— Будешь смотреть? — очнулась уже сидя на диване, с ноутбуком наперевес.

— Нет. — захлопнула крышку. — хватит с меня подобных фильмов. Это я поспорила с Риткой, что она тебя соблазнит.

— С кем?

— С Маргаритой, с девушкой из душа. Я с ней поспорила, что она тебя соблазнит и переспит. Не знаю зачем, не спрашивай. Сомневалась в твоей верности, не думала, что ты на самом деле можешь быть кому-то верен. Другого варианта, что ты мне не изменишь, даже не рассматривала. Прости.

Тишина. Тишина между нами всегда не к добру. Такое молчанье наступает перед последним, прощальным словом. Я не люблю эту тишину.

Его глубокий и печальный вздох, опускаю ресницы. Крепкие мужские руки заключают меня в объятья, веки подрагивают, защищая глаза от реальности.

— По классике жанра, сейчас я должен вспылить, наорать на тебя, и убежать в слезах, бросив на прощанья, на любимых не спорят.

— Ни когда не любила любовные романы.

— А зря, у мамы было и есть очень много книг. Я их читал, в детстве, как бесплатные уроки интима. — тихонько смеюсь, спрятав лицо на его широкой груди. — В финале, герой, всегда признавал свои ошибки и признавался героине в любви.

— А героиня? Признавала свои ошибки. — он легонько отстраняет меня и скептически заглядывает в глаза.

— Это женские романы, когда женщина была в чём-то виновата.

— Действительно. — вжимаюсь в него ещё сильней.

— Я люблю тебя Светлячок, и не представляю своей жизни без тебя. Прости, что был таким дураком и не понял это раньше. Я хочу будущее только с тобой, всё будущее, и десять, и двадцать, и тридцать лет. Я просто не смогу больше без тебя. — он кладёт руку мне на живот. — Без вас.

Что там по классике жанра, героиня должна упасть в объятья героя и признаться в ответных чувствах, сказав, как долго она его ждала. Ну что ж не будем нарушать традиций.

— А я без тебя могу. Могла всё это время и смогу прекрасно справляться дальше. — каждая мышца на теле, обнимающего меня мужчины напряглась, руки прижали сильней. — Я смогу жить без тебя. Просто я не хочу такой жизни. Не хочу.

Для убедительности своих слов, отрицательно качаю головой. Стёпа, легко, как перышко подхватывает, маня, и пересаживает к себе на колени, впиваясь в приоткрытые губы. Запускаю руку в его отросшие волосы, с наслаждением перебирая их. Замечательный конец. Она его простила, он признал, как был не прав. Но… героине тоже пара бы раскрыть карты, и больше не жить во лжи с героем.

— Стёпочка, понимаешь… тут такое дело. — отстраняюсь, но пальцев с его волос не убираю, перебирая их, нервничая. Если не сейчас, то никогда.

— Давай, жги. — безмятежно улыбается мужчина, ещё не догадываясь какую бомбу я ему приготовила, сейчас зажжёт, спалит все к чёртовой матери.

— Стёпочка, как трудно в таком признаться. Ты только не обижайся и не кричи… по возможности… я ведь люблю тебя, честно, честно люблю.

— Светлячок, я обещаю тебе, ни буду кричать, ни по возможности, ни как по-другому. — ага, охотно верю. Встаю на всякий случай с его колен, и отхожу на шаг назад. Он настораживается, но вид по-прежнему безмятежный, блаженный я б сказала.

— Стёпа, этот ребёнок, — кладу руки на свой выпирающий животик. — от тебя, твой. — по глазам видно информация дошла и находиться в обработке, но смысл до конца не уловлен. — Ты отец моего ребёнка, вот этого вот ребёнка. — решаюсь внести понятные коррективы, и добить окончательно.

Губы сжаты и вытянуты в тонкую линию, всё существо борется внутри мужчины. Даже кончики ушей покраснели, то и гляди сейчас дым попрёт. Он держится на одном данном мне обещании не кричать. Медленно встаёт, выпрямляясь во весь свой рост. Клянусь, даже не знала, что он настолько высокий, в свете происходящего, кажется ещё выше, ещё мощнее. Стёпа делает шаг на меня, я назад.

— Ты… — тычет в меня пальцем.

Зажмуриваюсь. Тяжёлое дыхание опаляет лицо, как огнедышащий дракон, ей богу. Отстраняется. Держу глаза по-прежнему закрытым. Дам любимому несколько минут пообвыкнуть с новостью, он же уже смирился, что станет отцом этого ребёнка, теперь узнал, что ещё и кровный, прекрасная же новость. Где-то слышится короткая возня, и хлопок дери, скрежет замка и тишина.

