— Трындеееец, — простонала Лариска. — У вас всегда такая работа⁈

— Сегодня еще все серьезно, — сказала Наташа. Перестала улыбаться, глаза ее затуманились, в голову явно пришла еще какая-то охренительная идея.

— А презервативы-то зачем? — спросил Артем.

— Ты что, еще здесь⁈ — встрепенулась Наташа. — Велиал, дай ему денег, пусть он в ларек сбегает. Купит презервативов и шоколадку.

Помолчала, потом уточнила.

— Шоколадку мне, я не обедала и уже готова откусывать кому-нибудь головы!

Мы с Ириной вернулись к нашим скучным финансовым вопросам. Артем умчался в недавно открывшийся на остановке ларек. Ну, после некоторых препирательств на тему, почему именно он должен покупать презервативы, а не кто-то из девчонок. Но его задавили простым большинством, сунули в руки деньги и вытолкали.

По идее, конечно, работа над клипом — это сложный многоступенчатый процесс. Когда делается сценарий, раскадровка, план съемок и все такое. Но это по идее. И когда вокруг полно зубастых конкурентов в борьбе за внимание зрителей. Здесь и сейчас же время такое, что решающее значение имеет прежде всего скорость. Пока рынок почти пустой, и зрители радостно набрасываются на любое зрелище… Я отогнал мысль, которая пришла мне в голову следующей. Нет, мы не делаем говнище просто потому что пипл схавает. Просто мчим в потоке с этим самым временем. И создаем искусство не с помощью дорогущих компьютерных спецэффектов, а с использованием презервативов из соседнего ларька и свекольного сока. Который Наташа будет добывать сегодня ночью проверенным дедовским способом — теркой и марлей. А потом, через много лет, есть шанс, что этот вот на коленке собранный клип на попсовую песенку Ларисы, еще и культовым станет.

Или нет. Неважно.

Просто есть в этом всем какой-то особый фан. В сцене старого кинотеатра, где на ходу создается сценарий и идея, в этих вот турецких свитерах, которыми нам рекламный бюджет фестиваля пополняют, в реквизите из ближайшего ларька…

— Подождите, а нам что, придется презервативы во рту что ли держать, пока мы танцуем? — вдруг сообразила одна из актрис.

— Фуууу! — скривилась вторая.

— Да что такого-то? — всплеснула руками Наташа.

Девчонки, включая Лариску, сдавленно захихикали.

Дверь зала открылась, и внутрь просунулась растрепанная голова Жана.

— Велиал! — крикнул он. — Велиал здесь же, да?

— Здесь, — отозвался я.

— Там тебя к телефону зовут! Говорят, что срочно!

— Я боюсь, — честно признался Жан. Хотя испуганным, в целом, не выглядел. Типа, факт констатировал. Собственно, никто мне не звонил, это сам Жан хотел со мной поговорить, пока весь остальной наш медиа-холдинг увлеченно наблюдал, как на сцене на ходу создается сценарий будущего клипа.

В его редакции было пусто. Когда он пригласил меня внутрь, я вдруг понял, что практически не заходил во вверенное ему помещение чуть ли не с того момента, как мы поделили комнаты в «Буревестнике». Теперь это, ясен пень, уже была вовсе не заброшенный и скучный зал с парой полок и десятком обшарпанных стульев. Теперь тут царил настоящий творческий хаос. В котором, на самом деле, угадывался определенный порядок. На стенах были закреплены самодельные такие стенды из фанеры, затянутой темно-синей «школьной» тканью. К которой булавками крепились исписанные от руки листки, рисунки, фотографии и тексты, отпечатанные на машинке. Один из стендов, самый большой, напоминал что-то вроде стенгазеты. По верху красовались цветные буквы, вырезанные из бумаги и раскрашенные красками и фломастерами. Каждая буква — в отдельном стиле. «А» — как хижина, «Ф» — как что-то типа пальмы. «Р» — как львиная голова… Судя по всему, по центру — это что-то типа редакционной «локалки», с объявлениями, выговорами-благодарностями и актуальными шутками. А остальные стенды — рабочее пространство журналистов. Для черновиков, концептов и идей.

Еще на стенах под самым потолком, над всеми этими рабочими стендами, висели какие-то неожиданные совершенно предметы. Школьный портфель с намотанной веревкой вместо ручки. Скелет велосипеда без колес. Дорожный знак «Остановка запрещена». Школьный пиджак.

