— То́льи иль са́кко, — сказал Сфорца, глядя на Таринора.

— Он просит снять мешок с головы пленника, — пояснил Тиберий.

Наёмник был готов сделать что угодно, лишь бы поскорее отправиться спать. Он подошёл к сидящему на коленях бедняге, сдёрнул с его головы мешок, и обомлел, не веря своим глазам.

Острые уши. Белые волосы, собранные в пучок на затылке. Чёрные знаки, въевшиеся в бледную кожу лица.

— Драм?.. — выдохнул Таринор, отступив на шаг.

— Хотел бы я, чтобы наша встреча прошла более приятно, — ответил эльф, щурясь на свет, и улыбнулся. — Здравствуй, сир Таринор Пепельный. Рад тебя видеть, друг.

Одним богам известно, что подумал Эмилио Сфорца, когда увидел, что сир Таринор набросился на лазутчика, едва увидев его лицо. Но даже им неведомо, что творилось в голове кондотьера, когда вопреки ожиданиям он увидел крепкие объятия старых друзей.

— Чертовки рад видеть тебя, дружище! — смеялся наёмник, хлопая эльфа по спине. — Только умоляю: никаких сиров и пепельных! Ты прекрасно знаешь, как меня зовут!

Бросив взгляд на Сфорца, Таринор впервые увидел на его лице недоумение.

— Теперь, наверное, стоит объяснить всё сеньору кондотьеру, пока у него глаза из орбит не выпали. Тиберий, придётся тебе ещё немного задержаться…

Эмилио Сфорца слушал перевод слов наёмника молча и с неизменным выражением лица, то и дело поглядывая на Драма. Когда же Таринор закончил, кондотьер произнёс несколько фраз, указывая на лицо эльфа.

— Сеньор Сфорца сказал, что ему немного знаком язык этельдиар, — пояснил Тиберий. — И что ему известно значение знаков на лице Драма. А ещё… Он сказал, что нашей армии трусы не нужны.

— Передай сеньору Сфорца, — с мрачным спокойствием проговорил Драм, — что и тот, кто оставил эти отметины мёртв. Как и тот, кто приказал их оставить. И что теперь я ношу их как боевые шрамы в знак того, что страх больше не владеет моим сердцем.

Такое объяснение устроило кондотьера. Его тонкие губы даже искривились в подобие улыбки.

— А теперь, — добавил Драм, — когда моя совесть свободна, было бы неплохо, если её примеру последуют мои руки и ноги…

Кондотьер разрешил Драму остаться в лагере, однако велел Таринору за ним приглядывать. Тиберия, наконец, отпустили на долгожданный сон, так что возвращались они уже вдвоём.

— Вот только места для ночлега у нас не найдётся, — сказал наёмник. — В палатке и так битком. Игнат, Тогмур, Мирана…

— Мирана? — спросил эльф.

— Да, потом расскажу. От тебя такое скрывать точно незачем.

— Я подремлю у костра. Плащи этельдиар прекрасно сохраняют тепло. Надеюсь, сестра меня не хватится.

— Так ты не один?

— Ты даже не представляешь, насколько, — хитро улыбнулся Драм и Таринору стало немного не по себе. — Но об этом завтра. А сегодня… У тебя найдётся место у костра для старого друга?

— Да чтоб мне заживо сгореть! Драм! Старый ты грибоед!

Восторженный голос Игната оказался первым, что услышал Таринор следующим утром. С вечера маг клятвенно уверял, что проснётся пораньше, чтобы приготовить завтрак, обещанный ещё вчера, но, увидев тёмного эльфа, мирно спящего у потухшего костра, забыл обо всём на свете. Радовался и Тогмур, а вот Мираны в палатке уже не было. Она успела упорхнуть прежде, чем все проснулись.

Однако от завтрака Драм отказался, и пока все ели похлёбку, он старательно пережёвывал сушёные грибы из собственных припасов.

— У нас такие тоже в ходу, — заметил Тогмур, указывая деревянной ложкой. — И притом разные для разных нужд. Какие-то жуют воины перед тем, как схватиться с троллем, другие старый Эйвинд размалывал в порошок и добавлял в отвар, чтобы лучше слышать богов.

— Грибные яды, — отвечал Драм, — сказываются на людях самым разным образом. Некоторые этельдиар даже жалеют, что они не действуют на нас. Впрочем, мои сородичи преуспели в иных способах затуманить разум.

— Зануда, — усмехнулся рукой рыжий северянин, махнув рукой.

