— Вот это платье! — Лариска осторожно, даже с некоторым благоговением придерживала двумя пальцами что-то действительно маленькое и черное.

— Сколько оно стоит?

— Тебе не по карману, — прошипела продавщица.

— А принеси еще то платье, с блестками! — раздалось из примерочной. — Вот, которое на манекене!

— Оно же на нее не налезет! — прошептала Лариска.

Продавщица принялась снимать с манекена пышное блестящее платье. Одновременно зыркая в нашу сторону. Видимо, опасаясь, как бы мы это черное платье в карман не спрятали.

— Уверена? — спросил я у Лариски.

— Ну… — она склонила голову набок. — Надо примерить, конечно…

— Уходите! — еще раз повторила продавщица. — Видите, я занята!

— Вова, да покажи ты ей деньги уже! — воскликнула Лариса. — У нас есть деньги, понятно? Я хочу купить платье!

— Давай подождем, — с усмешкой предложил я. — Примерочная все равно занята.

Я взял Лариску за руку и оттащил в сторону витрины, где стояла бархатная банкетка. Усадил на нее под грозным взглядом продавщицы. Та больше не орала, стеснялась дамы в примерочной. Но постоянно косилась в нашу сторону.

Она справилась, наконец-то, с платьем со стразами. Для этого ей пришлось снять с манекена голову. Шляпа, разумеется, спикировала на пол. Еще и высокий каблук подвернулся.

— Можем пока в другой магазин сходить, — предложил я Лариске. — Если там твое платье не найдем, то вернемся.

— Я хочу сначала это померить! — отозвалась сеструха. Не отрывая взгляда от того места, где висела ее вожделенная крохотная тряпочка.

Требовательная дама пожелала еще что-то. Потом еще что-то.

Продавщица носила в бездонную примерочную вещи. За витриной периодически останавливались прохожие и глазели.

В конце концов бархатная штора колыхнулась, выпуская дамочку обратно в магазин.

— Ничего не подошло, — сморщила нос она. И гордо прошествовала к выходу.

— Подождите, может быть я еще что-нибудь… — почти всхлипывала ей вслед продавщица. Но дамочка бодро так шмыгнула за дверь. Только колокольчик жалобно звякнул.

— Она точно ничего не сперла? — спросила Лариска.

— Вы еще здесь? — продавщица поджала губы и замерла в нерешительности. Бросила взгляд на задернутую шторку примерочной. Потом нехотя шагнула к ней. Отдернула бархат и тихо ахнула.

— Вот овца… — пробормотала она.

— Прикинь, недавно в «молодежке» одна там девочка писала статью про виндовс-шопинг, — сказала Лариска. — Короче, тема такая. Приходишь в магазин, берешь кучу шмоток и идешь в примерочную. Там все это на себя напяливаешь, смотришься в зеркало. А потом говоришь, что ничего не подошло и уходишь.

— А какой тогда смысл? — спросил я и пожал плечами. — Продавцов позлить? Так у них и так работа… такая себе.

— Ну как! Просто посмотреть, как на тебе смотрятся хорошие вещи, — Лариска сделала большие глаза. — Мы думали так сделать, но не решились пока.

— Да блин, что же теперь делать… — простонала продавщица. Потом несколько раз всхлипнула.

— Что случилось, барышня? — спросил я, подходя поближе к примерочной.

— Бывают же такие уроды, а… — Лариска с деловитым видом прошлась мимо зеркала. Затянутая в то самое маленькое черное платье.

— Как-то слишком самокритично, тебе не кажется? — засмеялся я. — По-моему, тебе как раз очень идет!

— Дурак! — махнула рукой Лариска в мою сторону. — Вообще-то я про ту тетку!

Сестра действительно неплохо смотрелась в том платье, в которое она так вцепилась. У нее не было аристократичной угловатой худобы Нади, но в ее возрасте некоторая округлость выглядела скорее упруго. Так что чуть тесноватая одежда ее не портила. Даже наоборот. Этакая детская сексапильность, трогательная и умилительная. Как когда младшие школьницы наряжаются в мамины одежки и изображают номера из кабаре. С детской серьезностью.

