— Ты имеешь в виду по сравнению с мужчинами?

— Да, ну… — я нервно смеюсь. — Допустим, есть очень-очень классная девушка, — говорю я, подразумевая Оливию. — И она красивая, и она тебе очень нравится.

— Пока что все звучит просто, — осторожно отвечает мама, вероятно, немного сожалея, что не выпила кофе перед этим разговором, но мы уже здесь.

— Правильно, но… — я морщусь. Кажется, что эта тема вызывает у меня большее чувство неловкости, чем у моей мамы. — Но что, если есть кто-то еще? Кто-то, кто заставляет тебя чувствовать… — Абсолютно не вдохновляюще постоянно возвращаться к одному и тому же слову, но на самом деле, кажется, есть только одно. — А что, если есть кто-то другой? Кто заставляет тебя чувствовать себя… иначе.

Кто-то, с кем ты сталкиваешься снова и снова. Он присутствует во всем, что ты любишь, и, будь то реальность или вымысел, вы можете существовать в любой вселенной, потому что для каждой его версии найдется своя версия тебя.

— Ага, — мама откидывается на спинку кресла. — Ну, мне неприятно это говорить, но думаю, это больше вопрос эмоций, нежели сексуальности.

— Фу, — говорю я, вжимаясь в кресло. — Ненавижу эмоции.

— Знаю, — устало улыбается она. — Но, думаю, ты уже поняла, что дело не в анатомии. Речь идет о человеке, hija, и о том, кто из этих двоих зацепил тебя по-настоящему, не так ли?

— Ну уж нет, я бы не стала заходить так далеко, — говорю я с отвращением, и она смеется.

— Ладно, я знаю, что ты не хочешь слышать про мою личную жизнь — ты достаточно ясно дала это понять. — Я виновато смотрю на свои руки, и она продолжает: — Но вот что я хочу сказать: желание быть с кем-то не делает тебя слабой. Это не значит, что ты стала мягкой. Это просто значит, что в этом мире есть кто-то, кто заставляет тебя любить жизнь немного сильнее, когда он рядом, и в конце концов, разве это не самое важное? — Она снова смотрит на меня с легкой улыбкой. — Жизнь и так достаточно сложна, зачем лишать себя радости?

— Все не так просто, — вздыхаю я, отводя взгляд.

— Да, детка, никогда не бывает просто.

— И я не говорю, что у меня есть чувства, — возражаю я, — просто…

— Я знаю. — Она кивает. — Может, они есть, а может, и нет. Может быть, это что-то значительное, а может и нет. Может, однажды ты встретишь девушку и почувствуешь нечто, что ответит на все твои вопросы, а может, и нет. Мир большой, а жизнь длинная. — Она пожимает плечами, затем кусает губу. — Тебе это помогло?

Не совсем. Но в то же время да.

— Ну, в общем-то, да.

— Хорошо. — Она облегченно выдыхает. — Так… мы можем сейчас выпить кофе или это нарушит, как бы сказать, священный момент матери и дочери?

— Конечно, мне определнно нужен кофе, — говорю я. — Мне же вообще-то нужно подумать.

Она смеется надо мной, наконец поворачиваясь, чтобы сдать назад по подъездной дорожке.

— Дорогая Виола, моя умная, потрясающая девочка. Ты и так слишком много думаешь, — говорит она, дернув меня за волосы, прежде чем выехать на дорогу.

***

Мама занята весь день, пытаясь успеть сдать работу, что меня вполне устраивает — у меня полно школьных заданий и дел для студенческого совета. Обычно мы устраиваем общешкольное мероприятие в конце семестра — что-то, чтобы отвлечь ребят после экзаменов перед зимними каникулами. К сожалению, бюджет почти исчерпан, так что я провожу несколько часов, просматривая идеи в интернете.

Когда я выхожу из комнаты в поисках мармеладных мишек, на лестнице внезапно появляется Баш с приветствием:

— ВИОЛА!

— СЕБАСТЬЯН, — автоматически отвечаю я, но тут замечаю за ним Оливию, и мы обе вздрагиваем от неожиданности.

— О, привет, — говорит Оливия, и ее щеки слегка розовеют. — Баш сказал, что ты дома, поэтому я…

— Да, точно…

— Эй, — вмешивается Баш, обращаясь к Оливии, — скажи ей, что она идеально подойдет для мюзикла.

