— Вот же фемки психические. И как же у вас рождаются дети?

Кай отпил чай. Тот оказался вкусный, с ароматом смутно знакомых трав и плодов.

— Обыкновенно, — ответил он. — В результате известного процесса. Когда женщина хочет заиметь ребенка, она обращается к понравившемуся мужчине. Если тот не против, они заключают договор. Согласись, участие мужчины в процессе… не сказать, чтобы очень трудное.

— И отцы своих отпрысков даже не видят?

— Если рождается мальчик, то по достижении им десятилетнего возраста и по желанию отец может забрать его к себе. Девочки остаются с матерями до возраста предварительного совершеннолетия в шестнадцать и только после него могут решить с кем хотят жить.

— Идиотизм какой-то, — сказала Женька и поморщилась. — И у вас никто не живет большими семьями, не воспитывают детей совместно?

— Конечно, живут и так: в деревнях или люди, лишенные магии, или бедняки. Некоторым женщинам ведь сложно одним ухаживать за детьми. Вот они и ведут совместное хозяйство с мужчинами. Бывает, мужчины и женщины живут вместе не ради ведения совместного хозяйства, а потому что им нравится просто жить вместе. Ну и… бывает, детей с самого раннего возраста воспитывают мужчины.

— А в основном ваши женщины прям терпят присутствие мужчин рядом? – фыркнула Женька.

— Не все. Бывает по-всякому. Но на заключение полноценных союзов обычно идут или из-за необходимости, или по любви и привязанности.

— Ну хоть эти понятия вам знакомы!

Кай вздохнул и признался:

— Они редки, а кому-то и вовсе недоступны.

Женька от него отмахнулась.

— Можно подумать, у нас они прям встречаются на каждом шагу, но вот в плане нетерпимости, Кай, мне ваше общество сильно не нравится. Ну ладно оттенок магии, наверное, это… как запахи: кто-то любит кислое, а других аж передергивает от него. Но что за идиотизм презирать противоположный пол? Чем эти дуры лучше?

— Умением соблазнять и дарить жизнь? — вопросом на вопрос ответил Кай.

— Ну да, конечно, — Женька поморщилась. — Эка невидаль: я самка и горжусь этим. А самцы у вас тоже гордятся тем, что между ног болтается?

— Некоторые…

— Да поняла я. Только вот, что я тебе скажу… — однако прежде, чем сказать, она снова отпила ароматного напитка, — такие, кто ставит во главу угла свою самость, достойны лишь презрения. Им неважно труслив человек или отважен, зол или добр, да вообще неважно ничего, кроме пола, и это гадко, подобное отношение низводит людей до уровня скота.

— А у вас, конечно, не так?

Женька слегка смутилась.

— У нас по-всякому, воспользуюсь уж твоей фразой, не обессудь. И именно потому ты окажешь мне услугу, если продолжишь жить в моей квартире и спать на этом диване, — заявила она. — Я ведь говорила тебе о родителях. Ну вот. Я не утрировала: пусть уже успокоятся, что у меня появилась личная жизнь.

— Уверяю, меня подобное устроит.

— Очень на то надеюсь, — Женька вздохнула. — Давай начистоту?

Кай кивнул.

— У нас тоже бывают озабоченные самостью, но их, если не выискивать специально, не так уж и много. Значительно больше у нас тех, кто считает семью — главным богатством. Мои родичи, к сожалению или к счастью, одни из них. Некоторое время, пока я училась, они ко мне не приставали. Разве только мама донимала вопросами не нравится ли мне какой мальчик. Я отнекивалась, даже огрызалась. Пару раз пресекла матримониальные планы на корню, состоявшие из попыток познакомить меня с какими-нибудь сыновьями-племянниками-дальними родственниками маминых подруг и сослуживиц. Наконец, родители решили, будто я их просто стесняюсь. За этим вызвали к себе бабушку, а меня поселили сюда. Мол, мне одной станет скучно, и я примусь активно «вить гнездо».

Кай усмехнулся.

— Безумная аналогия и не менее бредовая идея.

— По мне, идея замечательная, — запротестовала Женька. — Я никогда еще не была настолько счастлива! Жить в одиночестве — радость! И мне нисколько не сложно ездить в город на электричке.

