— Ви, — его голос мягкий, глаза полны тепла, а я чувствую себя несчастной.

— Ты был больше, чем это колено, Джек, еще до того, как его повредил. И остаешься таким, — Я смотрю на что-то за его спиной, в пустоту. На блик от хромированной детали машины, я не знаю. На что угодно, только не на его лицо. — Ты… ты больше, чем просто набор работающих или неработающих частей тела, ты…

— Ви.

— Я просто думаю, — начинаю я, и вдруг замечаю, как начинаю шмыгать носом; воздух слишком холодный, и, судя по моим словам, я, очевидно, глубоко больна. — Я просто считаю, что это твой выбор. И, честно говоря, не очень красиво с твоей стороны перекладывать на меня решение, которое ты должен принять сам.

Я отворачиваюсь, чувствуя смесь ярости, жара и чего-то еще. Но он тянет руку и касается моей щеки, как будто ему не все равно.

— Да, ты права.

И, может быть, я действительно хочу, чтобы ему было не все равно.

— Ты должен поступить так, как считаешь правильным, — мой голос звучит мягче, чем я рассчитывала.

— Да, — его пальцы нежно касаются линии моей челюсти, скользя к затылку, и он начинает играть с моими волосами, собранными в хвост. Я вздыхаю, не в силах сдержаться.

— Я не могу указывать тебе, что делать, Джек, — он наклоняется ближе, и мои глаза предательски закрываются. Его теплая щека касается моей, успокаивая и убаюкивая.

— Нет, не можешь, — шепчет он мне на ухо.

— К тому же, я едва тебя знаю.

— О, Виола, перестань. — Я чувствую, как вздрагивает его горло, когда он сглатывает. — Это неправда, и ты это знаешь.

Я не знаю, как или когда я тянусь к нему. Как мои пальцы вдруг оказываются на его толстовке, а мои предплечья прижимаются к его груди. Почему я дышу с ним в унисон, как будто мы это репетировали. Как будто каждый предыдущий контакт был лишь подготовкой — репетицией этих ощущений и того, насколько близкими мы могли бы стать в один прекрасный день.

— Это глупо, — выдыхаю я, сама не зная, говорю ли я о том, что мы стоим посреди улицы, или о чем-то другом.

— Да, — соглашается он серьезно. — Очень.

— Ты знал, когда звонил мне…?

— У меня были чувства. Много чувств. Но я не был уверен насчет твоих.

— А какие у тебя?

Он поднимает мой подбородок, почти касаясь моих губ.

— Ну что ж, — его голос становится тихим, губы на расстоянии миллиметра. — Ты почти все поняла правильно, Виола. Но я не так боюсь начать все сначала, как ты думаешь.

— Забавно, — проглатываю ком в горле. — А я немного в ужасе.

— Ты? — Он качает головой. — Ты ведь ничего не боишься. Никого.

— Хочешь сказать, что я ни для кого не бываю приятной?

— Нет. Ты просто не пытаешься никому понравиться. Это не одно и то же.

Его нос касается моего, и я едва приоткрываю губы, но тут же закрываю их.

— Ты ждешь, — замечаю я, осознавая, что он ни на шаг не двигается вперед. Он просто стоит, держа меня в объятиях, почти касаясь губами, но не совсем. Не до конца.

Он только пожимает плечами:

— Не думаю, что ты уже достигла того же уровня, что и я.

— И где именно это находится?

— Встретимся на середине и выясним.

Я резко выдыхаю, и напряжение между нами искрит, словно статическое электричество. Но он не знает о Цезарио. Не догадывается, с кем на самом деле все это время говорил.

«Просто скажи ему», — шепчет мне в голове голос Баша. — «Скажи, пока не стало слишком поздно».

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я, пытаясь рассуждать здраво. — С коленом? С Иллирией?

— Поразмысли об этом, — пожимает плечами Джек.

— Ты серьезно?

— Конечно, нет. Ты права, выбор за мной, — говорит он, наклоняясь ко мне, слегка покачиваясь, словно волны прилива толкают его вперед, но затем передумывает.

— Ты не готова, — говорит он, отстраняясь.

Я невольно тянусь к нему, словно притянутая гравитацией на его орбиту.

— Но я буду рядом, — добавляет он. — Если и когда ты будешь готова. Это не разовое предложение, знаешь ли.

