– На первый раз отделаетесь выговором, – бросает он. – Следите за сыном лучше.

Энис выдыхает. Не хватало ещё, чтоб из-за его глупого побега им пришлось тратиться.

– Спасибо, – шепчет он одними губами, случайно встретившись взглядом с заступником.

Тот, помедлив, кивает и тянет товарища прочь, несмотря на возмущение.

– Какой ещё штраф? Нашёл, с кого деньги драть, – долетает до Эниса негромкий голос, когда они отходят на несколько шагов.

Энис благодарно смотрит вслед, пока в ухо не впиваются папины пальцы.

– Куда тебя понесло?! С ума сошёл?! – разъярённо шипит папа, наклонившись ближе.

Энис вскрикивает, пытается высвободиться, но папа держит крепко.

– Мы с мамой бегаем по улице, голосим – тебя и след простыл! Что тебе в голову взбрело?! Решил дать дёру, чтоб не идти на экзамен?! – продолжает негромко, но яростно выговаривать.

– Да нет же, нет! – с обидой отвечает Энис, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слёзы. – Я хотел помочь!

– Чем помочь? Мама чуть с ума не сошла – это твоя помощь? С нас чуть не взяли штраф – это помощь? Единственная твоя помощь сейчас – делать, что говорят!

Стоит ли вообще спорить? В конечном итоге он правда сделал хуже. Все злы на него. Нет смысла что-то объяснять, лучше правда быть тихим, пока все не успокоятся.

Энис, не удержавшись, всхлипывает.

– Всё, хватит, отпусти его!

Мама налетает на папу, словно хищная птица, и тот под её напором опускает руку.

Энис прижимает к уху приятно холодную ладонь. По щекам катятся слезы, их никак не получается остановить, и он только надеется на темноту, низко опустив голову. То, что он всё время плачет, тоже всех злит. И вообще это глупо и унизительно – он ведь не такой уж и маленький.

– Это всё из-за тебя! Из-за тебя, а не из-за него! Когда ты научишься вести себя сообразно ситуации? Почему ты постоянно, постоянно только и делаешь, что наживаешь проблем?! Что бы ты делал, если б хозяин не разнял вас? Благодари Творца, что он ещё согласился выделить нам хоть какой-то угол после всего!

– Да уж, тебя-то точно благодарить не за что!

Энис хочет зажать и второе ухо, чтоб не слышать, как они ругаются, но вряд ли это поможет – у мамы сильный голос. Музыкального слуха нет, а голос есть.

Может быть, это правда его вина, что они снова ссорятся. Если б он не убежал, им не пришлось бы волноваться и искать его. Если б он не мешкал нарочно в зале, к ним бы не прицепился тот мужчина. Если б Энис просто делал, что говорят, всё было бы намного лучше.

Он обязательно должен завтра пройти этот дурацкий экзамен. Может, хоть тогда все будут довольны. И этого будет достаточно. Не так уж страшно, что Энис будет жить не дома, это ведь не навсегда, и порой он будет приезжать к ним, может, раз в год, а может, даже чаще. И главное – им не надо будет переживать о нём.

Энис не должен заставлять их волноваться снова.

Он обязан сделать всё правильно на этот раз.

Сидя на скамье в тени дерева, Фирмин равнодушно скользит взглядом по проходящим мимо людям. Дети с родителями, иногда – одиночки, разброс от чуть ли не пятилеток до совсем уже юношей и девушек, только пока нескладных. Несут с собой инструменты, чаще – всякие дудочки. Есть те, кто одет побогаче, но в большинстве нетрудно опознать бедняков. Богатые не очень охотно отдают детей в этот пансион, учиться среди кучи «проходимцев», пусть даже графская протекция обещает большие перспективы.

Эту фразу, про протекцию и перспективы, часто говорит учитель.

Фирмин вздыхает.

Сегодня на него вряд ли обратят внимание – слишком много мороки с экзаменом и поступающими.

Кроме того, ему нельзя играть. Учитель боится, что скрипка Фирмина будет слышна в зале и перебьёт выступления. Вообще-то это вряд ли возможно. Но спорить Фирмин не рискует.

Он обводит взглядом окрестности.

