— Как ты скажешь, так и будет! — запальчиво заявил Бельфегор и только потом посмотрел на Астарота. Тот кивнул.

Понятно, они так орали не потому что ссорились. Творческий процесс у них во все поля.

— Валяйте, показывайте, что там у вас, — махнул рукой я.

«Ангелочки» моментально похватали свои инструменты. Бегемот отбил ритм, и заиграла незнакомая мелодия. Неспешная такая, прямо каноничный медляк.

Астарот запел, подглядывая в тетрадку.

— Приходи, уходи, выбирай,

Не скучай, одевайся и жди,

Доверяй, проверяй, говори «прощай».

Плачь и смейся. Опять уходи…

Я честно слушал. Звучало неплохо, хоть и пока не слаженно, конечно. Песня была новенькая. Она была не про мистику, ведьм, оборотней и прочую нечисть. А про тяготы личной жизни, страсть и ревность.

— Неплохо, — сказал я, когда инструменты смолкли.

— Подожди! — тут же перебил меня Бельфегор. — Пантера, давай теперь ты!

Бегемот снова отбил ритм. И к микрофону подошла Надя, которая до этого сидела в сторонке.

И теперь эту же песню запела она.

«Ого, а занятия по вокалу однозначно идут ей на пользу…» — подумал я, когда на припеве она вытянула пронзительно-высокую ноту. Очень чисто вытянула так. Без срыва в верхней точке.

И та же самая песня зазвучала совершенно иначе. В исполнении Астарота был некоторый надрыв и драма, а вот Наденька пела настоящую страсть. До мурашек.

Она еще не допела, а я уже знал, что отвечу. Вот же оно, то самое «нужно больше Пантеры»! Идеальное попадание!

— Чья это песня? — спросил я, когда Надя опустила микрофон.

— А ты скажи, как лучше⁈ — Бельфегор одним прыжком оказался рядом со мной. — Ну⁈

— Пантера должна петь, — не задумываясь, ответил я.

— Вот! — Бельфегор поднял вверх указательный палец. — Я же говорил!

Тут «ангелочки» радостно загалдели все хором. Астарот обнял Надю за плечи, Бегемот и Кирюха стукнулись ладошками.

— А кто против-то был? — усмехнулся я.

— Пантера стесняется, — смущенно объяснил Борис, потому что все остальные увлеченно горланили. — А ей все говорят, что это прямо ее песня. И она и должна петь.

— Не понял, это она песню написала? — спросил я.

— Прикинь⁈ — восхищенно всплеснул руками Бельфегор. — Она ее еще показывать не хотела!

— Слушайте, ну поклонники же ходят Астарота слушать, — Надя смущенно потупилась. — А тут я. Меня помидорами закидают.

— Не закидают, я буду на бэке подпевать, — заявил Астарот. — Слушай, ну что ты ломаешься? Круто же будет. О, давай забьемся? Мы твою песню в «Фазенде» споем послезавтра.

— Да мы ведь даже отрепетировать не успеем! — запротестовала Надя.

— Это же «Фазенда»! Там все свои! — Бегемот тоже вылез из-за своей установки. Теперь вокруг Нади толпились все «ангелочки». — Мы выйдем и честно скажем, что это допремьерный показ, чисто по секрету.

— Можно там тоже спеть и так, и так, — спорила Надя. — И потом у зрителей спросить, как лучше.

— Этой песне нужен женский вокал, Надежда, — сказал я.

— Велиал, я… — Надя втянула голову в плечи.

— Что такое? — спросил я. — Нам нужно серьезно поговорить?

— Да нет, — Надя зажмурилась. — Блин! Ну, я, наверное, понимаю, что вы все правы. Просто мне нужно к этой мысли привыкнуть. Мне на самом деле давно хотелось. А сейчас… Сейчас мне стало страшно резко.

— Оооо! Я тебя понимаю! — сказал Астарот. — Вроде стремишься к чему-то, стремишься. А потом — бац! — и сам же все портишь. Косячишь или вообще звонишь и говоришь, что заболел. Хотя сам не болеешь…

— Подожди… — вдруг подозрительно прищурился Бегемот. — Так это ты про тот раз, да? Когда мы должны были выступать еще в школе?

— Ну, я гипотетически, — быстро отозвался Астарот. — Блин, да что, реально, ни у кого нет такого чувства на последнем этапе?

— Самосаботаж, — сказал я.

— Что? — все хором повернулись ко мне.

