Даже с пацанами на этом фоне попрощался скомканно. А Сереге, к примеру, очень хотелось поговорить. Он от своей собственной значимости буквально фонтанировал восторгом, направленным на себя же самого.

— Парни, нет, ну вы представляете, как мы монастырских, да? Кому расскажи… О! А кстати, надо всем рассказать. — Тараторил он без остановки, пока мы топали к дому.

— Перестань. — Обрубил я фонтан Серегиного счастья. — Толкач действительно по личному вопросу пришел. Ладно разборки предполагались бы. А так… Просто глупое недоразумение вышло. Они на драку не были настроены.

— По какому личному вопросу? — Тут же сделал стойку Макс. — У тебя, Лех, чего-то слишком много секретов появилось от друзей. Сначала про встречу с журналистами ничего рассказывать не захотел, теперь про Толкача молчишь, как рыба.

— Макс, личное на то и личное. Об этом не говорят остальным. — Отмахнулся я от друга.

Вообще, конечно, дело было не совсем в Толкачеве и не в его чувствах. Просто я не хотел говорить на данную тему. Я ее пытался переварить. Вернее, пытался переварить, что мне со всем этим делать дальше.

Толкачеву я про Наташку рассказал. Адрес, естественно, не дал. Черт его знает, как сама Деева отнесется к такому повороту. Да и мне совсем не улыбалось выступать в роли Купидона. Просто сообщил Вите, что Наташка — староста моего класса. Если ему очень хочется с ней встретиться в неформальной обстановке, может приходить завтра после уроков и ждать ее возле школы.

— Слушай… А как она вообще? Что ей нравится? Что она любит? Никто из пацанов не обижает? — Допытывался Толкач.

— Обижает? — Я усмехнулся. — Нет, Витя. Тут скорее наоборот. Она сама кого хочешь катком расфигачит. Основательным таким катком свой невообразимой харизмы.

— Да… — Толкачев закатил глаза и вздохнул. — Это я уже понял. Огонь, а не девчонка. Знаешь, не встречал никогда таких. В ней прям…

Витя сжал кулак и потряс им в воздухе.

— Вот она какая. Понял? Сразу видно. С такой девчонкой можно хоть в разведку, хоть в бой. Слушай, ну скажи, что нравится Наташе?

Он произнес ее имя с такими интонациями, что я, честно говоря, почувствовал себя даже неудобно. Будто в замочную скважину подглядываю.

— Да черт ее знает… — Начал было я, но потом вдруг выдал. — Ей нравятся отличники. Примерные мальчики. Понял? Чтоб причесочка волосок к волоску, носочки, туфельки начищенные. И чтоб весь из себя вежливый.

— Да? — Удивился Толкачев. Наверное, в этот момент ему вспомнилась первая встреча с Деевой.

Вообще не понимаю, зачем я это ляпнул. Судя по тому недолгому времени, за которое я неожиданно открыл для себя Дееву, могу сказать, ей точно перечисленные мной качества не очень по душе. Иначе она бы обратила внимание на Кашечкина, который вокруг нее хвостом вьётся.

— Да? — Вид у Толкачева стал озадаченным. Наверное, он в этот момент соображал, как ему вписаться в обозначенные критерии. — Ну… Хорошо. Значит будет ей волосок к волоску. Сколько у вас завтра уроков?

Я ответил Вите, что уроков у нас шесть, а потом быстренько свернул тему разговора и вернулся к пацанам. После этого мы, распрощавшись с монастырскими, благополучно двинулись домой.

Нет, чисто теоретически, понятно, я должен сейчас быстро сделать уроки, дождаться нужного времени и отправиться к Ромовым. План был именно такой. Говорить с Никитой в школе не стал специально. Заявлюсь к нему вечером, когда Ромов-старший вернется с работы. Сначала сообщу главному инженеру завода об интересе определенных структур, а потом уже и с Никитой пообщаюсь. Когда он, преисполненный благодарности, решит сказать мне «спасибо». С этим, как раз, все ясно.

С Наташкой полная муть. Я вообще не ожидал, что в моей истории вдруг начнут фигурировать чувства. Вроде как-то неуместно. Тем более, еще ни черта не понятно с будущим. Я просто о нем не задумывался даже. Сразу сосредоточился на том, как предотвратить ситуацию с походом. А ведь мне, получается, предстоит заново всю жизнь прожить. И тут — Наташка. А я — тринадцатилетний подросток. И что делать с этим?