— Понимаю. Я сам съехал от Лео, как сумел рано, — сказал Кай. — А ведь у нас с ним отличные отношения. Просто…

— В свободе дышится легче.

Кай кивнул.

— Но имеется нюанс, я верно понял?

— Ага, — Женька отхлебнула чаю, и Кай сделал то же самое.

— Поняв, что вить гнездо… кхм, ну и кретинское сравнение, вы не собираетесь…

— Они вполне способны поменять все обратно, — договорила Женька за него. — А я не хочу больше с ними жить! И ругаться вдрызг не желаю тоже. И, Кай, хватит уже мне выкать, пожалуйста.

— Тем паче, это может развеять легенду нашего с тобой… совместного обустройства гнезда, — добавил Кай и рассмеялся.

Женька хихикнула.

— Я был бы последним кретином, если бы начал спорить.

У заросшего пруда пели птицы. Временами раздавалось кряхтение неизвестной Каю живности и кряканье уток. Вода едва колыхалась, когда на нее налетал нечастый здесь ветер. Сновали водомерки, пускали круги по воде рыбы.

Он не умел восхищаться природой, но здесь Каю нравилось. Погожий день, живое спокойствие. Чего еще желать, когда провел взаперти целых три дня и только на четвертый позволил себе выйти. Чувствовал бы опасность, сорвался раньше, а скорее всего, неведомая магия вновь дала о себе знать и зашвырнула… куда-нибудь. Однако все оставалось спокойно, разве лишь кот приобрел привычку отлеживать ему ногу по ночам: конечно же, больную.

— И как часто вы… — проговорил Кай и умолк.

Женька посмотрела на него пристально, с укором. Вежливого обращения от нее удостаивались только коллеги и люди значительно старше. Обращаться же на «вы» к Каю она, по ее же словам, не могла патологически. С ним же самим все обстояло с точностью наоборот: «ты» следовало заслужить, причем на каком-то ментальном уровне. Однако скажи он об этом честно, Женька могла обидеться, а Кай не хотел обижать ее. И не только потому, что жил в ее квартире, ел принесенную и приготовленную ей еду, узнавал о чужом мире именно с ее слов.

Лео часто повторял: «Темные неспособны на страсть, зато умеют привязываться». Раньше Кай этого утверждения не понимал. Пару раз обжегшись по юности именно на несвойственной темным страсти, он уяснил, что сильные чувства ему крайне некомфортны и равносильны неприятной болезни. А вот сейчас… он честно не понимал, что происходит. Благо, сама Женька ни о чем не догадывалась… наверное.

— А вода уже теплая, — она, держась за ствол ивы одной рукой, другой поколыхала прозрачную воду у самой поверхности. За ее пальцами погнались мелкие рыбешки, но столь же скоро потеряли интерес. — Правда, я никому не рекомендовала бы здесь плавать: на дне может найтись все, что угодно, и даже то, чего в природе вообще не бывает.

Кай усмехнулся.

— К примеру, труп еще одного пришельца из другого мира?

— Ну, знаешь… — она мгновение помолчала. — Этому пруду невесть сколько лет. И в девяностые он также существовал. Вот и суди сам: платформа рядом, кладбище — тоже…

— А в девяностые у вас каждый убивал каждого?

— Ну… не настолько мрачно, но всякое случалось. Старая страна развалилась, вернее, те, кто кормились при власти, ее и повалили, потом обворовывали и проедали в четыре глотки все, до чего могли дотянуться, мразь пониже чинами тоже не сидела, сложа руки. Неугодные или мешающие этим тварям люди пропадали, а куда пропадали? В леса да на пустыри, в пруды, на свалки или в овраги-буераки. У нас все же не Питер, расчлененкой баловаться желающих мало.

— У нас тоже бывают тайные захоронения, — сказал Кай. — Когда их находят, преступников очень быстро ловят и казнят.

— Это потому что у вашего государства есть ты и такие, как ты, — парировала Женька. — А у нас: нету тела, нету дела.

«Неудивительно, что светлые мерзавцы решили перебраться именно сюда», — подумал Кай.

Он закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Старое кладбище было мертво, как месту памяти и положено. Видать, всей его силы только и хватило для создания одной живжиги, но Кай все равно открыл глаза, подошел к ограде и начал чертить на земле кривой (правильность формы никогда не являлась обязательной) круг.