— Да охолони ты, защитник! — расхохотался сидевший рядом крепкий дядька с пышными седыми усами. — Прибереги силы для настоящих врагов и старшим не дерзи. Вы, леди, стало быть, с господином знакомы? Не дурно будет и нам узнать, кто он такой.
Равена смущённо улыбнулась и представила наёмника как «сира Таринора Пепельного, героя битвы при Пепельном зубе и нашего нового командующего». Услышав это, оруженосец Оливер поглядел на Таринора совсем другим взглядом, а усатый улыбнулся и тихо добавил: «Ишь ты…»
После девушка назвала имена всех тех, кто сидел у костра. Крестьяне, лишённые сана священники, не согласившиеся с церковным переделом, даже один кузнец затесался. Оливер же оказался сыном дровосека и к словам Равены добавил, что мастерски орудует топором.
— Однажды даже в семь ударов вяз срубил! — горделиво добавил он, и мужчины вокруг заулыбались. — Так что если придётся, то и головы полетят.
— Рубить головы чуть сложнее, чем деревья, — с улыбкой заметил Таринор. — Их обладатели редко стоят на месте…
Оливер принялся с жаром говорить, что он уже не мальчишка и что во время похода даже рубанул в бок одного серого негодяя, когда те нагрянули в их деревню за дочкой священника. Тогда им удалось отбиться, а вскоре пришла Равена. Тогда её отряд был ещё совсем невелик, и Оливер, единственный из всего селения, решил присоединиться. Остальные предпочли отгородиться частоколом и держать оборону.
— Болваны, — с горечью проговорил юноша. — Если по их душу войско придёт, никакие ограды не спасут. Уж если замки вон какие берут, то что им какой-то частокол…
— Вряд ли на деревню станут войско отряжать, — добродушно сказал Таринор, но про себя подумал, что это вполне в духе нынешнего Эдвальда — самым жестоким способом покарать наглецов, посмевших дать отпор. — Но что ж ты тогда не остался?
— Чтобы другим людям помочь. Дома у меня никого из родных не осталось, так уж лучше поищу славы, чем стану дрожать за стенами…
Тем временем у костра остались лишь четверо, считая Таринора: Равена, усатый дядька, что осадил Оливера, да и сам Оливер. Остальные разошлись спать. «Вот теперь, — решил Таринор, — самое время для расспросов.»
— Кстати, — как бы невзначай бросил он, — а как же так вышло, что во главе войска встала девушка? Ни в коем случае не хочу умалить достоинств твоей госпожи, Оливер. Мне просто любопытно, раз уж вы теперь под моей ответственностью, да и не каждый день встречаешь девушку-рыцаря. Кто ж тебя посвятил?
Равена медлила с ответом. Она взглянула в глаза соратников, будто ей было нужно разрешение рассказать, и вскоре заговорила вновь:
— Мой отец. Сам он получил титул от лорда Кевина Моэна, а вдобавок к тому — придорожную таверну у деревушки в десятке миль от Могилы эльфа. Так что жили мы вполне сносно. Папа был настолько предан своему господину, что тоже взял на герб ворона, но этого ему было мало. Поэтому меня зовут Равеной, а моего брата — Корвином, — девушка горько усмехнулась и добавила: — Вороньи имена.
— Говорили ему, что не к добру так детей называть, — протяжно вздохнул усатый, подбросив щепок в костёр, — но Вилланд Даск всегда был жутким упрямцем.
— Стало быть, в прошлую войну он сражался за Моэнов, — проговорил Таринор. — А ты, в свою очередь…
— Да, Моэны были за имперцев. Кевина Моэна убили на Руке лорда, отца же всего лишь ранили. Он попал в плен, а после…
Таринор поёжился. Он помнил, что именно Бьорн убил тогда лорда Моэна. Его друг не раз вспоминал ту битву, всякий раз замечая, что лорд Кевин был «здоровенным сукиным сыном со здоровенным мечом».
— … а после отец вернулся домой, но дома уже не было. Таверну сожгли. Мама защитила нас с братом, но… ей самой повезло меньше. Она умоляла нас не смотреть и не слушать. Я закрыла Корвину глаза и уши, но на себя мне рук уже не хватило.
— Это были люди Одеринга? — осторожно спросил Таринор.
