— И что же, саван размотаете? — усмехнулся старик, с ужасом слыша собственный дрожащий голос. — Видел я покойницу. То ещё зрелище. Синюшная, язык наружу. А глаза… Глаза и вовсе из глазниц выкатились, а ведь это самое страшное. Говорят, в глаза покойнику посмотришь, он ночью придёт и тебя придушит.

Рутгер был готов нести любую околесицу, только бы отвадить стражников. И, похоже, это сработало. Они боязливо переглянулись и поморщились.

— Потому-то им, наверное, глаза и закрывают, — веснушчатый поёжился. — А этой поди и закрыть не сумели. Надо б позвать кого-нибудь. Сходи-ка за капитаном.

— Погоди. Слышишь, кто-то идёт.

И действительно, в ночной тишине послышалось негромкое цоканье копыт. К вратам приближался светловолосый всадник. Его позолоченные доспехи с эмблемой короны выглядели безупречными даже в неровном свете факела, чего нельзя было сказать о лице: след рассечения на брови и опухший нос — следы жестокой драки. Одного уха не доставало, на его месте красовался обрубок с коркой запёкшейся крови.

Лошадиный бок покрывал алый плащ, свисавший со спины всадника. Изображение на нём в ночном мраке разглядеть было бы непросто, но и старый Рутгер, и стражники без того прекрасно понимали, что там: белые мечи, скрещенные над белой короной. Символ королевской гвардии.

— Сир Робин Рикер! — караульные вытянулись по струнке. — Доброй вам ночи! Не окажет ли благородный господин помощь в непростом деле?

Рыцарь обвёл усталым взглядом стражников, старика и телегу.

— В чём дело? — спросил он, нахмурившись.

— Вы наверняка слышали, что велено обыскивать каждую повозку, что покидает замок. Вот мы и хотели обыскать, да только старик труп везёт из лечебницы, а на мертвецов глядеть — дурная примета, да ещё и ночь…

— Суеверные глупости, — вздохнул рыцарь. — Но ладно, понимаю.

Он спешился и достал кинжал, что торчал за поясом. Сердце старика едва не выпрыгивало из груди. Сейчас гвардеец всё увидит и…

Острое лезвие вспороло саван там, где должна была быть голова покойной монахини. К счастью, стражники, стоявшие позади, не увидели испуганных глаз русоволосой девушки, в которых застыла беззвучная мольба. Мгновение спустя рыцарь накрыл её лицо саваном обратно и развернулся к караульным.

— Да, действительно жуткое зрелище. Вам повезло, что не видели. Но на вашем месте я бы куда больше боялся живых, нежели мёртвых. Продолжайте работать, парни, — сказав это, он обратился к не помнящему себя от страха Рутгеру: — Поеду с вами. Нынче время позднее, а мне как раз по пути.

Повозка тронулась. Старик сидел неподвижно, боясь проронить хоть слово, и совершенно ничего не понимал. Сир Робин видел её, точно видел, он же не слепой! Но не выдал. Почему? Рыцарь молча ехал рядом с отстранённым видом, будто ничего не произошло, и нарушил молчание только когда они отдалились от ворот на приличное расстояние:

— Вы направляетесь на кладбище?

От неожиданного вопроса старик Рутгер вздрогнул.

— Д-да. Именно туда. Работа у меня такая, покойников возить…

— Хорошо. Я сопровожу вас туда, — сказал рыцарь и добавил чуть тише: — Вас обоих.

Они проехали верхний город, пересекли мост Святого Беренгара, а в седой голове Рутгера роились тревожные мысли. «Впрочем, — попытался успокоить он себя, — если бы рыцарь хотел выдать их, он сделал бы это сразу. Чего медлить-то? Неужто он тоже замешан? Что ж тут такое творится…»

Путь по улицам ночного Энгатара прошёл без происшествий. Вот только безмолвие рыцаря заставляло старика нервничать. Миновав Южные ворота, они покинули город и двигались по пустой земляной дороге под шелест деревьев и тихий свист ветра.

Когда молчание уже стало почти невыносимым, Рутгер заметил вдалеке знакомое окно часовни, через которое пробивались огоньки свечей. Рамы в том окне, как и всюду в подобных местах, были сделаны в форме символа Троих — треугольника в круге — но их, наверное, скоро заменят, ведь главных богов теперь четверо. Мысли об этом заставили Рутгера испустить полный печали вздох. Ведь он, как и все старики, не любил перемен.

