— Не совсем. Слишком многое мне до сих пор непонятно. И ты не ответил на мой вопрос.

— Я пока что думаю, как ответить так, чтобы ты снова не сорвалась с места, — аккуратно ответил он. Между нами на какое-то время повисло молчание. — Спроси у него. Ты получишь все ответы. Думаю, Аристотель только и мечтает, чтобы поговорить с… дочерью. — Я чувствовала, как с Никиты слетело все веселье. Он очень бережно подбирал слова, боясь спровоцировать новую волну моей злости.

Повернулась лицом к водной глади, пытаясь обрести внутренний покой. Почему папы не было с нами? Как он мог жениться на другой? Как мог променять мою маму? За спиной послышался шелест опавшей жухлой листвы. Никита медленно приближался ко мне со спины. Сердце пропустило удар. Неоткуда взявшийся в голове голос прошептал: «Это он». По коже на руках пробежали мурашки. Я тряхнула головой, прогоняя наваждение.

— Ты замерзла, — еле-еле слышный шепот мужчины, как будто сквозь вату, доносился до разума. На плечи опустилась мужская куртка, снова окутывая чарующим ароматом. Прикрыв глаза, глубоко вдохнула его. Поперек талии неожиданно легли сильные мужские руки. Это было так странно. Я была не из тех, кто позволял незнакомцам всякие фривольности в отношении себя. А здесь… Я словно встретила того, кто был мне предначертан самой судьбой. В голову пришла одна идея.

Я чуть подалась назад и оперлась о него спиной, черпая в нем силу. Прикрыла глаза, позволяя моменту захватить себя. Вокруг нас шумели кроны деревьев. Холодный ветерок пытался проникнуть под одежду. Но впервые я была уверена: он не даст мне замерзнуть. Его руки так правильно обвивали мое тело, что я была не в силах разорвать этот контакт.

— Бабушка рассказывала, что среди женской половины этой деревни существует древний обряд, — решила прервать наше уютное молчание, откинув голову на плечо парня.

— Какой обряд? — почувствовала, как он уткнулся в мои волосы и сделал глубокий вдох. Голос вызывал странные ощущения глубоко внутри. Словно находилась на своем месте.

— Завтра узнаешь. Вы же теперь явно в покое нас не оставите, — хмыкнула и развернулась в его руках, поднимая голову вверх. В его черных омутах тлело желание. Жаркое, поглощающее разум. Но пока что находящееся под его строгим контролем. Он ухмыльнулся, покачал головой и провел костяшкой пальца по моей прохладной щеке. — Что ж. Так я и думала. Мне теперь нужно смириться с твоим присутствием?

— Я уже давно рядом, Машуль. Ты просто этого не видела, — он прислонился своим лбом к моему.

Возвращались мы домой совсем уже в потемках. На крыльце дома горел свет, а на ступеньках сидели мои родители. Никита, совершенно не стесняясь грозного взгляда отца, за руку подвел меня к ним.

— Маша! Ну как ты могла вот так молча убежать? — взволнованно вскочила мама. И я, наверно, могла бы понять ее волнение, если бы не вновь всколыхнувшаяся злость. Двадцать семь лет мама молчала о личности моего настоящего отца, а теперь вот требует, чтобы я перед ней отчитывалась? Головой понимала, что между ними двумя все очень сложно. Было… И, наверно, есть до сих пор. Но ребенок не должен страдать от разборок взрослых. Как бы я ни пыталась открещиваться от горького чувства, но стоило признать: папа был очень нужен мне тогда, в детстве. А теперь… Я посмотрела на Вадима Аристарховича, который тоже не сводил с меня взволнованного взгляда… Сейчас я научилась обходиться без него.

— Ты меня прости, мам. Но, наверно, в нашей семье — это традиция: молчать о самом важном, — я не хотела ее обижать. Но пока что горечь топила. Я пыталась с ней справиться, как могла. Получалось пока что из рук вон плохо.

— Машенька, мы с мамой виноваты перед тобой. Но давай договоримся, что все-таки будем обсуждать прежде, чем делать, — отец тоже поднялся и приобнял маму за плечи. Ну идиллия, мать ее так.

— Обязательно, Вадим Аристархович, — папа поморщился. А что он ожидал? Что я сразу кинусь его «папой» называть? — Как только вы с мамой научитесь делать то же самое. И желательно не через двадцать семь лет. А в моменте, так сказать. А теперь прошу прощения. День был насыщенный. Пойду я спать.

