Но сейчас главное было, чтобы Хермонд поверил ему. Скаю пришлось сильно прикусить язык, прежде чем заговорить:

— Проклятые. Идут по Равнинам. От Йенльянда. Был бой, сигнальный огонь не зажёгся.

Колючие глаза Хермонда расширились и заблестели в свете свечи.

— Как далеко?

— Примерно два поприща. Они ещё не достигли южной дозорной башни. Но фермы, раай-Хермонд…

Хермонд остановил его коротким взмахом руки.

— Доспехи. Мечи, — бросил он через плечо Миркнаду, и тот сейчас же скрылся в доме, оставив их в темноте. — Беги в караулку. Передай Мельгасу мой приказ, пусть командует построение. Жди. Меня. Там.

Дважды повторять было не надо. Караулка стояла через два переулка у самой стены, и Скай домчался туда в мгновение ока. Ошалевшие от его беготни и криков собаки надрывались вовсю, но всё остальное было тихо.

Мельгас стоял у двери караулки. Факел у входа освещал его со спины. Мельгасу уже перевалило за шестьдесят, но он всё ещё был ловок и памятлив, мало кому уступал на ристалище, а в верховой езде считался в городе лучшим. В общем, он совсем не походил на старика, и Скай всегда терялся, не зная, как к нему обращаться.

— Раай-Мельгас, командуй построение, — сказал ему Скай, запыхавшись так, будто через весь город бежал. — Это приказ командующего Хермонда, — и он добавил: — Проклятые.

Мельгас вздрогнул, кивнул и скрылся в караулке. Оттуда донёсся его резкий голос, топот, скрип, лязг. Ну, хвала Имлору, хоть что-то сдвинулось с места! Скай вдруг почувствовал, как дрожат у него ноги, и привалился к стене караулки. Он должен был дождаться Хермонда.

Долго ждать не пришлось. Стражники, в полном вооружении, сна ни в одном глазу, как раз выстроились на маленькой площади перед караулкой, когда из переулка появился Хермонд со своим слугой. Хермонд приветственно вскинул руку, стражники заученным жестом приложили кулак к груди и замерли. Скай, поспешно выпрямившись на измученных ногах, сделал то же. Он не желал в такой миг выглядеть слабаком.

Хермонд отыскал его глазами.

— Сколько их?

— Я не знаю, — с запинкой ответил Скай. — Но среди них колдун.

Пегие брови Хермонда сошлись над длинным кривым носом.

— Верхней дорогой они идут или нижней?

— Я не знаю. Всё, что знаю, я уже сказал.

Скаю хотелось выть от отчаяния. Ну сколько ещё времени Хермонд потратит на дурацкие вопросы! Уже ведь рассвет приближается, а с ним и Проклятые…

Но Хермонд больше не стал ничего спрашивать. Он коротко кивнул Скаю и повернулся к стражникам.

— Квиар! Поднимайся на стену, пускай звонят в колокол. Хват! Собирай ополченцев. Все, кто хорошо держится в седле, шаг вперёд!

Скай шагнул вместе со всеми, но Хермонд коротко бросил ему, даже не взглянув:

— Оставайся рядом, раай-сар.

У Ская упало сердце. Он принял всерьёз мои слова, но не меня самого, с горечью подумал он, глядя, как Хермонд называет имена разведчиков. Все они были невысоки ростом и легко сложены: ёлайги куда мельче тавиков и к южному лету приспосабливаются плохо, им не пробежать долго под тяжёлым седоком. Всего их в городе шестнадцать, но последнего можно не считать — это Злыдень, он уже стар, скверно обучен и никому не подчиняется…

И тут у Ская в голове точно молния вспыхнула. Это мой единственный шанс. Иначе Хермонд нипочём не выпустит меня в битву. Останусь сидеть за воротами, как младенец, и не видать мне ни боя, ни Колдуна…

Ох! Колдун! Он ведь там один, только с посохом и ножом, и кто знает, что взбредёт ему в дурную голову… А если войско нагонит его, подумал вдруг Скай, леденея. Изгнанникам ведь запрещено возвращаться! И почему я раньше об этом не подумал!

