Лео говорил, что Его Величество пришел в ужас, когда ему начала открываться картина глобального имперского заговора в его королевстве. Еще чуть, и его власть смели бы, причем собственные подданные. Недолго назвать того, в чьих сысках трудятся некроманты, темным властелином и объявить освободительную войну. Когда же вся цепочка действий светлых раскрылась перед ним, Его Величество впал в ярость. Однако не в ту, свойственную светлым правителям, которую слишком легко спутать с истерикой. В расчетливую и равнодушную, не знавшую сочувствия к врагам.

Его Величество сыграл на опережение, объявив любое убийство темного мага, даже слабого, коронным преступлением. От уже втянутых в заговор оболваненных это, разумеется, не спасло. Лозунг «пока мы едины, мы непобедимы» настолько сильно засел в головах, что так просто не выколотишь. Однако пополнение «светлого воинства» резко сошло на нет. Громить дома и магазины, грабя и насилуя в процессе, весело только при уверенности, что ничего за это не будет. Его Величество при первой же «светлой мирной демонстрации» вывел войска и лично пристрелил двух горлопанов, призывавших идти и брать штурмом королевский дворец. Их затем допросили некроманты, и выявили целую имперскую «просветительскую» сеть в столице.

И все же противостояние обещало затянуться. Преступников, подстрекавших к мятежу, пытались объявить мучениками, пострадавшими за всех светлых людей, стонущих под властью тьмы. При наличии моды на имперскость и веры в единого-милостивого, эти россказни падали на благодатную почву.

Когда Его Величество выгнал имперское посольство, император визжал на весь континент. Однако соседи поддержали вовсе не его. Тогда же император разродился знаменитой буллой о страдающем свете, который непременно воссияет, но не в оскверненном тьмой мире, достойном лишь уничтожения.

А затем произошел прорыв. Впечатливший и последних идиотов с кретинами. Наглядно показавший: государство, избавившееся от темных магов, очень скоро прекратит свое существование.

Лео подозревал, что прорыв оказался провальным ритуалом: порталом, открытым не туда, куда хотели светлые. Кай же, столкнувшийся с туманным лабиринтом и миром, конечно иным, но весьма схожим с его собственным, сильно в том сомневался. Открыть портал случайно не туда не вышло бы. И уж точно новая магия не является в мир просто так. Из ничего не возникает даже магия. Да и с какого же рожна? Уж точно не потому, что императору так восхотелось. Будь тот хоть тысячу раз помазанником бога, а законы мироздания неумолимы: для того, чтобы впустить в мир новую неизведанную магию нужна жертва. И она должна быть огромна!

Имперская верхушка специально истребила или вынудила бежать всех темных магов. И вовсе не потому, что их якобы божеству темный цвет резал глаза. Император и его ближайшее окружение загодя готовились к массовым убийствам и стремились устранить всех, кто мог помешать свершению их планов.

Останься в империи хотя бы жалкая горстка некромантов, она выступила бы против полчищ кровожадных чудовищ. Хребет ритуалу, конечно, не сломала, полегла вся до единого, но и тварей потрепала. Возможно, даже так, чтобы магия перемещений не втекла в мир. Некроманты никогда не бегают от гибели, они слишком хорошо и многое знают о той стороне и уж точно не желают мучиться угрызениями совести в посмертии. В отличие от светлой мрази, гребущей под себя все блага, до которых есть возможность дотянуться, объявляющей свою нынешнюю жизнь единственной, оправдывающей любую подлость благими намерениями.

Если здесь победили такие же… Кай, нет, не откажется усмирять пробужденные кладбища. И с монстрами станет биться до последнего. Однако сначала возьмет в охапку суетливую девицу, зачем-то впустившую его в собственную жизнь, и унесет далеко-далеко, туда, где зло ее не коснется. Вызовет этот проклятый туман, раз уж магия перемещений отметила именно Кая своим присутствием, и передаст Лео с рук на руки. Девица с такими глазами не может не обладать даром, а ее суждения прямо говорят о его темном оттенке. Потому… общий язык она отыщет: и с Лео, и с прочими коллегами.

