— Что случилось, отец? — спросил я, стараясь держать голос ровным, но в то же время давая понять, что не собираюсь ходить вокруг да около. Мы оба знали, что я здесь за ответами.

Глава моего рода молча поднял голову, его глаза встретились с моими. В них не было привычной суровости, но усталость и разочарование читались слишком явно. Он ответил не сразу. Вместо этого, взял стопку бумаг, которые лежали перед ним, и, с явным раздражением швырнул их на край стола в мою сторону.

— На вот, полюбуйся, — коротко бросил отец, его голос был глухим, почти безжизненным.

Я подошёл к столу и взял эти бумаги. Первая же страница заставила меня нахмуриться. Это был донос. На меня. Читая строчку за строчкой, я чувствовал, как внутри меня поднимается волна раздражения, но я сдерживал её. Быть втянутым в подобный фарс — это даже не оскорбление, это… скучно. Я перевернул страницу. Второй документ, третий… И вот уже передо мной подробные бумаги, которые якобы подтверждают, что я владею… публичным домом. Серьезно? Ничего лучше придумать не смогли⁈

Отличная работа, если смотреть объективно, очень тщательно подготовлено. Банально, но человек, делавший это знал, с чем имеет дело, сделал все скрупулезно. Если бы это попало в руки обычного следователя, то он бы вряд ли обнаружил что здесь что-то нечисто.

— Этот донос пришёл в начале недели, — тихо, но твёрдо произнёс отец, откинувшись на спинку кресла. — А документы на собственность нашли в твоей комнате.

На мгновение я замер, продолжая бегло просматривать бумаги. Всё это выглядело почти убедительно, если бы не одно «но». Эти документы были настолько аккуратными, настолько тщательно составленными, что это походило на слишком явную подставу. Если бы не стоящая на коленях мачеха у кабинета отца, я был бы крайне озабочен поисками виновного. А так все становится слишком очевидным.

Я отложил бумаги в сторону и поднял взгляд на отца. Его лицо было непроницаемым. Он слишком много видел за свою жизнь, чтобы не заметить очевидного.

— Отец, но почему вы не сказали мне сразу? — спросил я, наклонив голову набок, не отводя взгляда от его лица.

Николай Владимирович вздохнул и, чуть поморщившись, сцепил пальцы в замок перед собой.

— Я вёл собственное расследование, — ответил он спокойно, но в его голосе слышалась эта усталая тяжесть, словно глава рода разгребал все это не в первый раз. — Я знаю, что ты никогда бы не опустился так низко. Да и слишком просто попался на каких-то бумагах. Думаю, ты бы действовал умнее, если бы был замешан в чем-то незаконном. Нет, так просто не бывает, — покачал отец головой. — В итоге я обнаружил очень твердую, знающую как все делать правильно, руку в составлении отчётов, ну и, конечно же, весь этот план был очевидно направлен, чтобы уязвить тебя. Разговор с супругой, в конце концов, расставил всё по местам.

Я кивнул. Отец был на шаг впереди, как и следовало ожидать. Он не стал бы слепо верить первым попавшимся доказательствам. В этом его сила — он всегда действует хладнокровно и методично. С таким наставником, как мой дед, и неудивительно.

— Я в недоумении, — продолжил он, чуть прищурив глаза, будто пытаясь разгадать что-то, что ускользало от его понимания. — Ты часть семьи, зачем так поступать? В столице что, мало врагов? Ну она могла прийти ко мне, спросить, кому насолить, я целый список предоставлю, пусть давит не щадя. Но пилить дерево, когда под ним стоит твой дом…

Мои глаза снова скользнули по документам, но теперь я читал их с другим настроем. Всё встало на свои места. Елена Андреевна видела во мне угрозу для своего сына, и этот план — её отчаянная попытка защитить его. Однако отец почему-то не понимал ее мотивов. Возможно, потому что для него и я, и Александр были равноправными сыновьями, в то время как для Елены Андреевны я был чужаком, который был недостоин подобного внимания от главы рода. И в сложной работе есть проблемы, иногда забываешь, что правда может быть проста и лежать на поверхности, а не быть скрытой под десятком других действий.