Выбора у него не было. Он потихоньку отступил в тень, двигаясь, только когда никто на него не смотрит, а в остальное время притворяясь, что внимательно слушает. Разведчиков будет два отряда, говорил Хермонд, в пять и шесть человек, и каждый отряд возьмёт с собой в поводу двух ёлайгов. (Хермонд указал на стойла, и Скай прижался к стене караулки подальше от факела, стараясь сохранять невинный вид.) Меньший отряд поедет нижней дорогой, больший — верхней. (Скай бочком продвинулся до угла и перетёк за него, как тень.) Они должны объехать все фермы и проследить, чтобы люди оттуда уходили кто в город, а кто в овраги и леса, и что в домах никого не осталось — благо, у всех подводы должны быть готовы с вечера, Рдяница ведь. (Скай улучил момент и перебежал к стойлам, а там укрылся за грудой пыльных тюков. Отсюда ему было видно спины стражников и слышно приказы Хермонда.) Если отряд заметит врага, продолжал Хермонд, приказано немедленно послать в город вестника на свежем ёлайге, а остальным, не вступая в бой, вести Проклятых за собой подальше от полей и жилья и поближе к городу, навстречу войску. Затем Хермонд приказал седлать ёлайгов, и Скай затаился за своими тюками.

Из стойл доносился топот сапог, звяканье сбруи, фырканье и клёкот взволнованных ёлайгов. При мысли о том, что он собирается сделать, у Ская сводило кишки. Колдун, твердил он себе. Я не могу его бросить. Они убьют его, не станут разбираться…

Наконец разведчики вывели ёлайгов из стойла и умчались. Скай выглянул из-за тюков, убедился, что поблизости никого нет, и проскользнул внутрь.

Шум, собачий лай, беготня, хлопающие двери остались за спиной. В лицо дохнуло жаром и смрадом — навозом, тухлым мясом, рыбой, особенным сернистым ёлайговым запахом. В полумраке горели из дальнего конца два свирепых жёлтых глаза. Старик Злыдень не любил, когда его тревожат. Ещё он не любил упряжь, людей, сидящих верхом, и приказы. Зато обожал кусаться.

Каждому юному стражнику и ополченцу предстояло однажды оседлать старика Злыдня, и все они потом вспоминали эту поездку с дрожью. Редкому счастливчику удавалось обойтись без падений, и почти никому — без укусов. Скай никогда не был счастливчиком. Над коленом у него до сих пор остался шрам от ёлайговых зубов. Но сейчас выбора у него не было.

Он снял со стены вонючую кожаную сумку, полную тавичьих потрохов, и повесил через плечо. Ёлайгов держать было не только сложно (на юге они хирели, в жару становились непокорными и вялыми), но и накладно (они ведь мясо жрут, ну и рыбу иногда, без большой, правда, охоты — попробуй-ка их прокорми). И из пасти у них всегда воняло.

Скай вынул из сумки скользкий кусок печёнки и начал медленно приближаться к Злыдню. Он негромко пощёлкивал языком, как учил их Мельгас, и показывал печёнку: вкусная, вкусная печёнка, незачем ссориться, давай дружить. Он старался держаться уверенно, но сам обливался потом. Злыдень утробно рычал и щерился, пробуя воздух острым языком. Острые когти, по четыре на каждой лапе, скребли земляной пол (он был вспахан не хуже грядки — хоть сейчас картошку сади). Однако брошенную печёнку он поймал на лету и проглотил с клацаньем узких челюстей. И стал шумно принюхиваться к сумке.

Хорошо, говорил себе Скай, преодолевая желание броситься бежать. Всё идёт хорошо. Главное — не злить его попусту. Он снял с гвоздя упряжь. Опять пощёлкал языком, скормил Злыдню ещё кусок печёнки, быстро положил седло на чешуйчатую спину. Увернулся от зубов, сунул в пасть длинную склизкую кишку и, пока Злыдень чавкал ею, затянул ремни. Но едва он протянул руку с уздечкой, как Злыдень прикусил его рукав. Ская бросило в жар, но он сдержался и не заорал: это был почти дружеский укус.

— Может, тебе тоже обидно, что они оставили тебя одного? Считают тебя ни на что не годным стариком. Они и обо мне то же самое думают, что я ни на что не годен. Давай им всем покажем, а?

Он старался говорить спокойно, не давать воли спешке и страху. Легонько похлопал горячую чешуйчатую шею, и Злыдень притих. Обычно никто с ним не разговаривал, кроме Мельгаса.

— Ты любишь Мельгаса, так ведь? Он ведёт северный отряд. Это ближе всего к дозорной башне… А теперь можно… можно мне сесть на тебя?

Злыдень ворчал, но очередной кусок кишечной петли его отвлёк. Скай поскорее забрался в седло, взялся за поводья и готов был с облегчением вздохнуть.