— Так ведь фактура-то разная! — С жаром ответил Альбус. — Для начала, в оригинальном сборнике не было тысячи и одной сказки. Их там чуть меньше трёхсот. Строго говоря, «тысяча и один» — просто синоним выражения «очень много».

— Это по-твоему значимо? — спросила тихо Файла.

— А разве нет? — хмыкнул Альбус. — Мы вообще правильно понимаем смысл названия? Есть же разница: тысяча и одна сказка или просто выражение, означающее, что их было много!

— Но суть-то не меняется… — недоумевала Файла.

— Не меняется? Это ты так думаешь! — ехидно ответил Альбус. — Там даже зачин был другой! Никаких двух братьев-халифов не было и в помине! Там, — блеснули его глаза — некий индийский царь был таким красивым, что не уставал любоваться на себя в зеркало и спрашивать подданных, есть ли кто-то на свете прекраснее. Так длилось до тех пор, пока один старик не рассказал царю о прекрасном юноше, сыне купца из Хорасана. Царь подарками заманивает к себе юношу из Хорасана, но он в пути утратил свою красоту — ведь он перед самым отъездом обнаружил, что его молодая жена ему неверна.

— Это начало «Тысячи и одной ночи»? — спросила Файла.

— Представь себе! В Индии юноша стал свидетелем неверности царской наложницы и расцвёл снова от радости, что не он один так несчастен и глуп. После он открывает правду об изменнице и царю. Тот ее убивает. И вот только тогда появилась Шехерезада! Это вообще не про арабов, а про индийцев. Похоже, что про Делийский султанат!

— Но ведь суть сказки от этого не поменялась, — снова вздохнула Файла.

— Ну как сказать: не арабы, а индийцы, не два брата, а то ли султан, то ли раджа, не было жены джинна, и Шехерезада вообще индианка или персиянка. Есть разница?

«Олухи! — Подумал Альбус. — Факультет олухов!»

Зелёная тина пруда оставалась неподвижной. Файла с интересом посмотрела на мальчика. Альбус нахмурился. Она то ли умела читать мысли, то ли поймала в его голосе нотку раздражения.

— Ты опять говоришь о внешнем, Альбус Северус, — сказала она. — А я о сути. Пусть тот француз…

— Галлан, — добавил Альбус с еле заметной насмешкой.

— …добавил своё. Разве плохо, что они учат нас добру?

— Может и учат, только вот мы выдаём за культуру Арабского халифата десятого века воззрения француза времён Реставрации Бурбонов! — хмыкнул Альбус.

— И что? — не понимала Файла.

— Тогда что такое «Арабский халифат»? Каким он был на самом деле? — спросил Ал. «Хоть бы проплыла черепаха», — подумал он, глядя на пруд.

Файла задумалась и сказала:

— Идём, а то ждут?

Со стороны дома в самом деле раздался крик. Люси стояла на крыльце и отчаянно махала руками. «Неужели нельзя позвать нас палочкой?» — сокрушенно подумал Ал.

Альбус почувствовал сильный приступ головной боли, словно невидимый обруч сжал ему лоб.

— Подумай об этом логически, — коварно заговорил холодный голос. — Тебе не приходит в голову, что справедливость — это неравенство?

Альбус остановился как вкопанный. Боль усилилась, но он слушал голос, как заворожённый.

— Почему, собственно, уборщица в «Дырявом котле» должна быть равна профессору Хогвартса? Или почему такой маг, как Фламель, должен быть равен идиоту вроде Гойла? Тебе не приходит в голову, что это и есть несправедливо?

— Пожалуй… — прошептал Альбус. — Только сейчас он понял, что голос говорит с ним на змеином языке.

— Уравнять всех — это и есть высшая несправедливость, — продолжал голос. — Что может быть несправедливее мира, где гений равен дураку, учёный — серости, развивающийся — кретину?

— Анжел как-то сказала, что необязательно, что в уборщицы идут именно из-за отсутствия мозгов. Раз уж в школьные годы «шушера», во взрослой жизни тоже особого чуда не произойдет.

— В том-то и дело, — продолжал голос. — Сверхчеловек — это тот, кто может трижды, четырежды невозможное. Его нельзя остановить ничем: он сокрушает умом и волей все на своём пути!

