Мелькнула соблазнительная мысль добраться до башни и попросить у дозорных еды, но у Ская не было сил делать такой крюк. И бороться со жгучим стыдом — тоже.

* * *

Наутро наконец-то выглянуло солнце, и от мокрой земли поплыл влажный пар. Скай выпрямился во весь рост, с наслаждением стянул с головы капюшон — и увидел развилку. Указатель на распутье говорил, что западная дорога ведёт в Аррхартал, а восточная — к Н’ганнэн-Тору. Третья дорога вела прямо вперёд, на холм, и Скай зашагал по ней под душераздирающе урчание желудка.

Холм был крутой — настоящая пытка для измученных ног, но зато, оказавшись на вершине, Скай едва не завопил от счастья. Перед ним на несколько поприщ лежали широкие долины и мягкие холмы. То тут, то там темнели, скучившись, как овцы, деревеньки в пять дворов, вились нитки дорог, земля лежала пёстрыми лоскутами. Жирные чёрные — это убранные поля, лохматые зелёные — те, где топорщили листья спеющие овощи, а третьи, похожие на серебристую кошачью шкуру, — те, где ещё стояли неубранные рожь и овёс. По этому лоскутному одеялу ползали, как жуки, люди.

Ближе всего домов-овечек было большущее стадо. Не деревня — городок, хоть и без укреплений. С холма Скаю было видно проплешину базарной площади и квадратный храм на окраине — Отонировы храмы всегда квадратные и из дерева, с крышей под медными пластинками. Когда солнце яркое, они так и горят жаром — отовсюду видно.

Скай поспешил к городу, такой счастливый, что готов был обнять первого встречного.

Первым встречным оказался высокий человек в крестьянской рубахе, который, изо всех сил натягивая повод, пытался сдвинуть с места заупрямившегося тавика. Он был зол и весь взмок от усилий.

— Будь ты неладна, тварь упрямая, — ворчал он, утирая пот со лба, а тавик равнодушно отворачивал тяжёлую рогатую голову и жевал.

На Ская ни тот, ни другой не взглянул.

Радости у него поубавилось. Людей повсюду было множество. Жали рожь, нагружали телеги пузатыми тыквами, поили тавиков у больших колод. После одинокого пути через лес весь этот лай, тавичий рёв, звон молота в кузнице, голоса отовсюду сливались для Ская в невообразимый гвалт. Он миновал крайние дворы, робея всё сильнее. За ним с лаем увязались две собаки; женщина, развешивающая на верёвках бельё, проводила его беспокойным взглядом, а какая-то девчонка даже взобралась на забор, чтобы на него поглазеть.

У Ская запылало лицо. Он привык относиться ко крестьянам свысока, но самый бедны из них выглядел сейчас опрятнее его раза в два. Всё у него внутри смёрзлось от унижения, и он остановился в тени забора, не в силах поднять взгляда от своих покрытых коркой грязи ног. Ну вот, столько мечтал добраться до людей — и что же теперь делать? К кому обратиться? Его, чего доброго, прочь отшвырнут, как шелудивую собачонку, и тогда лучше на месте умереть…

— Привет тебе.

Скай вздрогнул и увидел рядом с собой мальчишку.

Мальчишка был рослый, пухлый, курносый. Штаны на коленях у него были залатаны, а сарта вылинявшая и тесная, и весь он был чумазый, даже щёки.

Рядом с мальчишкой на земле стоял огромный и, должно быть, очень тяжёлый мешок. Пыхтя, мальчик подволок мешок поближе, плюхнул его на землю и улыбнулся.

— Ты кто будешь такой? Я тебя раньше не видел, а я тут всех знаю.

По крайней мере, теперь обойдётся без всяких там «раай-саров», подумал Скай угрюмо.

— Меня зовут Вейтаром, — сказал он сипло. — Я… из Фир-энм-Хайта иду.

Мальчишка присвистнул через дырку от выпавшего зуба.

