— Иначе ты не получишь наследство, — пожимает худыми плечами бабка.

— И что с того? Перемотай плёнку назад и послушай, что я говорил.

— Я знаю, как ты умеешь играть. Никто не знает тебя лучше меня, Мирон. Ты любишь деньги и комфорт. Поэтому ты будешь меня слушать. К тому же, я связалась со своим давним знакомым — он читает лекции в университете юстиции. Я договорилась, и тебя возьмут без вступительных экзаменов, — женщина вскидывает подбородок и смотрит на меня из-под полуопущенных век.

А я гляжу в ответ. Смотрю в лицо, которое вижу каждый день с четырёх лет. На знакомые морщины, шрам у уголка губ, пигментные пятна на щеках. В груди всё щемит, когда я медленно поднимаюсь и, чеканя каждое слово, отвечаю:

— Нет. Я никуда не поеду.

— Ты хочешь меня опозорить? Я уже договорилась! — хватается за сердце.

— Я не хочу тебя позорить, — отвечаю тихо, отводя взгляд в угол. — Я хочу жить. Для себя, бабушка. И делать совсем не то, что хочешь ты.

— Мирон, сейчас совсем не время для твоей самостоятельности. Я стараюсь для тебя и твоего будущего. Я знаю, как будет лучше.

— Если бы ты знала, твоя дочь не сбежала бы, принеся в подоле внука и оставив его на тебя, — выпаливаю на одном дыхании.

Женщина в одно мгновение становится бледной. Смотрит на меня с неверием, но я жёстко продолжаю выплёвывать слова:

— Ты всегда всё выбирала за меня. Я больше не намерен это терпеть.

— Мирон, кто позволяет тебе говорить со мной в таком тоне? — бабка подскакивает из-за стола, потеряв всю невозмутимость.

— Моё лопнувшее терпение.

— Ты не увидишь наследства — вот моё окончательное решение. Уходи из моего дома, неблагодарный мальчишка. И чтобы я больше тебя никогда не видела. Ни единой копейки ты не получишь от меня. Ни единой! Живи, как хочешь, но без меня и моих денег.

— Ладно, — пожимаю плечами, а самого в груди всё бушует.

Я понятия не имею, что делать дальше. Мне восемнадцать, а своего у меня нет ничего. Но я слишком хорошо знаю бабку, если он решила, так и будет.

— Куда пошёл? Я не договорила!

— Пока. Все от тебя бегут. И я не стал исключением, — кидаю через плечо.

Тут же жалею о своих словах, но обратно их уже не вернуть, поэтому я выхожу из кабинета женщины, не вымолвив больше ни единого слова. Взлетаю вверх по лестнице, пока она не опомнилась. Беру сумку, с которой хожу в спортивный зал, закидываю туда необходимые на первое время для жизни вещи. Одежду, ноутбук, телефон. Встаю на кровать, отодвигаю в сторону картину с унылым пейзажем, достаю конверт с накопленными деньгами. Прячу его в карман толстовки.

Слышу стук трости в коридоре. Ругаюсь сквозь стиснутые зубы. В момент паники не придумываю ничего лучше, чем кинуть сумку в кусты через окно. Застываю посреди комнаты, смотря на дверь, которая медленно отворяется, впуская бледную и запыхавшуюся женщину.

— Что ты делаешь здесь? Я разве неясно выразилась? Пошёл прочь из моего дома. И даже не смей ничего с собой взять. Каждая вещь в этом доме принадлежит мне, — наставляет на меня дрожащий палец.

— Ладно, ладно! — вскидываю руки вверх.

— Я даю тебе возможность передумать, Мирон. И извиниться за все те гадкие слова, которые ты мне сказал, — качает головой женщина.

— Мне не за что извиняться, — складываю руки на груди и опускаю голову, смотря на бабушку исподлобья. — Мне надоело извиняться за всё то, в чём я не виноват.

— Уходи. Мои глаза не желают больше тебя видеть. И даже не пытайся вернуться. Ты больше мне не внук. Я отрекаюсь от тебя, — говорит сухо, в гневе раздувая тонкие брови.

— Ладно. Как скажешь, бабушка, — кривлю губы в ухмылке.

В носу до отвратительного унизительно щипает, а в грудной клетке на части всё разрывается от боли. Как бы сильно мне хотелось верить, что она любит меня и переступит ради меня через собственную гордость.

Но эта история не про Александру Семёновну. Она никогда не извиняется и не меняет своего решения. Она не умеет любить. Она не умеет идти на компромиссы.