— Вчера ты читал про Арабский халифат, — продолжал голос. — Вспомни, с чего он начался: с племён Аравии! Но гениальные «праведные халифы», заключив союз с магами, за какие-то полвека сокрушили Персию и Византию, завоевали земли от Испании до Бухары. Они сделали трижды невозможное, ибо помнили: жизнь — это война, где побеждает сильнейший!

— Ну да… — прошептал Ал. Боль сильнее сдавила голову.

— Вот видишь? Так почему они, сделав трижды невозможное, должны были делить победу с какими-то неудачниками? — продолжал голос.

— Тётя Гермиона сказала бы, что должны… — неуверенно ответил Ал.

— Ещё бы! Это мечта всех неудачников и ничтожеств: принизить гения, — ответил голос. — Но они никогда не скажут тебе спасибо. Нет ничего страшнее и несправедливее царства обнаглевшей черни!

— Значит, ты должен сокрушить войной тех, у кого все есть от рождения, — продолжал голос. — Они слабы, изнежены и не способны к битве. Отбери у них силой, волей. Будь как сталь — тогда ты сверхчеловек, — продолжал голос.

Альбусу показалось, что вместо вида на сад перед ним пронесся черный вихрь дыма. Он оказался в странном пространстве, где из небытия возникла огромная фигура арабского странника из Средних Веков. Странник опирался на посох, низко поклонившись ему в пояс. Альбус не знал, что это, но затем снова почувствовал острую боль. Какой-то голос шептал ему, что это сам Ибн-Рустам, великий арабский тёмный маг, но Ал сейчас был мало способен что-то понимать. Он почувствовал облегчение только в момент, когда чья-то рука легла ему на плечо.

— Ал… — он почувствовал, что кто-то трясет его.

Боль тотчас прошла, словно ее никогда не было. В голове появилось удивительное ощущение легкости, словно невидимый стальной обруч наконец разжался. Перед ним, словно окутанная дымкой, стояла фигура тети Гермионы.

— Ал… Ты как-будто оцепенел… — Гермиона смотрела на племянника пристальным взглядом.

— Я? А… ну да… — неуверенно прошептал Альбус. Холодный голос в голове властно приказал ему не сметь рассказывать о видении, и Ал не мог его ослушаться.

— Ал… Пойми, это серьезно… — в голосе тети неожиданно послышались стальные ноты. — Расскажи мне, что произошло.

— Ммм… Ну я… — Альбус лихорадочно подбирал слова, старясь, чтобы они максимально походили на правду. — Я… Просто задумался, а потом да… что-то произошло.

— А что именно? — Гермиона снова окинула его взглядом. — Ал, ты можешь мне довериться!

— Я… — Альбус посмотрел на видневшуюся чуть поодаль заросшую ряску пруда. — Я сам точно не знаю. Просто не знаю, что было дальше…

— О чем именно… — Гермиона снова с недоверием взглянула на него.

— Понимаете… Я разговаривал с мисс Идс про арабские сказки «Тысяча и одна ночь». И мне почудилось, будто я попал в какой-то арабский город… — Альбус почувствовал себя увереннее. Это все-таки была полуправда, а она лучше откровенной лжи, ибо правдоподобна.

— Альбус… — к его ужасу Гермиона приложила ладонь к его лбу. — Холодный! — сказала она с таким видом, словно ожидала чего угодно, только не этого. — У тебя… У тебя ужасный упадок сил.

— Может… Потому что я плохо спал ночью? — спросил Альбус. — В суматохе из-за дня Рождения.

— Может быть… Но, мне кажется, что потеря сил была внезапной? — продолжала расспрос тетя.

— Да, наверное… — осторожно сказал Альбус.

— Съешь… Это поможет… —

Гермиона достала плитку шоколада и протянула ребенку. Альбус с недоверием взял кусочек. В воздухе пахло скорым дождем: повисшей над травой влагой, которая, словно легкая предосенняя мгла, заполняла сад мокрым туманом.

— Это были… дементоры? — Альбус неуверенно отломил кусочек.

— Не думаю, — нахмурилась миссис Уизли.

Мальчик неуверенно положил кусочек в рот. Тотчас он почувствовал некоторый прилив сил. Гермиона, прищурившись, посмотрела сначала на него, затем на траву.

— Альбус, постарайся вспомнить: что именно в арабском городе заставило тебя оцепенеть?

«Она мне не верит», — подумал с тревогой Альбус.

Это было… В девятом веке…— пробормотал Альбус.