Александр выдохнул, собравшись с мыслями, и заговорил:

— Я теперь работаю на предприятии старшего брата. Управляющим финансами. Я как раз закрыл все отчёты предыдущего владельца и подготовил предприятие к перезапуску. Зарегистрировал всех работников, а также оптимизировал систему учёта для снижения налоговой базы. Это позволило сократить расходы на пятнадцать процентов за счёт регистрации предприятия в одной из приграничных зон. Я имел смелость обратиться туда за помощью, чтобы ускорить дело. Теперь всё готово для запуска. Осталось дождаться, пока закончат ремонт.

Елена Андреевна, сидевшая напротив меня, вдруг замерла. Её глаза расширились, а голос прозвучал резко.

— Ты… Ты заставил Александра работать в публичном доме?

Я не удержался от тихого смешка. Однако в словах моей мачехи не было обвинения, скорее удивление и недоумение. Я спокойно посмотрел на неё, слегка наклонившись вперёд.

— Это больше не публичный дом. Теперь это ателье, и, к слову, оно напрямую будет сотрудничать с Аркадием Львовичем Голицыным и он уже одобрил этот момент, так что все в рамках закона и договоренностей с партнером по бизнесу.

Елена Андреевна привстала от удивления, в глазах появилась искорка интереса. Я видел, как она пытается подавить свои эмоции, но это было бесполезно.

— Так… это что, ты организовал всё это? То, что Настеньку пригласили участвовать на показе Голицына — это тоже твоих рук дело? Почему ты об этом не рассказывал, Максим⁈

Я лишь улыбнулся в ответ, наблюдая, как на её лице мелькают то удивление, то восхищение. В этот момент я краем глаза заметил, как отец тоже едва заметно улыбнулся. Николай Владимирович делал это крайне редко, но сейчас его улыбка была не просто одобрительной — она говорила о том, что он, действительно, гордится проделанной мной работой. Я даже не сомневался, что его помощники уже все ему о моих делах доложили — все же это не было связано с Судебным Бюро и слежкой они не нарушали закон.

И тут же, словно вспомнив о младшем брате, отец вновь обратился к Александру:

— Но как ты добился снижения налоговой базы? Это ведь не так просто. Ты зарегистрировал предприятие в приграничной зоне, но как ты обошёл стандартные ограничения, да и в целом остальные процедуры?

Александр, к моему удивлению, не растерялся. Он уверенно и с жаром стал отвечать отцу:

— Я составил договор так, чтобы предприятие получило статус внешнеторговой компании, работающей с приграничными регионами, это было просто, поскольку среди заказов, что поступили вчера к ночи, были и от представителей дипломатической миссии со стороны поляков. Это позволило сократить налоги наполовину, так как часть доходов будет учитываться как экспортные поставки.

Отец кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как в его глазах промелькнуло нечто, похожее на уважение. Он одобрительно кивнул, больше ничего не сказав, но этого было более чем достаточно. Александр всё понял и тут же заулыбался, словно получил высшую награду. Я подмигнул ему, давая понять, что младший брат всё сделал правильно.

После опроса Насти и меня, завтрак продолжился в тишине, но это была уже другая тишина — спокойная, умиротворённая. Я чувствовал, что баланс в семье был восстановлен. Елена Андреевна больше не смотрела на меня как на врага, Александр нашёл своё место, а отец был доволен тем, что в его доме порядок и спокойствие.

После завтрака я направился в Судебное Бюро. Улицы столицы уже начали наполняться людьми, и в воздухе витали звуки проезжающих карет, редких автомобилей, шагов и разговоров.

Когда я вошёл в здание Бюро, шум улиц остался позади, уступив место привычной суете сотрудников, который мне уже не казался хаосом в чистом виде. Я направился к кабинету Соколова. После короткого стука я, по традиции, начал короткий марш-бросок до стола своего наставника, избегая всех ловушек, которые встречали любого, кто осмелился войти в его владения. Иглы, струи воды, арбалетные болты — всё это было уже привычным делом, и я с лёгкостью отбил очередную атаку, даже не замедлив шаг. Да что там говорить — мне даже магию не пришлось использовать.