Он запер меня, сам ушёл, а меня запер. Даже не знаю смеяться или плакать. Брожу по квартире, беспардонно заглядывая во все шкафы, ищу улики, опять не знаю какие. Урчащий живот напоминает, что я не одна, и нам нужно хорошее питание.

Да, в холодильнике шаром покати. Нет, не так конечно всё печально, но явно не в стиле Степана Дмитриевича. А это что тут у нас, в фольге припрятано. Мясо. Кусок, зажаренного, в духовке, мясо, явно в наивкуснейшем маринаде. Сожру половину. Да что там, сожру весь. В конце концов, это его троглодит растёт во мне и просит кушать. По мере нагревания блюда, кухня наполняется умопомрачительными запахами. Ни в чём себе не отказываю и нарезаю к нему овощи.

Балдёж. Что, заходит папкина еда, толи ещё будет, он тебе ещё блинчики не готовил. Надеюсь, завтраком в этом отеле кормят. Блин, Дашка. Ночёвка отменяется. Не ссы мы папку с собой умыкнём, нечего без нас ночевать, жить без нас не может, вот, за язык его никто не тянул.

Дверной замок заскрежетал, когда во мне была уже добрая половина мяса. Я не шелохнулась, ещё чего не хватало, не барское это дело. Лишь облизала перепачканные губы. Стёпа вошёл на кухню с роскошным букетом, который небрежно бросил на стол. В тех же домашних шортах и футболке, только с накинутой курткой. Он так и ушёл, раздетый. Заболеет, будет спать на диване. Демонстративно фыркнула, запихивая в рот последний кусочек. Губы мужчины, как он не старался, разъезжались в улыбке.

Отодвигаю, тарелку, вилку и нож. Хозяин быстро переставляет пустые приборы в раковину. Достаёт из кармана куртки маленькую коробочку и ставит её на стол. Это что, мне сейчас предложения делать будут, сейчас мужчина моей мечты встанет на одно колена и спросит, согласна ли я стать его женой. Сердечно, загонной птичкой бьется о рёбра, предвкушая восторг момента. А Стёпа, открывает коробочку, берёт мою руку и бесцеремонно натягивает на палец кольцо. Это что сейчас было!

— Это, ты мне так предложение делаешь! Кто так замуж зовёт?

— Как мне о ребёнке сообщила, так и зову. — ах, ты ж гадёныш, злопамятный. — Чего тебя звать, на звался уже, хватит. На следующей неделе подадим документы в ЗАГС, в связи с твоим положением, нас быстро распишут. Я тебя злыдню знаю, неизвестно, что ещё за эту неделю, в голову придёт.

Да, мне может, всякое в голову прийти. Но всё равно обидненько. Дуюсь, разглядывая букет. Цветы красивые, цветы ни в чём не виноваты, их бы в вазу поставить, да разве у этого медведя ваза есть. Да и домой пора ехать, к Дашке.

— Ну, что надулась, я не прав.

— Прав. Но хотелось все не так, романтично хотелось, мне предложения ещё ни разу не делали.

— Хочешь, на колени встану?

— Хочу. — и он действительно становиться на оба колена, обнимая меня за талию.

— Светлана, ты выйдешь за меня замуж. Ты станешь Богатырёвой Светланой Ивановной, родишь мне детей, и мы будем жить долго и счастливо.

— В твоей интонации, как будто знак вопроса отсутствовал.

— Не придирайся. — Стёпа кладёт голову на мои колени и целует живот. — Правда, моя?

— Твой, твоя. — пол я не узнавала, и обнадёживать его не хочется. — Неужели за всё это время, ты не раз не засомневался, не догадался, что ребёнок может быть твоим.

— Ну… иногда мне приходила подобная мысль в голову, но я тебе верил.

— Так я обратного не говорила.

— Думал, сказала бы сразу, ещё в больнице. Лежу на сохранении, ребёнок твой. Но… тебе напомнить, что именно ты сказала? — вот это лучше не надо, я тогда действительно дала понять, что беременна не от него.

— Я люблю тебя Стёпа, и так боюсь. Ты только не предавай меня, ладно. — наклоняюсь, и ложусь на него. Замираем.

— Даю слово. Только ты и только я. Как и обещал. — он целует мои бедра, живот, ноги, всё до чего дотягивается. — Останешься?