— Отпустили? — Игнат сжал кулаки до хруста. — Да ты хоть знаешь, через что ей пришлось пройти? Она ехала в повозке с мертвецами!..

— А к-кроме т-того, — перебил Тейнос Таммарен, — п-прошу сеньора Сфорца заметить, что именно взрыв не т-так давно едва не п-послужил п-причиной его гибели. И именно сир Т-таринора, п-приятель Игната, утверждал, что в крепости безопасно.

Всё это время переводчица тихо нашёптывала на ухо кондотьеру, и его лицо было невозмутимым. Однако теперь он нахмурился и перевёл взгляд на наёмника.

— Я рыцарь, посвящённый вашим дедом, — стиснув зубы проговорил Таринор. — Я воевал за ваш дом и принёс клятву верности. И теперь вы обвиняете меня в измене?

— Много ли значат клятвы для т-того, к-кто всю жизнь был наёмником? — вкрадчиво проговорил Тейнос Таммарен. Одарив Таринора высокомерным взглядом, он обратился к принцессе: — К тому же, если мне не изменяет память, сир Т-таринор и ваш отец были дружны в п-прошлом. Более т-того, именно сира Т-таринора к-король отправил в Высокий дом в к-качестве своего доверенного человека. А Игнату даровал т-титул верховного мага. А не т-так давно этот юноша, к-кажется, едва не устроил драку с к-командиром «Т-терновых клинков». И, несомненно, убил бы его, не вмешайся ваше высочество.

— Всё так, — печально проговорила она.

Воцарилось молчание, которое нарушил Эмилио Сфорца.

— В условиях военного времени сеньор Сфорца считает приведённые доводы достаточными, чтобы подвергнуть рыцаря и его друга мага наказанию. Но, поскольку сир рыцарь является подданным принцессы, сеньор Сфорца желает прежде выслушать её.

Все взгляды обратились на принцессу Мерайю. Все они желали разного, но все ждали одного: королевского правосудия. Наконец, девушка сделала глубокий вдох и заговорила:

— Сир Таринор, верховный маг Игнат. Я вынуждена согласиться с сеньором Сфорца и Тейносом Таммареном, поэтому… — она запнулась, будто слова давались ей с трудом, — … вас заключат под стражу до выяснения подробностей случившегося. Если же ваша вина будет доказана… Вас будет ждать справедливое наказание.

— Благодарю, ваше высочество, — мягко проговорил Тейнос Таммарен. — У меня не было ни малейшего сомнения, что моя будущая супруга примет мудрое решение.

Из широких дверей арсенала монастыря Святого Беренгара, ещё недавно вооружавшего воинов инквизиции, в вечерний полумрак вышел молодой светловолосый человек с обезображенным ожогами лицом. Когда-то его знали здесь как Эрниваля, сына священника, белобрысого мальчишку, что часто обдирал колени и локти, лазая по крышам домов.

Он любил летние ярмарки на крестьянском рынке, потому что там можно было умыкнуть пряник у зазевавшегося торговца. Любил соревноваться с приятелями, кто дальше бросит камень через канал, разделявший нижний и верхний город. Но больше всего он любил День дурака на храмовой площади, который отец запрещал ему посещать.

В тот день, последний день осени, он видел, как «королём дураков» выбрали карлика в колпаке, похожем на корону, и даже сам король Эдвальд Одеринг от души посмеялся над этим зрелищем.

Отец Эрниваля в те годы служил священником в церкви Святой Аминеи, что взирала с холма на восток столицы, район бедняков и печально известную Висельную улицу. Узнав о том, что сын посещал праздник, он страшно разозлился, разразился тирадой о глупости, позорящей богов и людей, а напоследок завёл старую песню о том, что сыну следует пойти по его стопам. И чтобы слова надёжнее отпечатались в памяти, он высек Эрниваля хворостиной, приговаривая, что отправит его в монастырь где-нибудь в Хартланде или даже Нагорье, подальше от столичных соблазнов.

В ту самую ночь юный Эрниваль, разозлившись на отца, решился на то, о чём давно мечтал: сбежал из города.