— Пока, — проскальзываю мимо неё, нарочито не касаясь женщины, чтобы показать всё своё презрение и отвращение. — Счастливо оставаться в этом склепе.

— В который ты не сможешь попасть, когда прибежишь обратно, трусливо поджав хвост и скуля, что ничего не вышло. Помяни моё слово, Мирон, помогать я тебе не стану. Да услышит Бог мои слова, — летит мне в спину.

Я сбегаю по лестнице в холл, застываю у подножия и окидываю взглядом доступные обзору уголки дома. Здесь я вырос. Всё слишком родное и дорогое сердцу. Пусть вычурно и холодно, но это не отменяет того факта, что этот дом был мне родным.

— Ключи не забудь оставить! — слышу за спиной.

Оборачиваюсь. Женщина стоит с тростью на верхней ступени лестницы. Бледная и с выбившейся из идеальной причёски прядью, что совсем на неё не похоже.

— Конечно, бабушка, — хмыкаю.

Достаю из заднего кармана джинсов ключи и вешаю в ключницу у входа. В последний раз окидываю взглядом холл, а потом задерживаю глаза на женщине.

— Пока, бабушка, — каждая буква этих двух слов горечью разливается на языке.

— Уходи. Ты больше мне не родной, — отворачивается, впившись пальцами в перила.

— Пока, — шепчу под нос.

Выхожу из дома, рукавом толстовки утираю ставшие влажными глаза. В голове тут же слышу голос бабки.

Слабак. Мужчины никогда не плачут.

Со злостью бью кулаком в стену, но уходить не спешу. Я прислоняюсь ухом к двери и прислушиваюсь к звукам внутри. К постукиванию трости. И лишь когда убеждаюсь, что она спустилась по лестнице и ушла в свой кабинет, огибаю дом и достаю сумку из кустов. Проверяю, цел ли ноутбук. Но сегодня мне катастрофически не везёт. На экране ноутбука пошли трещины, на кнопку включения и выключения он никак не реагирует.

— Вот засада, — ругаюсь себе под нос.

Прячу испорченный и недееспособный ноутбук в сумку и покидаю двор, в котором прошло моё детство. Набираю номер Мота.

— Что такое, брат? Снова в клуб хочешь завалиться? Прости, брат, но я совсем не готов к новым приключениям. Я ещё не отошёл от сегодняшней ночи, — сонным голосом говорит друг в трубку.

— Слушай, Мот, мне помощь твоя нужна.

— А чё надо? — настороженно интересуется парень.

— Я с бабкой поссорился, ушёл из дома. Пустишь меня на несколько дней пожить?

В трубке устанавливается напряжённая тишина.

— Слушай, Мирон, я бы рад, но я не могу. Я через пару часов улетаю, поэтому вообще никак. Хата стоит дорого, я не смогу снимать её для тебя. Ты сам понимаешь, моя семья не так богата, как твоя.

Я криво усмехаюсь, в миг осознавая, на чём именно строилась моя дружба с этим человеком.

— А денег хоть можешь занять? — задаю вопрос чисто ради спортивного интереса.

И Мот не подводит. Отвечает примерно то, чего я от него и ждал:

— Слушай, вообще никак. Я на мели. Я утром у тебя занять хотел, но твоя бабка… Спутала все планы.

— Ты мне ещё не вернул двести тысяч, — напоминаю вскользь.

— Жлоб, — говорит Моторов и скидывает вызов.

— Жлоб, — повторяю охрипшим голосом, смотря в погасший экран телефона.

Смеюсь горько, запрокинув голову назад. Вот и всё, Мирон. Доигрался на нервах бабки. Добился своего — свободен. Только почему так горько? Ни друзей, ни денег, ни крыши над головой, ни работы. У меня нет ничего. Абсолютно.

Экран телефона в руке вдруг загорается, приходит оповещение с почты. Открываю его, и сердце начинает радостно стучать. Я не верю в судьбу, иначе бы она не подбросила меня в семью Быковых. Но, глядя на уведомление о зачислении в частный университет, куда я подал заявку в нетрезвом состоянии и при подначивании Мота, я верю в то, что судьба мне благоволит.

В то же мгновение я бодрым шагом иду в сторону остановки, зная, куда поеду и где проведу следующие пять лет. В престижном частном университете, что находится в горах. Мне не придётся задумываться о деньгах и проживании. Всё уже решено. Осталось туда добраться.