У дома Сфорца ждали ещё двое бедняг, укутанных в шерстяные плащи, и в шапках, натянутых едва ли не до подбородка. Один из них — Тиберий — встретил Таринора немного виноватой улыбкой, будто бы из-за него наёмника разбудили ни свет, ни заря. Вид второго же привёл наёмника в замешательство.

Эбеново-чёрная кожа с глубокими морщинами, седые волосы — он явно был гостем из краёв столь дальних, что даже в Акканте наверняка вызывал бы удивление. Проходившие мимо солдаты задерживали на нём любопытный взгляд, а Таринор думал, как этот человек до сих пор ни разу не попался ему на глаза.

Наёмнику случалось видеть темнокожих матросов в Гирланде. Они прибывали на кораблях, гружёных баснословно дорогими специями, нежнейшими тканями или диковинными зверями. Говорили даже, будто на некоторых из таких судов есть потайные палубы, где держат живой и самый прибыльный груз — рабов, которых потом увозят в дальние неизведанные края. И кто знает, сколько белокурых северных красавиц окончило свои дни, танцуя для чёрного господина в халате, расшитом золотом…

Тиберий представил темнокожего человека как Кандо Волару, главного осадного инженера «Золотых львов». Тот в свою очередь обнажил в улыбке желтоватые зубы, извлёк из-под плаща руку и протянул её Таринору.

— А господин Волару не такая важная птица, как сеньор кондотьер, да? — зевнул Таринор, пожимая темнокожую руку. — Не помню, чтобы Сфорца с кем-нибудь так здоровался.

— Господин Волару уважает местные традиции, — пояснил Тиберий. — У него на родине, в Аммаре, человек меньшего титула при встрече целует пальцы тому, чей титул выше. Чем больше разница в статусе, тем больше пальцев следует поцеловать. Сам же господин, как он пояснил, никаким титулом не наделён, а всего лишь является старинным другом сеньора Сфорца и иногда помогает ему в осадных делах.

— В таком случае хорошо, что он не бросился лобызать мне руки, — усмехнулся наёмник. — Ну да ладно. Куда идём?

— Господин Волару укажет путь. Мы ждём эскорт. Несколько энгатских рыцарей и аккантийских всадников.

— Тогда и мне стоит облачиться во что-то более приличное для такой компании. Ждите здесь, скоро вернусь.

Раз уж предстояло производить впечатление, то и выглядеть следовало соответствующе. Местных наверняка застращали армией иноземных захватчиков, что убивают женщин и насилуют скотину, но вот энгатский рыцарь вызовет у них куда больше симпатии.

Поэтому Таринор, вернувшись к палатке, первым делом достал ножны, где ждал своего часа «Спаситель сыновей». Потом облачился в стёганку, кольчугу с капюшоном, подаренную Кельвином Старлингом, и с неохотой взял с собой щит.

— Рыцарь сушёного гороха, чтоб его, — вздохнул Таринор, взглянув на серое поле с чёрными кружками. Угораздило же его выбрать себе столь несуразный герб…

Вернулся сир Таринор уже верхом на Грете. Тиберия с чернокожим инженером тоже усадили на лошадей и, наконец, процессия могла покинуть лагерь.

Господин Волару держал в руках карту, где жирными точками обозначались все нужные им места. Сам главный инженер оказался человеком разговорчивым и охотно рассказывал о себе, пусть и через перевод Тиберия.

Оказалось, что Сфорца обязан ему своим первым осадным триумфом, поскольку именно в голову Кандо Волару пришла идея разместить метательные орудия на борту кораблей и швырять овечьи туши за стены Кастель-дель-маре.

— Эдвальд в годы восстания думал провернуть нечто подобное, если осада затянется, — припомнил Таринор. — К счастью, всё закончилось быстрее, чем ему довелось претворить эту идею в жизнь.

— Ужасная болезнь, — поморщился Тиберий. — Какой бы гадкий демон не выдумал её, он наверняка безмерно собой гордился. Я читал о гнилой горячке в медицинском трактате, и ох… Одна стадия отвратительнее другой. Страшно представить подобную эпидемию в осаждённом городе.

— А я собственными глазами все эти стадии видел. Только у нас в крысиной роте учёных мужей не водилось, поэтому её называли просто кровавым поносом.