— Собираешься нанять кого-то еще, чтобы он попытался заглянуть мне в голову? — шучу я, чувствуя раздражение, но скорее из-за самой себя.

— Нет. Я знаю, что у тебя на уме. И я хочу чего-то другого.

Это ранит меня. Я разрываюсь на части. «Джек, я должна тебе кое-что сказать…»

— Джек… — начинаю, но он качает головой. Его рука осторожно отпускает мои волосы, а пальцы скользят вниз, легко касаясь моего плеча, затем задерживаются на моих костяшках. Это движение такое внимательное, такое терпеливое, что у меня щемит в груди.

— Я ценю твою помощь, — говорит он. — Мне кажется, ты уже открылась мне больше, чем обычно, и для меня это многое значит. Но… — он касается края моей ладони, затем слегка пожимает плечами. — Я не хочу давить на тебя, заставляя делать то, чего ты не можешь мне дать.

Я не знаю, как это объяснить, но я понимаю: он имеет в виду меня, настоящую меня. Не меня-Цезарио, не меня — члена студенческого совета. Не меня в хорошие дни, когда я сговорчивая и улыбаюсь. Не частичку меня.

Он имеет в виду меня всю. Все версии.

— Джек, — говорю я отчаянно, — ты же знаешь, что я такая … стерва, верно?

Он тихо фыркает:

— Конечно, Ви. Если это означает, что ты никогда не сдаешься. Никогда не признаешь поражение. Никогда не уступаешь только потому, что кто-то этого от тебя ждет. — Его рука все еще рядом с моей. — Если это делает тебя стервой, Ви, тогда ладно, я надеюсь, что ты никогда не изменишься. Более того, я надеюсь, что ты изменишь меня. Мне нравится думать, что ты уже это сделала.

Эти слова пронзают меня, как удар.

— Но знаешь, — говорит он, собираясь меня отпустить, — давай просто уйдем с дороги, а потом…

Я сжимаю его руку и тяну обратно. Он резко поворачивается, чуть не падая:

— Ви, ты…

Это неуклюже, я знаю. Я обвиваю его шею руками и практически касаюсь его губ своими — и то, что я делаю, — так беспорядочно. Несмотря на все, что я знаю о романтических сюжетах или жизненных аспектах в теории, на деле я не умею целоваться. Не так, как мне бы хотелось поцеловать Джека Орсино — всем сердцем.

Смех, который вырывается из его губ прямо в мои, почти ошеломляет меня своей нежностью. Он мягкий и пронзительный, искренний и свободный. Он обнимает меня за шею, испытывая облегчение, удивление и беспомощную нежность, и я чувствую радость, перетекающую от него ко мне.

— Просто, чтобы ты знал, — говорю я, отрываясь на секунду, чтобы упрекнуть его, — это не значит, что я…

— Значит, — прерывает он и целует меня снова.

На этот раз это происходит медленно и серьезно, как будто он точно знает, что это значит для нас обоих, и планирует сделать это правильно. Его пальцы касаются моих щек, скользят по линии подбородка, запутываются в волосах, а после замирают на шее. И только когда вдали вспыхивают фары, я возвращаюсь в реальность, дергая его к тротуару, и мы едва успеваем убраться с дороги.

Я задыхаюсь от смеха, хохот Джека разрывает тишину ночи.

— Пойдем, — говорит он, обнимая меня за плечи. — Я провожу тебя до машины.

— Что? Но…

— У нас есть завтра. И послезавтра. И еще день после. — Мы спотыкаемся на ходу, и он целует меня, безнадежно пытаясь подобрать слова между поцелуями.

— Джек, мне надо тебе кое-что сказать…

Но слова застревают у меня в горле. Я не могу так с ним поступить.

Я не могу быть той, кто расскажет ему, что все это было нереальным. Не сейчас.

— Я знаю, — говорит он, но на самом деле это не так. Он не может знать. Он никак не может почувствовать все то, что творится у меня в груди — уродливое, громкое и яркое. Но потом он открывает дверь моей машины, шутливо пристегивает меня ремнем безопасности и выводит на влажном стекле: «ТЫ МНЕ НРАВИШЬСЯ, ВИ РЕЙЕС».

Я знаю, что эта надпись будет там утром, и так будет до тех пор, пока я не сотру ее начисто. До тех пор, пока не испорчу ее, что, конечно, рано или поздно произойдет.

Потому что я собираюсь ему сказать. Я должна ему сказать.