— Чёрт бы их знал, — ответил за Равену усатый и, нахмурившись, плюнул на землю. — В войну шавок Однорукого было не отличить от обычных разбойников. Да и какая разница… И тем и другим место на виселице. Мне по хребтине тогда так приложили, что неделю с койки подняться не мог. А когда Вилланд вернулся, я ему ещё долго в глаза не мог смотреть. Мы ж соседями были, а я, старый солдат, не сумел жену его защитить, не уберёг…
— Бросьте, дядюшка Вернер, нет в этом вашей вины… — сказав это, Равена снова обратилась к Таринору: — Дом Моэнов исчез, их земли передали Гвилам, а те на нас плевать хотели. Спасибо соседям: помогли отстроить новый дом, удержаться на плаву, вот только отец прежним уже не был. Щит и меч забросил под кровать, начал пить. Говорил, что раз дома его господина больше нет, то и дарованный им титул теперь ничего не значит. Чтобы не дать ему сорваться в пропасть, я попросила научить меня сражаться. А он, к счастью, не отказал.
— У Вилланда тогда снова в глазах огонёк появился, — добавил усатый. — Впервые за долгое время. Не тот, что раньше, конечно, от такого оправиться — дело небыстрое, но всё же. Хоть какая-то жизнь.
— И потом ты попросила его тебя посвятить? — спросил Таринор и тут же поймал на себе хмурый взгляд Равены. Глаза девушки в полумраке уже казались почти чёрными.
— Нет, — словно нехотя ответила она. — Потом в один прекрасный день пришли ублюдки в серых балахонах. Пришли за моим братом.
— Постой, — смутился наёмник. — Разве они не отлавливают магов?
— Верно. Таких, как Корвин. Он землёй управлял.
— И что же… Все об этом знали?
— Непросто скрыть паренька, в одиночку вспахивающего поле без плуга. Моего братца вся деревня любила и ценила. Потому серые сволочи об этом и прознали. Мы тогда с отцом возвращались после тренировки. Наши вокруг лежали, кто с головой пробитой, кто со сломанной ногой, а Корвина связанного уже перекинули через седло, как мешок с брюквой. Папа схватился за меч и бросился вперёд. Двоих порешил, третьего ранил, а потом ему угодили палицей в грудь. И снова. И снова, пока он не свалился с жутким хрипом. Я хотела вырвать ублюдку глаза, но мне попали железным кулаком в нос так, что искры из глаз посыпались…
Равена шмыгнула и утёрла глаз, отвернувшись от огня.
— Когда в себя пришла, ни серых, ни Корвина уже не было. Отец ещё жив был. Подползла к нему, а он попросил, чтобы вложила ему в руки меч. Я тогда решила, что он хочет умереть с оружием в руках, как подобает рыцарю, а он вдруг приподнялся и стал что-то едва слышно хрипеть. Я сразу узнала эти слова. Он столько раз об этом рассказывал…
— Посвящение, — тихо проговорил Таринор, и Равена кивнула в ответ.
— Он успел прикоснуться клинком только к правому плечу. Потянулся к левому и… меч выпал из его руки. Клятву я приносила уже мёртвому телу.
Наступило недолгое молчание, которое нарушал только треск костра. Почти весь лагерь Равены уже отправился спать. Наверняка многие из них уже не раз слышали эту историю.
— Тем вечером мы похоронили погибших, — продолжила девушка, — и я поклялась на могиле отца, что сделаю всё, чтобы вырвать из лап серых сволочей Корвина и всех остальных, кого они схватили. Собрала тех, кто не был сильно ранен, и мы отправились в путь. Мы обошли многие деревни и сёла, к нам присоединялись люди, нас становилось всё больше. Сколько же раз я рассказывала свою историю… Будто снова и снова переживала этот день. Наверное, это и придаёт решимости двигаться дальше. Хотя даже если бы я захотела отступить… — Равена опустила взгляд и грустно улыбнулась. — Люди теперь видят во мне какой-то… символ что ли. Символ надежды. Притом этим символом стал ворон, вестник беды. Будто чья-то мрачная шутка. Я ведь отцовский щит ношу, с вороном. Кто-то увидел, придумал такое прозвище, и пошло-поехало… Иногда мне даже кажется, что я недостойна такого внимания. Я ведь всего лишь девушка с мечом, которую отец не до конца посвятил в рыцари.
— Но ты полностью этого заслуживаешь! — воскликнул оруженосец Оливер, взяв в руки лютню. — Ты принесла рыцарскую клятву, а значит ты рыцарь! Славься дева-ворон!