С тех пор прошло немало лет. Сначала он прибился к рыцарскому ордену и стал Эрнивалем из Дорема, потому что не хотел вспоминать столицу. Потом, волею судеб, вернулся в город к отцу, и тот, конечно, не был рад его видеть. Святое воинство, битва при Лейдеране, кровожадные эльфы и несокрушимые древолюды, разрывавшие людей пополам, а потом пламя…

Теперь всё это казалось давно ушедшим ночным кошмаром. Теперь он Эрниваль, магистр ордена Железной руки, а за спиной дюжина братьев, преданных ему до самой смерти. Двое из них несли фонари на длинных шестах, освещая путь, остальные шагали позади.

Их путь лежал через храмовую площадь в восточную часть города. Ещё недавно этот район мало отличался от того, каким его запомнил Эрниваль в детские годы. Шумный и неряшливый, но всё же необходимый столице лабиринт из домов, складов и переулков, откуда каждое утро во все концы города тянулись подённые рабочие, готовые трудиться за жалкий марен в день.

Здесь, в едком смраде красильных мастерских рождались яркие ткани, в которых щеголяли красотки верхнего города, здесь дубильщики без устали выделывали кожу для шнурков, ремней и щитов доблестных рыцарей, и здесь же нагуливали жирок будущие окорока и колбасы на столах благородных господ.

Совсем недавно они с братьями в очередной раз приносили сюда волю Железной руки. Но то было не справедливое возмездие и даже не акт устрашения, а суровая необходимость военного времени.

В восточной части города, разделённой почти пополам Висельной улицей, проживало множество людей, которые в случае осады не принесли бы никакой пользы. Его величество обозначил их коротким и ёмким словом «никчёмные». Именно от таких «никчёмных» жителей и предстояло избавиться братьям Железной руки несколько дней назад.

Надлежало очистить город от всех, кто мог ослабить его в трудный час. В их число, согласно королевскому указу, попадали дряхлые старики, дети, тяжело больные и калеки, а также малоимущие женщины. «Будто бы там водятся другие», — с усмешкой заметил тогда один из братьев. Остальных определяли в ополчение, а до сражения им предстояло заниматься самой разной работой.

Орден начал с бедняцкой лечебницы при церкви Аминеи. Без всякой жалости опрокидывались койки, людей выгоняли на улицу пинками и палицами. Тех же, кто уже не мог подняться без посторонней помощи, ждала ещё более печальная судьба. Глядя на жестокость тех, кого некогда считали братьями по вере, белые сёстры рыдали, но ничего не могли поделать.

Покидая лечебницу, Эрниваль услышал, как старшая из них прошипела вслед проклятие. Он обернулся, она побледнела и прижалась к стене. Но, на её счастье, у магистра Железной руки ещё оставалось слишком много дел.

Три дня они с братьями вычищали притоны, разгоняли ночлежки и врывались в дома простых горожан. Многие из них пытались прятать детей и стариков, пытались противиться воле его величества и владыки Калантара, однако всё было тщетно: ряды ордена Железной руки были широки как никогда, а в самые жаркие моменты им на помощь приходили войска.

По улицам восточного района вновь потекли реки крови. Эрниваль не слышал столько проклятий даже в тот раз, когда его с братьями отправили сюда впервые. Если тогда некоторые даже радовались, что железная рука, наконец, добралась до отребья, заполонившего эти места, то теперь эта же рука пришла уже за ними.

Поначалу Эрниваль даже пытался вразумить их. Надеялся обойтись малой кровью, велел братьям не калечить несогласных, только если они не нападают первыми. Остальных же просто выводить из домов. Магистр пытался приложить всё красноречие, на которое был способен:

— Это ради вашего же блага, — говорил он. — В трудный час слабые умирают первыми. Запасов города не хватит на всех, лишь на тех, кто поможет ему выстоять. На тех, кто защитит ваши дома…

— Кто б от вас сначала защитил! — скалились ему в ответ.

За три долгих дня сердце Эрниваля ожесточилось. Он видел упрямство и глупость, видел, как люди цепляются за бесплодную надежду, вопреки всему. Прекословят воле короля, нападают на братьев и стражников. Оставь их в покое, и спустя время они же, умирая от голода, будут проклинать всё на свете за то, что остались в плену каменных стен.