И рабочие столы в хаотичном порядке под самыми странными углами.

Интересный, однако, у Жана подход к работе… Я даже открыл, было, рот, чтобы задать пару вопросов о всех этих штуках, но вовремя вспомнил, что вообще-то, Жан меня вытащил сюда совсем по другому вопросу.

— Ну давай уже, рассказывай, — подбодрил его я и устроился за ближайшим столом. На котором валялись во множестве газеты на дешевой бумаге и очень хреново отпечатанные. Но ошибиться, что на них, было невозможно — множество голых девиц в очень вольных позах.

— Четыре в Новокиневске издаются, — объяснил Жан. — А остальные привезли из других городов. «Секс-миссия» — это из Москвы вообще.

— Свобода слова и печати, — я пожал плечами, равнодушно полистав газетенки. — Но ты отвлекаешься.

— Ну вдруг ты подумаешь, что мы тут это… для своего удовольствия коллекционируем, — криво усмехнулся Жан.

— А даже если и так, — фыркнул я. — У нас один из основных инвесторов нашего будущего клуба вообще порно снимает. Так что поздно прикидываться святыми. Так, Жан. Это ты меня на разговор вытащил, хотя там на сцене сейчас клип моей сестры придумывается. Ты сказал, что боишься. Чего?

— В общем, это про наш клуб на заводе, — сказал Жан. — Я понимаю мозгом, что мне нужно сейчас хвататься за это и топить за то, чтобы мы назвали его «Африка». Хорошее название, это про жару и экзотику. Очень легко оформить эти скучные стены. Слово короткое, опять же. Ну, в общем, правда же, очень логично, если клуб будет как бы открыт… гм… журналом. Ну, как ты сказал.

Я кивнул.Такая идея высказывалась, это правда. И мне она даже нравилась больше, чем «Три обезьяны».

— Ну и вот, — Жан прошелся взад-вперед вдоль поставленных в линию трех столов. — Короче, я понимаю, что это для меня обалденный шанс. Лучше просто и быть не может. И… боюсь. Представляю себе, как это будет. Даже мечтал о том, как даю интервью на телевидении. Но…

— Но? — я смотрел на Жана, не улыбаясь и без всякого вызова. Он действительно в том нашем мозговом штурме в цеху как-то уклонился в ответ на мое предложение назвать концертную площадку «Африкой». Выгода подобного нейминга очевидна. У журнала Жана уже довольно обширная аудитория, а значит ее можно будет привести в новое заведение. Кроме того, я или читал, или смотрел когда-то в прошлом-будущем похожую историю. Про журнал и клуб под одним и тем же название. И то, и другое стали культовыми. Но вот что там было вперед, клуб или журнал, я не запомнил. Просто сама связка отложилась в памяти. Как некий успешный бизнес-кейс девяностых. Но Жан тогда отмолчался, мы отвлеклись на какие-то другие темы, а сейчас вот он меня вызвал на откровенный разговор один на один.

— Мозгом понимаю, — повторил он. — Но каждый раз думаю про ту программу, помнишь? Интервью с Леонидом Карловичем. Я оказался хуже всех на экране. Самый скучный, и все такое. Ну какое мне интервью, я же… Ну… Никакой.

Сказать подобное можно очень по-разному. Бывает, что напрашиваются на комплименты, прибедняются. Бывает, что просто ноют, потому что могут.

Но у Жана был третий вариант — он как будто «обозначил проблему». В его голосе не было тоскливых интонаций профессионального нытика и на попрошайку комплиментов он тоже не тянул. Смущался, это правда.

— Блин, наверное, я зря вообще, — поморщился Жан. — Как-то глупо звучит…

— Ах если бы, — усмехнулся я. — Глупо бы звучало, если бы ты ничего мне не сказал, а просто остался «в домике». А так мы что-нибудь придумаем.

— Я только правда не понимаю, что за хрень со мной творится, — Жан развел руками. — Реально, просто не смог при всех сказать: «Да, давайте сделаем вот так, я буду главным!» А лицо как будто парализовало. Я потом домой пришел, подумал, что это я себя накрутил тупо. Какой еще паралич? Что за глупости еще… Но сказать все равно не смог, сегодня вот решил с тобой поговорить, потому что… Ну, Ирка промолчала, конечно. Но я же понимаю, что она подумала что-то вроде: «Фу, слабак!»