— Таринор, — снова заговорил эльф, — сейчас мне нужно будет вас покинуть. Я предупредил, что могу пропасть до утра, но не дольше. Не хотелось бы, чтобы меня начали искать. К вечеру вы доберётесь до столицы, я вернусь и разыщу вас. И мне вновь понадобится помощь Тиберия, чтобы поговорить с вашим командиром. Он показался мне… Неглупым человеком.

— Ну, лишний раз беспокоить нашего кудрявого друга ни к чему, — ответил Таринор. — У Сфорца и своя переводчица имеется. Вот только не думаю, что сеньор кондотьер сейчас расположен к задушевным беседам. Нынче у него голова другим занята. Наверняка к вечеру соберёт военный совет.

— Тем лучше. Дело в том, что я привёл подмогу, но она… Необычная. Наверное, будет лучше, если ты увидишь её первым. Вечером.

Сказав это, Драм поднялся с места.

— Стой! — окликнул его Таринор. — На вот, возьми.

Наёмник протянул монетку с дыркой посередине, нанизанную на верёвочку.

— В следующий раз покажешь караульным, я их предупрежу, чтобы тебя впустили. Только убедись, что придёшь с правильного края лагеря, а то эти южане тебя ничерта не поймут.

Драм кивнул, молча взял монетку и зашагал прочь.

— И всё же он так и остался чудилой, — хихикнул Игнат и почесал щёку, на которой красовались аккуратные швы. — Ай! Зараза…

— Что? Болит?

— А сам-то как думаешь? — огрызнулся маг, но тут же взял себя в руки. — Но скоро пройдёт, наверное. Я же как к южанам-госпитальным пришёл, те сразу защебетали на своём, ничего не понятно. Наверное, хотели выведать, что со мной стряслось, ну и как мог изобразил выстрел из арбалета. Завздыхали, головами закачали, но всё-таки рану обработали. Промыли, зашили, хоть и вряд ли что-то поняли.

— Работа у них такая, без слов понимать. Да и тело у всех одинаковое — кровь, мясо, кости. Тут зашить, там прижечь…

От последнего слова Игнат поморщился.

— Я когда пришёл, как раз какому-то бедолаге руку прижигали. Уж не знаю, где он так порезался, но крови натекло… Брр, как вспомню. А ведь Рия при Лейдеране весь день так. Все эти раненые, умирающие бедняги, многим из которых уже не помочь… И ведь не скажешь такому в лицо, мол, ничего не поделать! Чёрт… Тогда мы оба вспылили, поругались, после, конечно, помирились, но… Но теперь я как-то, знаешь, острее осознал, через что она прошла. Даже извиниться перед ней захотелось. Снова.

— Будет у тебя такой шанс, — Таринор похлопал мага по плечу. — Судя по всему, до столицы осталось всего ничего. А там уж её отыщем.

— Или она нас, — улыбнулся Игнат и добавил уже серьёзно: — Но я теперь один никуда не пойду.

Аран Кавигер сидел в кресле, читая книгу под светом свечи. Король не обманул, когда обещал обставить камеру со всем возможным комфортом. Кровать, стол, книги, лампы на стенах и целый ящик свечей, которых с лихвой хватило бы на несколько месяцев. Последнее особенно пугало лорда Кавигера. Сколько же времени его собираются здесь держать?..

Ведь несмотря на мебель, книги, сносную кормёжку, весь этот кажущийся комфорт, камера в темнице оставалась камерой. Иногда он слышал крики, приглушённые толщей каменных стен, а иногда просыпался от воплей столь душераздирающих, что по телу пробегала дрожь. Аран Кавигер не раз бывал на поле боя и вид крови его давно не пугал, но от одной мысли, какие чудовищные пытки творятся совсем рядом, волосы лорда вставали дыбом.

Он перевернул последнюю страницу «Триединого пути». Церковь говорит, что в этой книге слова богов, записанные святым Готфридом. Её читают на проповедях, к ней обращаются в трудное время за советом, черпают с её страниц мудрости о честности, милосердии и прощении.

Эта книга многие века оставалась сердцем самой идеи Церкви Троих, и каждого юного лорда обязательно знакомили с ней. Но Арану, как и многим, в детские годы читать было лень. И только теперь, пройдя «Путь» от корки до корки, он пришёл к выводу: боги ничего не знают о бедах смертных.

Притчи казались надуманными, мудрости наивными, а наставления слишком оторванными от реальности. Он начинал читать эту книгу в надежде унять душевные терзания от поступка его сына. Дэйн Кавигер похитил принцессу, преступил законы богов и людей, предал своего короля… Так сказал Эдвальд Одеринг, и со всем этим Аран согласился. Но лишь на словах, не душой.