— Ого, прямо из Фир-энм-Хайта? Так пешком и шёл всю дорогу?

Скай коротко кивнул.

— Ты не знаешь, есть у вас тут гостиница или постоялый двор? Мне бы… отдохнуть и… поесть.

— Конечно, есть постоялый двор, как без него? На том конце города. Но только там клопы и хозяин втридорога дерёт. Лучше пойдём к нам. Правда, у нас по-простому и тесновато маленько…

Надо же, печально подумал Скай, низкородный, а гостеприимство понимает.

А узнал бы, что я изгнанник, — глядеть на меня не стал бы…

— Спасибо, — ответил Скай и снова принялся разглядывать грязные ноги. — Но я лучше на постоялый двор…

— Что, у тебя деньги лишние? — фыркнул мальчишка.

Скай почувствовал, как пылает лицо.

— Не лишние, — огрызнулся он, чтобы уж побыстрее отвязаться. — Нисколько у меня денег нет. Мне и с вами расплатиться будет нечем.

Мальчишка прямо раздулся от возмущения.

— С нами? Сдурел, что ли? Обидеть меня хочешь? С гостей разве деньги спрашивают! Тем более если ты с юга… Пойдём, чего зря стоять? Мать суп варит, а меня за свёклой послала. Ох и влетит, если ещё задержусь…

И он с озабоченным видом ухватился за свой мешок.

— Давай помогу.

— Давай! Вдвоём-то всяко быстрее донесём.

Скай поднял тяжёлый мешок с другого конца, и они зашагали по улице, сопровождаемые парой самых упорных собак.

— Уйди, Лохмач! Пшёл! — прикрикнул на них мальчишка. — Это соседа нашего пёс, брехливый — сил нет, а толку никакого… Вот у моего отца пёс был что надо, на охоту с ним ходил… Мой отец хороший охотник, он из лука метче всех в городе стреляет... Пусть у меня язык отсохнет, если вру! Только он сейчас на войне… А твой — тоже на войну ушёл?

Скай кивнул прежде, чем успел себе напомнить: не бывает у изгнанников отца.

— Ну, ты сам знаешь, — продолжал мальчик со вздохом. — Я б тоже пошёл, а они мне говорят — дождись сперва, пока Нарекут. Но это сколько ещё ждать! а они там… Они — это отец и Фирруйвар, дядя мой, и Арвейк, мой старший брат. А мы с матерью и с Веснушкой к другому дяде жить перешли... Веснушка — это моя сестра, её в будущем году Нарекут. Мы её так зовём, потому что она до того рыжая и… прямо пёстрая от веснушек... Только ты не вздумай дразнить её — она обижается…

Делать мне больше нечего — малышей дразнить, хмуро подумал Скай. Но вслух ничего не сказал: уголок мешка норовил выскользнуть из пальцев, ослабевшие руки от напряжения звенели, как струны, и вся его выдержка уходила на то, чтобы не показать, как ему тяжко. А мальчишка будто и не замечал этой тяжести — шлёпал себе по лужам и болтал без умолку, даже дыхание не сбил.

— Мы теперь все живём у дяди Йокта, у него дом большой... А сам он сапожник. К нему аж из Болотистых Троп за сапогами едут, вот до чего он умелый… А что он молчит и брови хмурит вот так — ты не бойся, он всегда такой. Он только ко мне строгий… я ему в мастерской помогаю. Говорит: сниму сарту — в подмастерья возьмёт…

Он шумно вздохнул и весь как-то поскучнел, так что Скай удивлённо взглянул на него.

— Разве плохо — в подмастерья?

— Чего же плохо? Хорошо, конечно, — ответил мальчик, но прозвучало это неискренне. — Я бы лучше в крепость пошёл. В войско. Да разве мать отпустит?

Не отпустит, и правильно, подумал Скай, стиснув зубы и стараясь перехватить поудобнее потными руками клятый мешок. И правильно. Куда тебе ещё? Ты же совсем пустоголовый… такой же, как я был до своего первого боя…