— Какого мюзикла? — спрашиваю я, потому что внезапно теряюсь в пространстве и времени.

— Весеннего. Пытаюсь уговорить ее пойти на прослушивание, — он подталкивает Оливию локтем. — Думаю, я почти ее убедил.

— Я здесь буквально две секунды, — уверяет меня Оливия, но я-то знаю, что двух секунд вполне достаточно, чтобы попасть под обаяние Баша. — Он предложил, а я сказала, что подумаю.

— Ну так подумай, — мурлычет Баш, а затем исчезает на лестнице.

Я стою несколько секунд, ошарашенная присутствием Оливии в моем доме, пока не вспоминаю, что, кажется, понимаю, о чем она хочет поговорить.

Я указываю на свою спальню:

— Ты…?

— Да, если ты не против…

— Нет-нет, заходи, — я не знаю, какой здесь протокол, поэтому сажусь за свой стол, пока Оливия осторожно садится на край моей кровати.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.

— Намного лучше, спасибо, — она прочищает горло. — Хотя, знаешь, я хотела бы извиниться за…

— Вообще-то, — перебиваю я, — ты не против, если я начну?

— О, конечно, — кивает она, позволяя мне продолжить, хоть я и не уверена, что именно хочу сказать. Почти такое же чувство, как тогда, когда я хотела бы признаться Джеку, кто я на самом деле, прежде чем он доверился Цезарио. Когда казалось, что подойдя к краю пропасти — к тому самому моменту истины — ты можешь либо отступить, либо прыгнуть в неизвестность, не зная, что будет дальше.

Но сейчас дело не в Джеке. Это другой момент, и мне нужно исправить хотя бы часть происходящего.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — признаюсь я. — Что-то плохое… и кое-что еще хуже.

— Начни с плохого, — предлагает Оливия с тонкой улыбкой, и я делаю глубокий вдох.

— Джек знал, что мы были партнерами по продвинутой литературе, и попросил меня выяснить, почему ты хочешь взять паузу. Я ничего ему не рассказала, — спешу добавить я, видя ее молчаливое выражение, — и обещаю, что не скажу. Но сначала я согласилась помочь ему это выяснить.

— Джек узнал, что мы были партнерами по продвинутой литературе, и попросил меня выяснить, почему ты хочешь взять паузу. Я ничего ему не сказала, — спешу добавить я, хотя она не реагирует, — и обещаю, что никому ничего не скажу. Но изначально я согласилась ему помочь.

— Поняла, — медленно произносит она. — А что еще?

— Э-э… — я колеблюсь. — Я задала себе вопрос, может ли между нами… что-то быть. Ну, о том, что ты говорила.

Она не двигается.

— И?

— И… — Она больше никогда не захочет со мной разговаривать. Это будет как с Антонией, к ситуации с которой, как можно подумать, я уже должна была привыкнуть, но нет. Мама права — когда тебя ранят, боль не становится легче со временем. Как бы я ни старался быть невозмутимой, мне грустно осознавать, что Оливия Хадид выйдет из этой комнаты и, скорее всего, больше не будет моей подругой.

Но все же, это нужно сказать.

— Не думаю, что испытываю к тебе те же чувства. — Я сглатываю. — И это глупо, потому что мне бы хотелось.

По правде говоря, если бы я могла заставить себя влюбиться в Оливию вместо…

Неважно, в кого еще.

— Ты умная, смешная и, в общем, просто потрясающая, и я сожалею, что не сказала тебе этого раньше. Я думаю, что это очень смело, я имею в виду, — неловко поясняю я, — быть настолько честной в своих чувствах. Не думаю, что смогла бы так же. Вернее, я точно знаю, что не смогу. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом, что бы ни случилось. Возможно, это не то, чего ты ожидала, но… — вздыхаю. — Ты сильная, смелая и…

Тайная, хрупкая часть меня ломается где-то глубоко внутри.

— … я действительно хотела бы быть твоей подругой, — признаюсь я. — Я знаю, каково это — чувствовать себя одинокой. Или непонятой. И грустной, но так, чтобы никто не замечал. Так что… — Я смотрю на свои обкусанные ногти. — Так что, если тебе понадобится друг или ты просто захочешь поговорить… — Боже, какая самоуверенная речь. И я заканчиваю ее, пробормотав: — Я здесь.

А затем продолжаю смотреть на свои руки.

Спустя какое-то время, Оливия слегка шевелится: