Пятеро – единственные люди, кто имел задатки двух сил одновременно. И у каждого из них помимо знаков своих стран есть также вязь на груди – там, где у всех жрецов. Говорят, Творец сделал так, чтоб они, первые отмеченные, смогли поделиться даром с другими людьми, за которых просили. Пятеро вернулись в страны, из которых пришли, и стали искать тех, в ком тоже могла бы пробудиться частичка божественной силы. А потом те построили храмы. И принялись заклинать бури в Темпете и Оре, повелевать землёй и травой в Сол, исцелять людей в Тарис и Гверс. Говорят, Темпете и Ора – тогда ещё одна страна – до того страдали от затяжных ливней и страшных ураганов, в Сол едва-едва добывали еду на непригодной земле, а в Тарис и Гверс – тоже в то время единых – бушевал мор. В скалистой Северной Райсории, кажется, часто случались землетрясения, поэтому ей Творец дал силу одной лишь волей удерживать камни и другие предметы. Почему Южной Райсории дали власть над людскими умами – Энис не помнит. Может быть, дело в войнах? В любом случае, от них это точно не спасло.

Сейчас место райсорийских близнецов в храме пустует, остались лишь постаменты. Энис смутно помнит статуи по тарисским храмам. Как же они стояли? Кажется, Велория поднимал руки, словно удерживая что-то; они были обнажены и до самых плеч покрыты кружевом позолоты. Арребия стояла просто и с улыбкой смотрела вниз, на прихожан, а её знаки напоминали ошейник. А ещё Энис поначалу путал, кто из них девушка. Они ведь и вправду очень похожи, миниатюрные и тощие.

Мимо всех других покровителей мама проходит к Зоэ. Рядом с Амарейнт, выглядящей совсем зрелой, Зоэ кажется почти девочкой, тонкой, но, в отличие от Арребии, высокой. Маленькую грудь стягивает лента, из-под которой расползлись по всему торсу знаки. Руки Зоэ чуть приподняты, словно она хочет положить их на плечи кого-то, стоящего перед ней на коленях. И она кажется… печальной.

Почему-то становится тепло и грустно.

Энис смотрит на мамино худое лицо – сухая кожа обтягивает острые скулы, у глаз проступают морщинки и тёмные круги, – на запястья, такие же по-птичьи тонкие, как у Зоэ. Заглядывает в глаза Зоэ, полуприкрытые, слепые глаза статуи, и мысленно просит, чтоб мама никогда-никогда не болела, никогда… не умирала. И папа тоже.

Говорят, Пятеро не погибли, а так и остались беречь земли, ради которых когда-то не побоялись пойти к Творцу. Мама с папой больше не на земле Зоэ, но Энис надеется, что она всё равно за ними присмотрит. Ведь не зря же в храмах и Тарис, и Темпете ставят статуи сразу всех покровителей. Ну, почти всех.

Покопавшись в поясной сумке, мама достаёт мягкую на вид лепёшку, отламывает ломоть и кладёт в чашу для подношений. Зоэ когда-то была человеком – наверное, не побрезгует хлебом.

А что Энис может подарить ей? Он тоже просил, будет честно, если и он оставит что-то. Только у него ничего нет…

Встрепенувшись, Энис принимается рыться в сумке. Случайно задевает цитру, и по залу, троясь эхом, коротко рассыпается звон струн. Наконец Энис выуживает яблоко, маленькое и сморщенное, из тех, что хранились в подвале. Кладёт в полупустую чашу. Вообще-то он хотел отдать яблоко маме. Но так лучше, пускай Зоэ его получит и сбережёт маму от болезней.

Некстати вспоминается, что, когда Энис просил у Творца немного удачи, его толкнули в сугроб, отобрали серёжки и вообще весь день потом пошёл наперекосяк. Но это, наверное, потому что тушь была плохая. Фирмин же говорил. А ещё Энис тогда ничего взамен не давал. Как-то так получается, что всё гораздо лучше работает, если что-то даёшь взамен.

– Вам в пансионе дали яблок в дорогу?

– Нет, это… друг подарил.

Ну да, пускай на лето все они будут его хорошими друзьями. Такими же хорошими, как Фирмин.

– Тот мальчик, сын жреца?

– Другой друг. Его зовут Фелис, и он… младший сын одного знатного человека.

А может, и не младший. И вообще он бастард, но какая разница?

