Когда мы уже возвращались из лазарета, на встречу нам прошли эти трое.

Родной, громко крикнул на весь коридор.

— Говорит командир второго отряда Апгрейда Степан Чужой, позывной Родной, Зима соси! — он показал два средних пальца, и сломя голову, побежал по коридору.

Мы не сговариваясь, побежали вслед за ними, но через пару коридоров, потеряли их из виду.

Зимина трясло от злости.

— Может чëрт с ними, а? — тяжело дышал Хилый.

— Всем глотки перегрызу, сука. — Зима сплюнул на пол и побрëл обратно, громко сопя.

Мы с ребятами переглянулись, но пошли за ним.

Вот вроде бы нормальный парень, но что-то не то у него в голове.

То ли корона жмëт, то ли мозги наружу лезут, непонятно. С ним весело, да и плюшки различные от этого повышения. Комнату вот отдельную выдали, кормят три раза в день, оружие какое хочешь. Да я так хорошо, с роду не жил. А то что шлёпнуть могут, дак, а когда не могли?

Время текло незаметно. И да, я был прав, Любомир присоединился к нашему отряду в качестве медика. Тут задание, там вылет, на машинах военных покатают. Хавка хорошая, да и девчонку себе нашëл. Ну так, на пару раз, ничего серьёзного. Не елозить же под одеялом мелкого. Там у Хилого по-любому одна шкурка уже осталась.

Да и Хилый этот, странный, именно такие, как он маньяками становятся. Волосы у него вечно жирные, набок зачесанные. Глазки маленькие, как у крысёнка, бегают вечно. Не вызывает он у меня доверия, а даже наоборот, неприязнь что ли.

Хотя с другой стороны, мне вроде бы и наплевать. Уже давно стараюсь, равнодушно ко всему относиться, чтобы нервы зря не тратить.

Сам я здоровый, такого медведя с одного удара не свалишь. Я не боюсь, и я не слабак. Разозлишь, получишь. Вот только разозлить сложно, разве что, когда моих трогают. Я не забочусь о себе, да и о других не особо, просто неприятно, когда твоих бьют.

Ещё когда в приюте был, хотел с Быковым закорефаниться. Типок оказался слишком агрессивным, постоянно дëргался. Сейчас он конечно успокоился, но желание пропало. Вот есть у меня первый отряд, значит есть, и никого мне больше не надо. Они мне не друзья, так приятели. По душам с ними болтать или рыдать в плечо, я не собираюсь.

Когда началась эпидемия, хотя я уверен, что это было намеренное заражение. Ну не может вот так просто, целый мир рухнуть. В правительстве ведь не идиоты сидят, наверняка бы что-то предприняли. А так, ну не смешно ли? Когда всë началось, я даже был рад, не люблю я людей. Ни каких-то определенных, а вообще всех как вид. Никто мне ещë из них добра просто так не сделал, не для выгоды, а действительно для меня. Зима позвал меня в отряд, разве для моего же блага? Конечно нет. Я просто действительно в состоянии оторвать голову кому-нибудь, живому или мёртвому. Зимин ведь считает себя королëм, а королю нужна верная свита. Я никуда от него не денусь. Вряд ли кто-то сейчас предложит условия получше.

А если на задание чего случится, то вряд ли хоть кто-то из них потащит меня на своëм горбу. Разве что Напалм, может быть даже поможет. Но не ради меня, а ради своих принципов.

Наверное странно так рассуждать, я ведь и сам не намерен хоть кого-то спасать. Я не герой и не злодей, обычная массовка, для вида, для устрашения. Зима это понимает. Вот чего у него не отнять, так это то, что он в людях разбирается. Вот он сказал, Хилый будет хорошо стрелять, дак Хилый и вправду хорош.

После неудачного вылета второго отряда, Быков в лазарете. Как я понял, случилась у них там перестрелка с выжившими. Да и не с простыми, то ли знакомые, то ли друзья Бондаренко.

Зимин не мог упустить такую возможность, поэтому поговорил с полковником насчет соревнования между отрядами. Ему безумно хотелось, втоптать каждого из них в грязь.

Уж слишком сильно его бесило, то что второй отряд, вообще существует.

Скорее всего он надеется на то, чтобы их распустили.

Я знаю, чего он добивается, хочет чтобы нас признали незаменимыми.

