Проводил Тамару Петровну, заглянул к кукле, которая уже с лёгкость собирала, фургончик, направился к Светлячку. Она спала, повернувшись набок, и зажав между ног одеяло, значит, морозить перестало. Взял зелёнку, принялся намазывать язвочки. Сегодня начал с самого трудного, сразу с попы. Успокаивал себя, как мог, почти получалось. Укрыл девушку одеялом и заканчивал с руками.

— Что ты делаешь? — шептала, пришедшая Дашка.

— Мажу язвочки зелёнкой, их надо обрабатывать, чтобы меньше чесались.

— Круто. — глаза девочек горели глядя на пятнистую мать. — Я тоже так хочу, а то у меня тоже всё чешется. — и даже демонстративно почесалась.

С куклой не церемонился, замазал ей зелёнкой и лицо, пятен на ней было больше. Потом мы попили чай с принесёнными мной пироженками, и егоза опять убежала играть в свой конструктор.

— Тамара Петровна… — услышал, слабый Светкин голос.

Светлана

Ммм, просыпаться было намного легче, но не так идеально как хотелось бы. Перед глазами не плывёт и на том спасибо. Полдевятого вечера, афигеть. Вот я дрыхнуть, весь день проспала. Бедная моя Тамарочка Петровна. Есть хочется. Надо ей за сверхурочные накинуть, ей с нами придётся ночевать.

— Тамара Петровна…

Дверь открывается и в полумраке моей спальни появляется Стёпа, так глюки продолжаются, значит, температура не спала.

— Ты звала? — звала я Тамару Петровну, или это и есть Тамара Петровна, не ну а чё, глючит меня.

— Да. — Что да, что дальше, я и забыла что хотела.

— Давай ка, температуру измерим.

Не задумаюсь, подставляю руку под градусник. Тамара Петровна, выглядела как Стёпа, говорила, как Стёпа и пахла как Стёпа. Какова вероятность, что у меня от высокой температуры отказали три органа чувств.

— Тридцать семь и семь, просто отлично.

— Быть не может, у меня муть в газах. — не, ну не скажу же я женщине, что она для меня мужчина.

— Муть, ты плохо видишь, блин, а могла ветрянка и жар дать осложнения на глаза?

— Да, вижу я хорошо, — ну как объяснить, что бы меня в психушку не упекли. Сдаюсь. — У меня что-то в виде галлюцинаций.

Брови Тамары Петровны-Стёпы ползут вверх, и он-она сдерживают смех. Я быстро растираю пальцами веки, давлю на них, может хоть так поможет. Но нет предо мной по-прежнему Тамара Петровна-Стёпа.

— Всё как будто не настоящее. — помниться я такое уже говорила и блинчики ела. Подождите. Хватаю, Тамару Петровну-Стёпу за руку, ощупываю, стальные мышцы рук, провожу пальцами по небритому подбородку, и контрольный удар в область живота. Тат успевает напрячь пресс, ослабленной руке больно.

— Это ты что ли. — недовольно соплю.

— Я конечно, а ты кого ждала.

— Тамару Петровну, думала уже чокнулась, а это ты. — вот зараза, так и до дурки недалеко, да и вообще какого лешего. — Ты что тут делаешь.

— За тобой ухаживаю. — Чего? — Кушать будешь.

— Буду.

Потягиваю затекшую от лежания спину, вытягиваю перед собой руки. Твою мать. Почему они зелёные, я гребанный Шрек. Стёпочка со счастливой улыбкой и моим ужином возвращается обратно в спальню. Ну, я сейчас тебя прибью.

— Ты кого наделал, ирод. Почему я вся зелёная. — только бы не громко орать и не напугать Дашулю. — Где Дашка?

— Играет Даша, в своей комнате. А зелёная ты, потому что я тебя намазал.

— Зачем зелёнкой то. — хнычу, представляя как буду оттираться.

— А чём? — вот ты сейчас серьёзно. — тебя Тамара Петровна вообще не обрабатывала.

— Я что псина, твоя очередная болонка, чтобы меня обрабатывать. Вот каламин лосьон, легко смывается, не оставляет следов. Им мажут везикулы.

— Откуда мне было знать, я заехал в аптеку, купил зелёнки,

— И что фармацевт не спросила, зачем тебе зелёнка, а ты сам не удосужился спросить.

— Не спросила она, я взял десять бутыльков и поехал вас обрабатывать. — Я завыла… кого это нас.

— Дашкааа. — дочь влетает ко мне в считанные секунды.

— Мама Лама, тебе уже лучше. — она зелёная, вся, и лицо. Как бы не орать при ребёнке, а лучше не убить этого муууд рого человека.