Моя ладонь все еще находилась в надежных оковах мужского тепла. Я повернулась к Никите, несмело улыбаясь.

— До завтра?

— Без вариантов. Должен же я узнать, что там за обряд в вашей деревне, — подмигнул мне парень.

— Смотри. Узнаешь, жениться на девчушке придется. Обряд — он такой, — вышла на крыльцо бабушка.

— Ничего, — снова посмотрел он на меня, — я и так уже все решил.

— Ну, мы это еще поглядим, Никита, — раздался строгий голос папы.

Серьезно? На этой ноте все разбрелись по своим местам. Часть ребят уехала в своих тонированных машинах, часть осталась дежурить за пределами дома. Я думала, что отец и Никита тоже уедут. Но куда там. Мама, краснея под моими насмешливыми взглядами, скрылась в своей спальне, а позже туда зашел и отец. Как школьники, честное слово.

Разговора сегодня так и не получилось. Родители как будто чувствовали, что мне пока что нужно время. Когда я буду готова, то они никуда от меня не денутся, пока не расскажут все от начала до конца. Что я чувствовала в эту минуту? Меня раздирали противоречия. За маму я радовалась. Насколько сейчас становилось понятно, Вадим Аристархович и был той самой первой и единственной любовью, которую моя мама потеряла. И пусть им обоим уже было далеко не двадцать, но было что-то прекрасное, что они наконец смогли обрести друг друга. Однако от боли, злости и разочарования тоже не могла никуда спрятаться. Порой в детстве мне не хватало именно отцовской поддержки, защиты, опоры. Я так завидовала девчонкам, которых из школы встречал папа. Банально, да. Но это так и есть. Для ребенка важны оба родителя. Кто бы что ни говорил.

В ту ночь я уснула только благодаря одному: мое тело до сих пор чувствовало силу и тепло Никиты. Зажмурившись, я уткнулась носом в подушку, загадывая одно единственное желание…

Утро встретило солнечным зайчиком, который упорно лез в глаза, заставляя проснуться. Я сладко потянулась на постели. События вчерашнего дня казались вымышленными, не поддающимися никакой логике. Однако реальность была такова: в двадцать семь лет я обрела настоящего папу. Где-то в глубине еще плескалась горечь, но она уже уступила место иным, более светлым чувствам.

А еще был Никита… Наш разговор у озера будоражил мое сердце, которое наивно хотело верить в то, что наконец нашло свою половинку. Сегодня для деревни Баловеньки был особый день. Все население: от мала до велика, должно было собраться у того самого озера.

О необычном обряде, который основали еще наши предки, бабушка рассказывала мне с самого детства. Суть его заключалась в том, что молодые девушки, которые искали любовь, мастерили небольшой плотик из бумаги и накалывали на него самый красивый осенний лист. И пусть до морозов времени еще было пусть не так уж и много, но этот обряд ознаменовал период, когда природа готовится впасть в сладкий долгий сон. Церемония так и носила название: «Обряд последнего осеннего листа».

Так вот. Женщины пускали воображаемые кораблики по гладкой поверхности озера, а те должны были доплыть до суженого, который в дальнейшем и становился мужем. Бабушка рассказывала, что в ее молодости в этой деревне сложились многие пары таким образом. И были всю жизнь очень счастливы. Безусловно, для меня, человека, привыкшего мыслить рационально, все это звучало несколько наивно. Как осенний листок мог определить того, с кем я могла бы построить семью? Люди должны прежде узнать друг друга, понять, готовы ли они мириться с отрицательными сторонами своей половинки. Да-да, по моему мнению, самое главное полюбить недостатки, ведь за положительные качества любить легко.

Я, честное слово, даже не думала участвовать в этом. Надеялась просто постоять в стороне вместе с мамой и бабушкой и понаблюдать за забавами молодежи. Быстро умылась в прилегающей к моей комнате ванной и спустилась вниз к завтраку. За столом уже была практически вся «бригада». Было так непривычно утром видеть так много мужчин, которые нет-нет, но кидали на меня заинтересованные взгляды. Правда, ребята быстро стушевались под грозным натиском отца и Никиты. И чей взгляд имел больший эффект, я сказать не бралась.