Рассматривать пришедших на экзамен – довольно бессмысленное занятие. Их будет сегодня много, но большинство здесь не задержатся. Родители часто переоценивают своих детей, как Фирмин уже заметил. Глупо. Попусту тратят время комиссии. Сегодня, возможно, даже не успеют прослушать всех, экзамен растянется. Фирмину придётся прозябать в безделье ещё дольше.

Он поджимает губы.

Какая-то девчонка ни с того ни с сего пускается плакать, замерев прямо посреди дороги. Ведущий её за руку мужчина бросает недовольный взгляд вниз. Фирмин ждёт, что он прикрикнет на неё, одёрнет. Может, даже даст оплеуху. Некрасивые подвывания раздражают.

Но лицо мужчины разглаживается, он опускается на корточки перед девочкой и что-то негромко говорит. Гладит по голове. Сейчас, когда они на одном уровне, очень заметно сходство в профиль. Наверное, отец.

Фирмин угрюмо отворачивается. Поднимается с места и быстрыми шагами идёт по дорожке к особняку.

Разглядывать людей ужасно скучно. Почему он вообще решил, что это развлечёт его?

На глаза падает русая чёлка. Фирмин раздражённо сдувает её.

Он идёт быстро, чтоб скорей добраться куда-нибудь, где не будет печь солнце. А ещё никто не будет плакать и искать утешений.

Но вскоре приходится сбавить шаг, а затем вовсе остановиться. Не потому, что запыхался, конечно, а только из-за собравшейся у парадных дверей очереди.

Если попытаться пройти тут, Фирмина, наверное, примут за такого же посетителя, как все, и отправят в конец. Кто поверит, что он живёт здесь, если всем прекрасно известно, что пансионеры разъезжаются по домам летом?

Фирмин в лёгком замешательстве трёт переносицу.

Наверное, стоит сделать крюк и зайти с заднего входа. Главное, чтоб следом никто не увязался.

Фирмин снова поджимает губы. Неуверенно разворачивается.

Кто-то в очереди наигрывает на флейте, репетируя, и безбожно фальшивит. Фирмин, не удержавшись, болезненно морщится.

Случайно сталкивается взглядом с каким-то мальчишкой, стоящим чуть поодаль от других и разглядывающим его, кажется, с интересом. Фирмин тоже позволяет себе невежливое любопытство. Темноволосый, с чуть раскосыми чёрными глазами и уже сейчас острыми чертами лица, мальчик выглядит слишком непохожим на всех вокруг. Если поступит – тоже будет белой вороной… Какая неуместная мысль.

– Привет, – неуверенно говорит мальчишка, когда Фирмин уже собирается пойти прочь.

У него довольно приятный голос. Может, мог бы быть хорошим хористом, пока этот голос не сломается, конечно. Но до того ещё далеко – мальчишка, наверное, даже на пару лет младше Фирмина.

– Привет, – неохотно отвечает он.

– Ты тоже… поступаешь, да? – поспешно спрашивает мальчик, видимо, чувствуя, что Фирмин вот-вот уйдёт.

Это звучит забавно. Слышится, как он торопится, но при этом заставляет себя говорить медленнее и чётче. Наверное, из-за акцента.

– Нет, – помедлив, честно признается Фирмин. – Я уже давно здесь.

Мальчишка чуть приподнимает брови, и без того посаженные довольно высоко.

– Мой… дядя тут работает, – зачем-то неловко поясняет Фирмин.

Называть учителя дядей неожиданно непривычно.

– А… – тянет мальчик.

По его лицу Фирмин не очень уверен, что тот понял. Иностранец, наверное. И вот та темноволосая женщина, разговаривающая с кем-то в очереди – должно быть, его мать.

– А ты не можешь мне… – мальчишка поводит в воздухе руками и сводит брови, мучительно вспоминая слово, – подсказать… как начинается «Соннерийская баллада»?

Фирмин скептически приподнимает бровь, как делает порой учитель.

Мальчик, видимо, решает, что его потуги в темпетский не удались, и выглядит на мгновение почти несчастным. Фирмин даже чувствует укол стыда.

– Наиграть… напеть… – всё больше смущаясь, перебирает иностранец. – «Соннерийскую балладу». Я… волнуюсь и… забыл начало.

Фирмин вздыхает. У него, в отличие от собеседника, нет ни музыкального голоса, ни инструмента с собой.

Но от этого лица хоть самому плачь.