— Сюда нужны еще перчатки, — сказала продавщица. Глаза ее все еще были красными, но в целом она уже успокоилась. На ее счастье, дамочка оказалась все-таки не воровкой, а просто свиньей. Шмотки, которые она примеряла, были брошены в кабинке в виде смятых комков и жгутов, прямо на пол. Как попало. И да, создавалось впечатление, что они безнадежно испорчены. Лариска, когда это увидела, ахнула и кинулась помогать плачущей продавщице все это расправлять и развешивать обратно на плечики. Ну и я, понятное дело, не остался в стороне. В шесть рук мы разобрались со смятой одеждой и привели ее в более или менее пристойный вид. В чистых потерях оказалась только одна с мясом оторванная пуговица на изящных светлых брючках. Хрен знает, что та тетка в них делала. Приседала что ли…

Ясен пень, девушка больше на нас не шипела. Даже наоборот — прониклась симпатией, попросила прощения за неприветливость. Пожаловалась на свою сложную судьбу. Мол, она как-то совсем иначе себе представляла свою работу, когда сюда устраивалась. Что будут приходить изысканные дамы из высшего света, и все такое. А на деле, что ни день, то вот так… Приходят, глазеют. Норовят нагадить. Еще и матерят сквозь зубы. А ведь она сюда через огромный конкурс пробилась! Получить это место было сложнее, чем занять третье место в городском конкурсе красоты…

Лариска натянула длинные черные перчатки выше локтей и снова покрутилась у зеркала.

— Волосы нужно уложить в высокую прическу, — продавщица скрутила волосы Лариски в жгут и подняла над затылком. — С открытой шеей это платье на тебе еще лучше смотреться будет. Вот, видишь?

— Обалдеть! — Лариска с весьма самодовольным видом посмотрела на меня.

— Берем? — спросил я. — Или еще в «Красотку» зайдем?

— Ой, в «Красотке» все то же самое, что на рынке! — высокомерно взмахнула изящной рукой продавщица.

— Ну пожалуйста, — заныла Лариска.

— Да как скажешь, милая, — усмехнулся я и полез в карман за деньгами. — Сколько?

— Подождите… Вы серьезно купите платье? — удивилась продавщица.

— А что, у хиппи не может быть денег? — засмеялся я. — Так сколько оно стоит?

Продавщица сжалась, подошла к своей стойке и полистала тетрадку. Обычную такую школьную тетрадку, с таблицей умножения на задней стороне обложки. Блин, все-таки эта эклектика девяностых меня все еще умиляет. Пока мы тут раскладывали вещи, я успел убедиться, что шмотки в «Шарме» действительно фирменные. Никаких китайских подделок, прямо натурально французские и итальянские. Стоковые, с большой долей вероятности, в последних коллекциях я не очень-то разбирался. Но бренды были настоящими, уж на это-то моих знаний хватало.

Она назвала сумму даже слегка извиняющимся тоном. Лариска аж в лице изменилась.

Но я примерно на такую сумму и рассчитывал, так что не удивился. Отсчитал купюры, положил их перед продавщицей.

Она несколько секунд смотрела на них с недоверием.

— Они настоящие, — сказал я со смешком.

— Да нет, я… — она перевела взгляд на меня. Как будто до этого не воспринимала меня всерьез, а тут вдруг… Беззвучно зашевелила губами, словно хотела спросить: «Откуда⁈»

Но не спросила. Довольно быстро справилась с собой, взяла деньги, пересчитала их.

— Это с перчатками? Или нужно еще доплатить? — спросил я.

— Сейчас сдачу дам, — сказала продавщица.

— Не надо, — я покачал головой. — Пусть будут чаевые.

Первым порывом продавщицы явно было гордо отказаться. Но она этот порыв подавила.

Лариска переоделась обратно в джинсы и рубашку. Мы забрали упакованное в фирменную коробку платье и перчатки и вышли на улицу.

— А зачем ты оставил ей чаевые? — спросила Лариска. — Она же сначала вообще как крыса себя вела. Выгнать пыталась, и все такое. Я думала, чаевые дают только когда хорошо работают!

— За вредность, — хмыкнул я.

— За ее вредность? — засмеялась Лариска. — А можно тогда мне тоже чаевые? Я же тоже вредная!

— Работа у нее вредная, — хмыкнул я. И сам задумался, почему я пожалел эту высокомерную красотку. По идее-то, злорадствовать нужно было. Этот вот бардак в примерочной был заслуженным наказанием за заносчивость и поверхностный подход к клиентам. Возможно, в своем двадцать первом веке я бы так и сделал. Но сейчас… Сейчас нет. Наша сфера услуг, такая улыбчивая и предупредительная, рождалась на плечах вот таких вот хрупких барышень, которых швырнули в хаос рынка безо всякой подготовки. Не снабдив их готовыми скриптами общения с клиентами, должностными инструкциями и всеми прочими инструментами. Поставили на витрину рядом с головокружительно дорогими шмотками, когда народ вокруг копейки считал, чтобы хлеба купить. И толкался в очередях за ножками Буша. Ну, такое себе.