— Уже почто совсем хорошо, Дашка. А ты как.

— Тоже хорошо, можно не ходить на занятия. — да, это самый главный плюс. — А ещё мне Стёпа конструктор подарил, домик и фургончик с мороженым, я там ещё и кафе есть и площадка, мы такое купим, пожалуйста, мамочка.

— Обязательно купим. — обещаю дочке, пялясь на её пятнистое лицо. Хочется разорвать Стёпу, но мешает Дарья, которая составляет мне компанию пока я ем. Поит меня лекарством и убегает со Стёпой на кухню убрать, тарелки. Возвращается он уже один.

— Я тебя убью, клянусь, только сил наберусь. И где вообще Тамара Петровна.

— Дома, я отпускаю её домой на ночь, всё-таки возраст…

— На какую ночь Стёпа ты тут ночевать не будешь, марш домой.

— Я уже тут ночевал, и дёргать пожилого человека, туда-сюда, по твоей прихоти не хорошо. Я остаюсь…

— Как ночевал, — когда успел-то, уже даже не слушая, что там он бурчит.

— Вчера приехал, ты болеешь, Тамара Петровна вымоталась за день с тобой и Дашкой, я отпустил её домой и спал с тобой, следил за температурой.

Мне сейчас кажется или слова «Спал с тобой» он произнёс с невыразимой сладостью, как месть. Ах, ты засранец, я его в дверь, а он в окно. Бороться у меня сил все равно нет, нужна передышка, до завтра.

— Хорошо, оставайся, но спишь на диване, и только до завтра.

— Как скажешь моя повелительница.

— Вот пошёл.

— Удаляюсь.

Хоть дышать становиться легче. Аккуратно встаю и, пытаясь двигать непослушными ногами. Два дня в отключке, хорошо, что хоть это всё-таки не глюки были, и Стёпа и блинчики были нестоящими. Ммм, обожаю его блинчики, особенно с карамельным сиропом. Это будет наглостью, если я попрошу его ещё таких же напечь, только за сиропом пусть сгоняет. Нет, Светка, ты чего, его выпроваживать надо, срочно, пока делов, не наделал.

Бреду в туалет, обратно уже лучше. По пути прихватываю к себе тарахтящую Дашку, нужно минимизировать общение со Стёпой. Время половина одиннадцатого, что я за мать, режима у ребёнка нет, от слов совсем. Нахожу в себе остатки резервных сил и укладываю дочь сама, почти плачу намазывая сыпь лосьоном по зелёным пятнам. Дашка, морщится, недовольно сопя, она хотела быть зелёной. Чёртов Стёпа.

Мужчина тащится ко мне с градусником, демонстративно, сама мерю температуру, тридцать семь и две, отлично. Стёпа что-то бурчал про сорок, вот это меня колбасило. Пью очередную порцию, какой-то жижи, ну ему надеюсь виднее, надеюсь это хоть Тамара Петровна ЦУ, оставила, а не он решил меня в отместку отравить.

Не сплю, ворочаюсь который час, начало второго. Конечно, больше суток проспала, куда теперь. Стёпа тоже не спить, пока ходила на кухню за водой и обратно, слышала, как поскрипывал диван. Да, он не удобный, но ничего, нечего было выгонять Тамару Петровну и оставаться самому. Становиться стыдно, когда понимаю, что хотела заставить пожилую женщину спать на этом ужасе.

Закрываю окно, включаю кондиционер, на улице не жарко, стоит относительная ночная прохлада, меня раздражают уличные звуки, вот и не могу уснуть. Выключаю кондиционер, открываю окно, мало свежего воздуха, кондёр гоняет застоялый воздух по комнате, вот и не могу уснуть.

В коридоре слышатся шаги, замираю, уткнувшись носом в тонкий плед. Дверь тихонько открывается и так же тихо закрывается, претворяюсь спящей. Кровать прогибается под массивным телом, и сильная рука притягивает меня к крепкому мужскому торсу. Он осторожно вдыхает запах моих волос, да, аромат там, наверное, тот ещё, два дня без душа. Легкий поцелуй.

— Спи, Светлячок. — ну как скажите, спи так спи. Погружаюсь в сон. Три часа ночи.

Открываю глаза, пытаюсь осознать, что здесь настоящее, что нет. В кровати одна. Уже хорошо. Хорошо, да? Из кухни доносятся голоса, один явно мужской. Сколько там натикало. Десять, ого, я спать. Стёпочка то тоже не спал, а встал так рано. Дашка, егоза этакая, она разбудила. Накидываю халатик, топаю на аромат. Ммм, блинчики.