Меня не то чтобы это сильно колышет, но толку-то? Распустят этот, наберут новый. Да и мы не всегда будем в нужной кондиции.

Напалм был прав, мы всего лишь оружие, и рано или поздно, оружие приходит в негодность.

В день импровизированного состязания, даже расстроился, что Быкова не будет.

В тренировочном зале меня сначала поставили в спарринг с Барыгой.

Рыжий терпеть не мог этого типа, какие-то мутки с наркотой или около того. Я не интересовался.

— Выеби его. — сквозь зубы процедил Рыжий и хлопнул меня по спине.

Я пожал плечами.

Встали на маты. Барыга ещё посмотрел на меня так уверенно, я улыбнулся. Буквально через мгновение, он побледнел и рухнул в обморок. Мои парни заржали, я сжал челюсти, чтобы не рассмеяться.

Но когда Родной поменял бойца, я сначала удивился, а после даже облизнулся, от нетерпения.

Передо мной стоял профессиональный боксëр, да баба, но ведь она профи.

Можно было конечно, как обычно забить болт, но я не люблю проигрывать.

Я продержался около десяти минут.

В еë глазах, я видел такую ненависть, которая даже Зиме не снилась.

Брови нахмурены, хищная улыбка, обнажённые клыки. Глядит исподлобья, зрачки расширены, почти радужки не видно. Я всего на мгновение замер, пытаясь успокоить нарастающую тревогу. Ком подкатился к горлу. Сердце, раненой птицей, забилось в груди. У этой пигалицы были глаза убийцы, глаза моего отца.

Вены на её руках и шее вздулись. Её удары были быстрыми и тяжёлыми, откуда только силы взялось столько. И только я подумал о том, что она убьёт меня, сознание сжалилось надо мной и погасло.

Очнулся я уже на кушетке в лазарете.

На соседней койке лежал Быков и с интересом рассматривал меня.

— Чего уставился? — спросил я, смешно шепелявя, и морщась от боли, сквозь зубы. Разжать их почему-то не получалось.

Ебальник она мне разбила капитально. Потрогал челюсть, сломана. А также кажется двух крайних зубов с левой стороны, я тоже лишился. Да и лицо было сильно опухшим и побаливало. Но с челюстью, это не сравнится.

— Кто тебя так? — спросил он, и зачем то показал на моë лицо, своим пальцем.

Как будто бы я и сам не сообразил, о чëм он говорит.

— Мо… — я вдруг осëкся и наверняка залился краской. Не могу сказать, что это она. — Вояки.

— За что? — он даже рот открыл от удивления.

— Чтобы пиздел поменьше.

— Ну тогда Костику точно конец. — он басисто заржал.

Я тоже не стал сдерживаться, от чего челюсть отдала резкой, мучительной болью.

— Ты в своëм уме, Хвостов? — послышался грубый голос медсестры. Вскоре она сама подошла к нам. — Тебе даже разговаривать противопоказано, а он смеётся. — она толкнула изголовье моего ложе и покатила по коридору.

— Куда? — мрачно процедил я.

— Ебать верблюда. — огрызнулась Лариса Михайловна, даже не собираясь останавливаться.

Старуха укатила меня в самый дальний край лазарета и ушла.

Я обиженно скрестил руки на груди, она кивнула своим мыслям и ушла.

Я кое-как заснул, пульсирующая боль, не давала мне покоя.

Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо.

Я сначала встрепенулся, но через мгновение успокоился.

— Чё надо? — спросил я, узнав силуэт Быка.

— Пошли пожрём, а? — он наклонился поближе и весь скуксился, держась за грудную клетку. — Не обращай внимания, у меня рёбра сломаны. — объяснил он.

— Пошли. — ответил я, надевая протянутые Быком, камуфляжные штаны. — Только мне это, жевать нельзя.

Повисла небольшая пауза и я продолжил.

— У меня челюсть сломана.

Мы тихо захихикали и оба застонали от боли.

— Не боись, трубочку тебе найдём. — похлопал он меня по плечу.

— Угу, а тебе новенький корсет.

На выходе из лазарета, нас встретил Любомир.

— Вы куда?

— Жрать хочется. — ответил Бык, а я пожал плечами.

— А ты?

— Ну, попью хоть. — процедил я.

Любомир расхохотался.

— Ну вы даёте, парни. — когда он наконец успокоился, то продолжил. — А сейчас принесу что-нибудь.