— Пожалуй, теперь я могу говорить, — неожиданно сказал рыцарь. — Здесь нас никто не услышит. Вам очень повезло, что я решил ехать именно сейчас. Сомневаюсь, что эти двое просто так отпустили бы вас. Найди они кого-нибудь менее суеверного, он бы наверняка вскрыл саван, и ваш план пошёл бы прахом.

Он обернулся на телегу и добавил:

— Похоже, боги благоволят вам, госпожа Эльдштерн.

Ответа ему не было. Повозка добралась до кладбища, сир Робин Рикер выгрузил саван и помог унести его в часовню под удивлённые взгляды белых сестёр. Старик Рутгер же, получив от них вторую часть причитающегося ему серебра, облегчённо вздохнул и отправился обратно, мечтая лишь выпить на ночь чего-нибудь покрепче. Его роль в этом деле завершена, и он никогда в жизни больше не хотел вспоминать о ней.

Сир Робин аккуратно опустил поклажу на холодный каменный стол посередине зала часовни, где омывали тела перед погребением. Рыцарский кинжал аккуратно распорол ткань, выпустив девушку, но саван не опал на пол, будто внутри было что-то ещё. Одна из белых сестёр подняла саван, и из него показалась мертвенно-бледная рука с синими ногтями.

— Всё это время вы пролежали бок о бок с мертвым телом, — покачал головой сир Робин, провожая взглядом уходящих монахинь. — Мне сразу показалось, что тело в саване должно быть меньше.

— Другого пути не было, — холодно ответила Рия, вставая и отряхивая платье. — Вы меня не выдали. Почему? Вы могли заслужить благосклонность короля.

Сир Робин отвёл взгляд и ответил будто через силу.

— Рыцари гвардии присягают на верность лично королю, но того Эдвальда Одеринга, что принял мою клятву семь лет назад, больше нет. Понимаю, так мог бы оправдываться любой предатель, но то, что сейчас творит король — настоящее безумие.

— С этим трудно поспорить, — вздохнула Рия.

— Да, разум короля помутился ещё прошлой осенью. Я знал его ещё со времён войны. Мне было невыносимо видеть, как он сидит на троне с пустым взглядом, бормоча под нос что-то неразборчивое. Когда сир командующий Кавигер раскрыл заговор патриарха Велерена и королевы, я вздохнул с облегчением, но, увы, тогда и началось настоящее безумие. Многие в замке предпочли не обращать на это внимания, кто-то, как сир Гильям Фолтрейн, приспособились. Я же отказался закрывать глаза, и во мне нарастали сомнения всякий раз, когда я слышал об очередной каре для незадачливого слуги или фрейлины. Когда же я узнал, что он зверски казнил Гримуальда Гвила, то потерял покой. Лишить рыцаря титулов, влить расплавленный металл в ухо… Это не казнь, это глумление. Много ли чести служить тому, кто сам позабыл о ней? Не знаю, что движет королём, но выливается это в бессмысленную жестокость. Взять хотя бы того имперского хирурга…

— Вы о господине Гальне? — сердце Рии ёкнуло.

— Кажется, да. Других имперских врачей в замке я не припомню. Король велел Фолтрейну отрезать ему язык и бросить в темницу…

Девушка отвела взгляд и с трудом удержала слёзы.

— К счастью, надежда есть, — продолжал сир Робин. — Вчера ночью собрался тронный круг. Король объявил, что на столицу идёт армия. Её ведёт бывший патриарх, с ними сир командующий Дэйн Кавигер и принцесса Мерайя, к ним примкнули Таммарены и южные лорды. Сейчас они неподалёку от Одерхолда, куда я и отправляюсь.

— Я плохо разбираюсь в местных порядках, но разве этот замок не принадлежит семье короля? — с сомнением спросила Рия.

— Верно. И он решил бросить его на произвол судьбы. В годы войны король поступил схожим образом. А ведь тогда мне казалось это неизбежной жертвой во имя победы…

Вдруг Рие пришла в голову мысль, которая вырвалась неожиданно для неё самой.

— А верховный маг Игнат? Он тоже с этой армией?

— Фолтрейн не говорил, а я не спрашивал. Но вы можете проверить это сами, если отправитесь со мной.

— Боюсь, на это я пойти не могу. Если эта армия доберётся до столицы, и он вместе с ними, я встречу его здесь. Если же нет, или если слухи о том, что он погиб, верны… — к горлу подступил ком. — Дождусь, пока дядю Карла выпустят, и мы покинем эту проклятую страну.