В общем, парила меня вся ситуация, если честно. Не в том контексте, что я вдруг увлёкся Деевой. Больше волновало осознание о втором шансе. По сути так ведь и есть. Я получил второй шанс, возможность изменить судьбу. Или как там оно называется.

Пацаны на мне очередное нежелание обсуждать произошедшее обиделись еще сильнее. Попрощались сухо, сдержанно. Да я и сам торопился. А теперь, оказывается, что в квартире за каким-то чертом ошивается дядя Лёня.

Я стянул обувь, поставил школьную сумку на пол и прошёл вглубь квартиры. Конкретно туда, откуда вещал сантехник, которого быть в нашем доме не должно. Причём не должно сразу по двум пунктам. Во-первых, он вообще-то в больнице поправляет состояние организма, во-вторых, ему вообше нечего делать здесь.

Однако, этот здоровый мужик, наряженный в материн кухонный фартук, суетился возле плиты, пытаясь что-то на ней изобразить.

Вопросов возникло сразу несколько. Но для начала можно остановиться на одном, на самом главном. Какого черта? Как он попал в квартиру? Мать на работе. Илюши нет, он в детском саду. Вряд ли дядя Лёня взломал дверь. Он, конечно, с той еще придурью, но не домушник и не психопат. Да и потом, забраться к кому-то в квартиру, чтоб жарить картошку, — очень странная история.

И кстати, да, картошка пахла одуряюще вкусно. Аж слюни побежали. Ароматная, на сале, с лучком…

— Здрасьте… А вы тут…

Я замолчал, соображая, как лучше всего сформулировать вопрос.

— Галина ключи дала. — Бросил сантехник через плечо. Он сказал это настолько просто, будто в данном факте нет ничего удивительного. — Так-то меня еще утром должны были выписать, но как обычно началась вся эта бумажная волокита… Соображаешь? Везде бюрократия.

Я молча пялился в широкую спину дяди Лёни и пытался понять, что меня удивляет больше всего: тот факт, что мать левому мужику вручила ключи от дома, или слово «волокита» в исполнении сантехника.

— Да ты не переживай, Алексей. — Он повернулся ко мне лицом. Улыбался при этом, как родному. — У нас с твоей мамкой все серьезно. Я ж исключительно с чистыми намерениями. Скажу, как мужик мужику, нравится она мне, Алексей. Очень сильно. Хорошая женщина твоя мамка. Умная, хозяйственная и… красивая…

Последнюю фразу дядя Лёня выдал залпом, а потом вообше смутился. Видимо, готовить жаренную картошку в чужой квартире для него нормально, а признаться в симпатии — тяжёлый психологический шаг.

— Класс… — Кивнул я, затем подошел к табуретке, которая стояла ближе к выходу, и плюхнулся на нее. Мне срочно нужно было присесть.

Какая интересная хрень вырисовывается. То есть теперь у нас с Илюхой появится отчим. Так получается? В прошлый жизни ничего подобного не было. Мать никогда, ни при каких условиях никого не приводила домой. Мне кажется, она и за стенами дома ни с кем не встречалась.

И все это на фоне моей собственной влюблённости. В Дееву…Жесть, конечно…

— Ты чего воздух ноздрями гоняешь? — С усмешкой поинтересовался дядь Лёня.

Видимо, я слишком громко вздохнул.

— Да так… Навалилось что-то все подряд…

— О как… — Сантехник перевернул целый пласт картошки, которая уже успела основательно поджариться, выключил плиту, подошел к свободному стулу и уселся напротив меня. — Влюбился что ли?

— Почему влюбился сразу? — Вскинулся я, но тут же понял, как глупо это выглядит.

Мое рьяное отрицание очень похоже на однозначное признание. Да и потом, чего я психую, будто меня в серийных убийствах обвиняют.

— Алексей, я тебе так скажу… Лучше попробовать и ошибиться, а потом жалеть об этом, чем не попробовать и всю жизнь мучаться от мысли, а вдруг это было то самое. Понимаешь?

Я с удивлением уставился на дядю Лёню, сидевшего напротив меня. В сантехнике проснулся философ? Вот, что любовь животворящая делает. Хотя… С другой стороны… А что, если так оно и должно быть? Может я должен был прожить свои годы именно по тому сценарию, который разворачивается сейчас?