— Кай?.. — Женька коснулась его руки, привлекая внимание. Видимо, задумался он слишком надолго. — Уснул?

Он мотнул головой и сказал первое, подвернувшееся на язык:

— Главное, чтобы они не назначали себе врагов и не убивали их руками вдохновленной проповедями толпы.

Она помрачнела тоже.

— Такое в истории уже было. Крестовые походы, Вальпургиева ночь, погромы, войны католиков с протестантами и наоборот, убийства христианами тех, кого они считали язычниками или не желающими жить по их канонам отступниками, церковные расколы, покалеченные судьбы из-за споров вроде правильно ли креститься двумя или тремя пальцами, много чего еще. Сильно надеюсь, ад, устроенный поборниками веры и прочими «добрыми пасторами» для других, этих недолюдей все же не миновал. Пусть я сама и не верю ни в их ад, ни в их рай.

Ее рука по-прежнему лежала на руке Кая, и тот очень боялся спугнуть это прикосновение, заглянул в ее невозможные глаза и принялся рассказывать то, о чем знал всегда, наверное, даже далеко до собственного рождения:

— Посмертие не минует никого. Все проходят через осознание того, что натворили. И, как правило, не всегда то, чем гордился человек при жизни, станет таковым после обретения всего багажа памяти предыдущих воплощений. Особенно сильно мучаются ростовщики и наемники. Впрочем, борцы за идею, а главное, убийцы за идею — переживают не меньше, а то и посильнее. Потому что цели никогда не оправдывают средств, кто бы чего ни говорил и ни думал; единственное убийство, считающееся благом с точки зрения той стороны — уничтожение тех, кто сам убивал для развлечения или во имя надуманной цели. Потому палачи, если они, конечно, не исполняли лживых приговоров и не запятнали себя участием в политических играх, являются за грань легко и очень скоро рождаются вновь в уже иных обстоятельствах, временах, а теперь, я полагаю, и мирах.

— То есть, жизней много?

— Круговорот мироздания: души рождаются, живут и умирают, изнашивая телесные оболочки. Ничего или очень мало помня из предыдущих жизней. Однако в момент перехода на ту сторону, рождаются уже для не-жизни, и вспоминают все, когда-либо испытанное и совершенное. Сопоставляя новый опыт и память, они мучаются совестью или остаются довольными тем, как жили.

— А смысл?

— Самосовершенствование.

Женька фыркнула, и Кай поспешил продолжить:

— Самосовершенствование — отнюдь не пустое слово, наоборот, самое важное, что только происходит в мироздании. Иначе жизнь в реальности замрет, а то и исчезнет, и разум деградирует до примитивных желаний жрать, размножаться и драться за ресурсы. Только то, что ваши люди прошли через «стыдные годы», — Кай просто не нашел иного названия для творящегося в этом мире религиозного ужаса, — рождает во мне надежду, что те никогда не повторятся.

Он мог бы прибавить: «Если, конечно, я остановлю имперцев». Однако не стал.

— Надеюсь, не повторятся, — согласилась Женька. — Нынче кричать о своей нравственности гораздо популярнее, чем собирать армии против неверных. Хотя некоторые, конечно, пытаются. И отдельные излишне ретивые и активные впадают в буйство, узнав, что кто-то не с ними. Этот мир был бы идеальным, если бы все уважали всех, не пытались клеить ярлыки и затаскивать в свои стаи, а нежелающих травить.

— И за все это время вас ни разу не посещали существа с той стороны? — Кай намеренно направил разговор в нужное ему русло.

— В сказках, легендах, прочем фольклоре и книгах — в основном фэнтезийной или хоррор направленности — постоянно. То алхимик демона вызовет, то кто-то душу продаст…

— Зачем? — изумился Кай. — Это попросту невозможно. Душа — то, что остается после гибели тела. И она неотделима от сознания. Ваши люди что? Ради денег становились умалишенными? Я знаю, что мог бы пленить душу умершего, пока та не перешла границу и заставить служить себе. Но продолжалось бы это только до того времени, пока я сам жив. И, знаешь, не завидую я умершему «пленителю душ».