— Слово такое есть «самосаботаж», — объяснил я. — Вот мы как раз сейчас на Пантере его наблюдаем. Ну, точнее в начале наблюдали. Когда она еще спорила. Кстати, это твоя первая песня?

— Ну… да, — она кивнула после паузы. — Правда первая! Мне раньше даже в голову не приходило, что можно самой песни писать.

— Эх, жаль! — вздохнул Бельфегор.

— Хочешь, я тебе помогу? — тут же вызвался Кирилл. — Можно же записать целый твой альбом!

И тут все снова заговорили одновременно. Вдохновение прямо било из «ангелочков» фонтаном. Прозвучала идея, что может дать каждому побыть солистом. И вот с этим уже принялись яростно спорить. Я посмотрел на Бориса.

— Ну и как тебе первые дни в Новокиневске? — спросил я.

— Ну, можно ломом отколупать, — Борис задумчиво поскреб затылок.

— Лом — оружие пролетариата! — с пафосом произнес Жан.

Все засмеялись, но деликатн так. Будто опасались, что сейчас прибежит охрана и выставит нас отсюда.

— Блин, так непривычно много места, — поежилась Ирина. — А нам обязательно здесь обсуждать?

— Обязательно, — уверенно сказал я. — Нам нужно привыкнуть, что теперь это наша зона ответственности.

— А мне нравится! — заявила Наташа и забралась на стол. Раскинула руки в стороны и издала громкий вопль. Который отозвался эхом под потолком. — Обалдеть, как круто! Нет, ну вы прикиньте, да? Это же сколько народу здесь поместится?

— Ну… — я прищурился, окидывая взглядом цех. — Больше, чем в «Фазенде».

— Стадион целый, — тихо сказал Жан. — Это же больше, чем манеж Политеха!

— Пожалуй, — кивнула Света. — А что тут с электричеством? И… всем остальным?

— Пока есть, — сказал я. — И можно даже считать, что дармовое. Но это временно, пока не опомнятся. Но я надеюсь, что к тому моменту мы уже выйдем на самоокупаемость.

— А если нет? — Света покачала головой.

— А если нет, то мы подожмем хвосты и сбежим. Как крысы с «Титаника». Ну ладно, ладно! Что вы напряглись? Просто отскочим на предыдущие позиции и снова начнем копить силы.

На самом деле, где-то в глубине души я тоже ощущал, что вот эта здоровенная махина для нас немного слишком. Велик шанс, что наших ресурсов пока что недостаточно, чтобы откусить этот кусок. Что надо бы к этому готовиться получше. Все хорошенько продумать, привыкнуть к этой мысли, освоиться с ней. Но другая часть меня, отрицала эту вот осторожность. Я точно не помнил дату, когда именно начнется растаскивание бывшей социалистической собственности по частным карманам. Только год. Вот конкретно этот, который сейчас на дворе, девяносто второй. Очевидцы утверждают, что все произошло практически мгновенно. Вжух — и все случилось. И если протормозить, то этот самый «вжух» может пролететь мимо. Насчет «Фазенды» все было понятно. Это место нашим никогда не станет. Оно фактически уже захапано цепкими короткими пальцами Колямбы. В «Буревестнике» я уже подстелил соломки. В трудовой красовалась свеженькая запись о том, что я занимаю должность заместителя директора по хозяйственной части. И даже в зарплатной ведомости есть соответствующая запись. Правда, зарплата пока что чисто гипотетическая. Когда-нибудь потом. А вот этот завод… Я всей кожей чувствовал, что упускать момент нельзя. А если не получится… Ну что ж, получим соответствующий опыт. Что тоже ценно. Ну и, возможно, опыт придет с некоторой прибылью. И рок-фестиваль нам в этом поможет.

Я сунул руку в карман, коснувшись своей записной книжки. Исчирканной множеством заметок о необходимых одновременных телодвижениях. С телефонами тех, кому нужно позвонить и нанести визит. Нужны были деньги. Точнее, даже не деньги, которые сейчас так стремительно превращались в фантики, что даже моргнуть не всегда успеваешь, а ресурсы. Люди, оборудование, вот это все. Главное у этой бетонной коробки уже было — само помещение, электричество и вентиляция. Но список того, что нужно еще, был весьма внушителен. А до фестиваля времени все меньше.

Прежде чем идти на поклон к «толстым кошелькам», я приволок сюда всю свою креативную группу. Не объясняя ничего, забрал их из «Буревестника», погрузил в машину и привез сюда. И забрал у «ангелочков» Бориса. Мне были нужны их творческие головы, чтобы создать внятное коммерческое предложение, на которое я «куплю» нам все остальное.