Кандо Волару что-то добродушно проговорил. Тиберий побледнел, а его лицо исказилось от отвращения.

— Что он сказал? — спросил Таринор.

— Господин Волару отметил, что эпидемия гнилой горячке при осаде хороша тем, что заражённые быстро уничтожают оставшиеся запасы чистой воды. И, — Тиберий проглотил ком в горле, — упомянул о том, чем они пытаются утолять жажду после.

Темнокожий инженер что-то добавил погрустневшим голосом, а на лице Тиберия, напротив, читалось облегчение.

— Но принцесса наотрез отказалась от подобной тактики, — перевёл он. — К сожалению для сеньора Сфорца.

— Ну, их обоих можно понять, — проговорил Таринор. — Вот только жителям города и без того придётся несладко. Видишь дорогу?

Наёмник махнул рукой в сторону широкого вытоптанного тракта, что вёл к закрытым воротам города.

— Здесь же обычно шагу негде ступить. Телеги со снедью ползли в ворота вереницей, как гусеница, бесконечная гусеница. Город — ненасытный зверь. Что будет теперь, когда этот поток прерван?

— Голод, — кивнул Тиберий. — Это напомнило мне одну историю. В годы расцвета Аэтийской империи наши войска взяли немало городов, но дольше всех сопротивлялся анмодский Фиирхат. Люди там обезумели от голода: сначала ели домашних животных, потом крыс, потом друг друга. Жители Фиирхата упорствовали до последнего, постепенно превращаясь в чудовищ, вместо того чтобы сдаться Империи, которая несла им свет цивилизации. После философы немало спорили, как бы поступили граждане империи, случись им столкнуться с подобным.

— Да точно так же, — сказал Таринор. — Люди везде одинаковы. Взять хотя бы Энгатар. Продержи Сфорца осаду достаточно долго, и, когда благородные господа только перейдут на рагу из крыс, гончар уже вцепится в ухо цирюльнику. Война одинаково ужасна повсюду. И не важно, какие цели она преследует.

Тиберий ничего на это не ответил, но, судя по его лицу, возразить ему было нечего. Молчание нарушил Кандо Волару. Он ткнул пальцем в карту и указал на здание впереди.

— А вот и первое место, — догадался Таринор. — Ну, пора мне вновь блеснуть красноречием. Только, Тиберий, объясни вкратце, что именно нашему темнокожему другу нужно от этих добрых людей?

До самого полудня группа всадников кочевала от мастерской к лесопилке и от лесопилки к мастерской. Большие и малые, богатые и бедные, многие из них пустовали или были сожжены. Хозяева и работники сбежали за городские стены, ведь обороняющийся город нуждался в мастерах не меньше, чем те, кто его атаковал.

К счастью, хозяева тех, кому не нашлось места за стенами, не выказывали враждебности и соглашались отрядить пару знающих людей в помощь осадному лагерю.

Лишь в одной плотницкой мастерской ворчливый старик отказался даже пускать Таринора на порог.

— Проваливай, предатель! — рявкнул он, едва наёмник спешился. — И этого с угольной рожей с собой забирай!

— Мужик, ты не понимаешь, что под городом стоит шесть с лишним тысяч человек? — как можно мягче попытался сказать Таринор. — А ведёт их принцесса, дочка короля. Ты разве не хочешь помочь законной наследнице занять престол? Подумай, как она тебя отблагодарит…

— Да пусть хоть ноги раздвинет! Раз посмела на его величество идти, значит такая же предательница, как и ты! Не будет вам от меня ни помощи, ни выгоды!

— Так король сам семь лет назад с войском пришёл…

— Так он ради благой цели пришёл, за сестру отомстить! А у этой твоей принцессы какое дело? Престол захватить? Э, нет! Боги помогают тем, кто за правое дело стоит.

— Тебе, дурень старый, своей жизни не жалко, так хоть работников своих пожалей, — стиснув зубы, проговорил Таринор. — Вот этот, с чёрной кожей, главный осадный инженер, а ещё друг хмыря, у которого под началом пять тысяч наёмников. И вот у него ни единый мускул не дрогнет отправить своих молодчиков, чтобы они камня на камне от твоей мастерской не оставили.

— Тебе-то почём знать? — с вызовом сказал старик, но в его голосе промелькнула неуверенность.