– Ты обживаешься связями, – с улыбкой говорит мама, гладя по голове, и Энис не может понять, шутит она или нет.

– Да. Он очень… рассудительный, а ещё хорошо играет на флейте. И ему постоянно везёт. Однажды мы на спор бросали тер, и ему трижды подряд выпала молния. А этот тер он же и нашёл, в пироге попался, представляешь? Фелис шутил, что чуть не сломал зуб.

Всё это Энис действительно видел и слышал. Издали.

– Фелис дал мне яблоко, а ещё проводил до площади и следил, чтоб меня не задавили – он очень добрый.

Добрее некуда.

– А ещё я дружу с Фирмином. Он племянник одного из учителей и с четырёх лет играет на скрипке. Как я на цитре, да, но он немножко старше, и играет гораздо лучше. Наверное, когда-нибудь станет придворным музыкантом! Ну, то есть, мы оба станем. И Фелис, наверное. А ещё Фирмин так много читает и всё время рассказывает мне всякие интересные истории… А ещё я дружу с Матео, он сын купца. И очень вспыльчивый, но всё равно хороший.

Наверняка ведь. Просто если б Матео правда стал дружить с Энисом, то его непременно бы затравили – и так есть с чего. Поэтому Матео чаще просто его не замечает и отлично живёт в компании Фелиса и старших. И это справедливо – Энис бы, пожалуй, так же себя вёл, если б они поменялись местами. Ну а плохого Матео ему ничего не делал. В отличие от того же Фиакра, который очень уж хочет выслужиться перед Арно.

Но в том замечательном мире, про который Энис рассказывает маме, вообще не будет Арно. И Дами. И Корина. А тот добрый старший, как его там, – будет, пускай. С ним Энис на самом деле просто почти не пересекается. В общем-то, старшим вообще редко есть дело до малолеток.

Про всех них Энис говорит так вдохновенно, что даже сам себе ненадолго верит. Какие у него замечательные друзья!

Может, только зря он вот так разом всё это вываливает. Но маму его болтовня, кажется, успокаивает.

– Похоже, ты в хорошей компании.

Она тянет руку, будто хочет приобнять, прижать к себе. Но только неловко касается платка на плече. Наверное, вспомнила про ту жрицу, Моник.

– Я переживала, – говорит тихо.

Энис хочет обнять маму сам, но она уже оборачивается к выходу.

– Пойдём, побудем ещё где-нибудь.

Они возвращают платки Моник, и та, небрежно кивнув, снова прячет их куда-то под стол.

На улице за это время стало ещё жарче, а может, так только кажется на фоне прохлады храма. Даже немного жаль уходить – где теперь они переждут? Но и топтаться под взглядом Моник – и, может быть, Фира – не хочется, конечно.

Прежде чем спуститься по ступеням, мама вновь оглядывает площадь, наверное, решая, куда идти.

Жаль, Энис совсем не знает города и не может помочь ей. Он, пожалуй, даже не нашёл бы постоялый двор, где они ночевали осенью.

– Думаю, не стоит нам уходить далеко, – не очень уверенно говорит мама, глядя на расходящиеся вокруг улицы.

В них легко потеряться – это Энис уже хорошо знает.

– Давай пройдёмся по рынку. Может, увидим что-нибудь для тебя – ты ведь, наверное, уже изо всего вырос.

Энис осторожно пожимает плечами. Стоит ли, вообще-то, покупать ему что-то, чтоб только походить в этом летом? В пансионе всё равно носят лишь то, что выдали.

– А если нет – просто найдём Перрина, – вздыхает мама.

– Это кто?

– Он повезёт нас домой.

Энис кивает.

Суматошная толпа принимает их в себя и как-то сразу наваливается со всех сторон шумом. Энис судорожно стискивает мамину ладонь, чтоб люди случайно не снесли его прочь, маленького и незаметного.

– Когда я впервые пошла на рынок – в том городе, который ты, наверное, и не помнишь, – мне хотелось убежать, едва я прошла один ряд, – вдруг признаётся мама.

Энис поднимает голову, чтоб увидеть мягкую усмешку.

– Потому что шумно и много народу? – спрашивает. – Я не их боюсь, я потеряться боюсь.

На папиных выступлениях тоже всегда было людно. Правда, за последнее время Энис как будто немного отвык от всего этого.

Мама улыбается и ничего больше не говорит. И становится жаль, что Энис встрял – может, она бы ещё что-то рассказала. Чего, вот, он?