Я медленно встал, раздумывая, как лучше выразить свои мысли. Отец был прав, но ситуация требовала не только понимания, но и действия. Я чувствовал, что сейчас мне нужно было быть не просто сыном, но и тем, кто способен восстановить баланс в семье. Иначе все, что было в ней до этого, будет разрушено моим появлением, как бы я ни хотел иного.

— Отец, могу ли я просить у вас немного вольности в разговоре? — спросил я, глядя прямо в его глаза.

Николай Владимирович выпрямился в кресле и устало кивнул, видимо, понимая, что я собираюсь предложить что-то важное.

— Говори, — сказал он тихо.

Я сделал глубокий вдох и начал говорить, стараясь подбирать слова с осторожностью, но без лишней дипломатии. Это был тот случай, когда откровенность могла сыграть решающую роль, даже если она, как говорится, режет глаз.

— Елена Андреевна не заслужила такого наказания, — начал я, наблюдая за реакцией отца. — Наоборот, я считаю, что ей стоит отдать должное. Она делает всё это ради своего сына. Она искренне верит, что защищает его. Ваша супруга считает, что я отнимаю у Александра место законного наследника. И если уж искать виноватых, отец, то виноваты я и вы, потому что не указали моё место в этой семье изначально. Из-за чего, собственно, мы и пришли к такой ситуации.

Отец нахмурился, но не перебивал. Я понял, что он внимательно слушает, и это давало мне возможность продолжить.

— Изначально вышло недопонимание, — продолжил я. — Елена Андреевна всегда видела во мне угрозу. Она защищает своего сына так, как делает это любящая мать. Если бы ей сразу было ясно, что я не претендую на место наследника, что я не собираюсь становиться министром финансов следом за вами, возможно, всё было бы иначе. Но она не знала этого. И сейчас она использует все свои силы, чтобы защитить Александра от того, кого считает чужаком. От меня.

Взгляд отца стал более задумчивым. Он молчал, переваривая мои слова. Я видел, что в его сознании начали зарождаться зёрна сомнения.

— В действиях Елены Андреевны нет ничего плохого, — продолжил я. — Да, она поступила подло, но ведь она не враг нам. Она пытается сохранить то, что считает своим. И если уж наказывать, то, по крайней мере, не так сурово. Стояния на горохе в течение часа более чем достаточно. Я не держу на неё зла, поэтому прошу их отпустить. Тем более, исходя из своего понимания ситуации, ваша супруга действовала на благо рода, пусть и не совсем корректно.

Отец прищурился, внимательно изучая моё лицо, словно пытался понять, что скрывается за моими словами. Но я был честен с ним, и он это видел. В конце концов, он тяжело вздохнул и медленно кивнул.

— Ты слишком добр к ним, Максим, — произнёс он, но в его голосе не было упрёка, скорее, тихое признание. — Но ты прав. Они поступили подло, а в семье так быть не должно. И за это они должны быть наказаны.

— Конечно, — согласился я, — но наказание уже было исполнено. Больше им не нужно. Пусть это останется предупреждением, а не окончательным приговором. Семья на то и семья, чтобы уметь прощать и объяснять как надо поступать правильно.

Отец смотрел на меня ещё несколько секунд, а затем снова кивнул, принимая моё предложение.

— Хорошо, — сказал он. — Я отпущу их. Но знай, Максим, я всё равно считаю, что они заслужили больше.

— Возможно, — усмехнулся я, — но своей семье порой надо делать поблажки.

Отец слегка прищурился, но в его глазах мелькнуло уважение. Я с облегчением подметил по его виду и мимике, что отец понимал, что я не просто защищаю свою позицию, а пытаюсь наладить отношения. И это было не менее важно, чем наказать виновных.

— А что с публичным домом? — спросил он, очевидно, желая закрыть этот вопрос.

Я не смог сдержать улыбку. Это был как раз тот момент, когда можно было немного развеять напряжение.

— Есть у меня одна идея, — ответил я. — Доверьте мне с этим разобраться.

Отец вздохнул, но кивнул, показывая, что полностью доверяет мне. По крайней мере, я не дал ни одного повода усомниться в себе.