железом.

«Я… Поступил… Правильно!»

В голове пронеслись картины прошлого. Фрида, Карл, Альбрехт, Рия… Всё ради них.

«Я… поступил… правильно…»

От улыбки свело скулы, но Дунгар сохранил её из последних сил. Очередной удар — и палач разомкнул колодки. Гном рухнул на землю, ноги не слушались. Его окатили холодной водой и куда-то поволокли. Вдалеке доносился колокольный звон, смешанный с гомоном толпы. Мостовая. Обрывки улиц. Врата замка. Стражники качают головой. Двери. Ступени. Каменные стены. Лязг металла. Холодный пол.

«Я поступил правильно…» — пронеслось у Дунгара в голове, и мир провалился в темноту.

Алессия Винтерсонг безразлично глядела на скрывающееся за горизонтом рыжее солнце. Капитан Русворт говорил, что путь до Коггенпорта не займёт много времени, но вот уже который день на мили окрест корабль окружала бесконечная водная гладь. Разве что изредка вдалеке виднелись острова: большие, маленькие, а то и вовсе скалы, о которые с брызгами разбивались волны.

— Любуетесь закатом?

Голос капитана, неожиданно раздавшийся из-за спины, заставил вздрогнуть. И как только Венианору Русворту удалось подойти так незаметно, ступая по такой скрипучей палубе? Или же это сама Алессия стала такой рассеянной?