Соколов сидел за своим столом, заваленным бумагами, и, не поднимая головы, произнёс:

— Ну, Максим, признаться, я удивлен. Хотя, думаю, это Виктор тебя науськал, — он кивнул на стул, что стоял напротив него.

— Андрей Павлович, я в первую очередь за справедливость, а уже потом за действия по уставам и кодексам, — усмехнулся я, принимая приглашение присесть.

— Ой, погубит тебя это однажды. Припомни мои слова. Но работа отличная — с этим спорить сложно, — сказал он, наконец откинувшись на спинку кресла. — Заставил сдаться закостенелого и прожженного жизнью чиновника. Это впечатляет, учитывая, что такие, как он, обычно предпочитают встречать свою смерть в тишине, чем идти на сотрудничество.

— Ну, он в любом случае заслуживает наказание, но не думаю, что смертная казнь тут уместна, — ответил я, пожав плечами. — Поэтому и пошел с ним на сделку. Я хочу подать прошение о смягчении наказания. Насколько помню, потерпевший имеет такое право, согласно закону.

Соколов посмотрел на меня с интересом, его глаза сузились, словно он обдумывал что-то важное.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы его наказание смягчили? — спросил он, его голос был тихим, но в нём чувствовалась скрытая настороженность. — Это необычно. С каких пор ты стал таким сентиментальным?

— Это не сентиментальность, — ответил я, скрещивая руки на груди. — Просто я не собираюсь устилать свою дорогу трупами. И потом, я дал слово, и я его сдержу.

Наставник кивнул, его лицо стало задумчивым. Он молчал несколько секунд, прежде чем заговорить снова.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я понимаю твою логику. Напиши прошение и подай его судье Левину. Он известен своей склонностью к гуманным приговорам, так что, считай, тебе повезло. Попало бы дело к Фрязину, то чиновника казнили, а ты б еще и должен остался, уж поверь.

Я кивнул, довольный тем, что Соколов поддержал моё решение. Но прежде, чем я успел приступить к написанию прошения, Соколов вдруг снова заговорил:

— Но прежде чем ты начнёшь писать, у меня есть для тебя очередное задание, правда, в этот раз очень важное.

Я приподнял бровь, ожидая продолжения.

— Это поручение передал Родион Юрьевич Воронцов, — добавил он, его глаза блеснули интересом. — И в этом деле тебе понадобится помощь Левински. Вообще, я не думаю, что тебе пора давать подобные задания, но слово главы Бюро для нас наравне с законом.

Я молчал, ожидая, когда он продолжит. Единственное, что меня сейчас беспокоило, это то, что наставник слишком долго искал нужные слова. А когда Соколов начинает подбирать слова, это явно не к добру.

— Придется наведаться в тренировочный лагерь второго принца, — наконец, произнес он, бросив на меня внимательный взгляд. — Родион Юрьевич не на шутку встревожен. Есть кое-какие данные, которые ему не дают покоя и их необходимо проверить доверенному человеку.

— В лагерь второго принца? — я приподнял бровь. — Это что, мне теперь в военные дела вмешиваться?

— Вмешиваться — слишком громкое слово, — Соколов усмехнулся, но в его голосе чувствовалась горечь. — Скорее, наблюдать. В общем, слушай внимательно.

Он протянул мне папку с документами. Листая страницы, я внимательно следил за Соколовым, ожидая, когда он пояснит суть дела.

— Родион Юрьевич получил отчеты, которые сильно его насторожили, — продолжил Соколов, скрестив руки на груди. — И дело не только в том, что все его люди, даже те, кто работал под прикрытием, за последний месяц были отстранены от расследования по официальным причинам. Причем отстраняли их как по мелочам, так и по каким-то невероятным стечениям обстоятельств. Все выглядит законно, но ты же понимаешь, Максим, когда что-то слишком законно — это уже тоже подозрительно.

Я кивнул, продолжая листать документы. Слова Соколова были мне ясны. Когда кто-то прикрывается законом чересчур тщательно, это чаще всего значит, что этот кто-то пытается что-то скрыть — просто использует для этого правовое поле. А если уж сам глава Бюро встревожен, значит, дело действительно серьезное.