— Как? Никто об этом не знает. Если только ты сам не собираешься все ему рассказать…
— Нет уж, спасибо. — Баш выглядит ошеломленным. — Мне придется изображать, будто понятия не имел, что Джек Орсино думает, будто общается со мной, в то время как на самом деле выкладывает свои секреты моей сестре…
— Он не рассказывает свои секреты, — бормочу я, морщась, хотя понимаю, что у меня есть причины это отрицать. Или, по крайней мере, я надеюсь, что они есть. — Он просто, не знаю… разговаривает.
— О своей жизни? И чувствах? — продолжает настаивать Баш.
С его точки зрения это, конечно, звучит хуже. Но давайте будем честны, разве Джек рассказал Цезарио что-то такое, чего не мог бы сказать в реальной жизни? («Да, — шепчет мой внутренний голос, — и ты это знаешь, потому что сама говорила ему в игре то, чего бы не сказала в лицо»).
— ТВОЙ ДОМ ЛЖИ ВОТ-ВОТ РУХНЕТ, ВИОЛА! — саркастично заявляет Баш.
— Господи, успокойся. — Я делаю глубокий вдох. Или четыре. Или шесть. — Все в порядке, — выдавливаю я. (Хотя на самом деле ничего не в порядке.)
— Да ничего не в порядке! Причем тут мама? — требует Баш.
— Не причем. Просто… — я сглатываю, отводя взгляд. — Кажется, я рассказала Джеку, что пастор Айк — полный отстой. — Я упускаю многие детали, вроде того, что мама превратилась степфордскую кучу слизи87 после его появления. Но, как ни странно, Джек, кажется, понял меня. Еще более странное — после этого мне стало легче. А такое со мной почти никогда не случается.
— Его зовут Айзек! — истерично сообщает мне Баш.
— Да какая разница, Баш…
— ОН ХОРОШИЙ, — орет Баш. — А как насчет Антонии?
— Она меня ненавидит — ничего нового…
— Виола, почему ты такая?
— ПРОБЛЕМЫ C ПАПОЧКОЙ, НАВЕРНОЕ? — огрызаюсь я, и Баш закатывает глаза.
— Извинись перед Антонией, — говорит он.
— Эм, нет. Я не сожалею.
— Заткнись. Ладно, забудь, — Баш потирает виски, явно расстроенный. — Я думал, этот разговор пойдет совсем по-другому. Думал, что ты наконец-то… — Он смотрит на меня так, словно я его разочаровала, и я почти вижу, что ему больно. — Неважно. Неважно, что я думал. — Не успеваю я осмыслить этот его тон, как он резко продолжает: — Но ты должна признаться Оливии и Джеку.
— Но…
— НИКАКИХ «НО»! — перебивает Баш.
— ЛАДНО! — рычу я в ответ.
— И ПОСТАРАЙСЯ БЫТЬ МИЛОЙ С МАМИНЫМ ПАРНЕМ! ОНА ЗАСЛУЖИВАЕТ СЧАСТЬЯ!
— Я ЗНАЮ, БАШ!
— Прекрати орать!
— Сам перестань орать…
— Знаешь, большую часть времени ты мне действительно нравишься, — говорит он уже тише, но все еще раздраженно. — И, вопреки всему, что творится в твоей извращенной фантазии, людям ты не безразлична.
Я напрягаюсь:
— И что с того?
— А то, что хватит вести себя, будто ты заражена чумой, и просто прими, что у людей есть чувства, и у тебя тоже! ТЫ НЕ ЗАСТРАХОВАНА ОТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖЕСТОКОСТИ, ВИОЛА! — восклицает он в заключение, или, по крайней мере, мне так кажется, потому что я уже не успеваю уследить за нитью этого разговора.
Похоже, Баш искренне мной разочарован, и это кажется оправданным, хотя причина явно не только в так называемой «краже личности». Да, это был не лучший поступок меня как сестры или гражданина мира, но Баш, которого я знаю, обычно посмеялся бы над этим. Особенно надо мной.
Но сейчас все иначе. И я не понимаю, почему он смотрит на меня так, будто я его подвела.
— Знаешь… — Я запинаюсь, расстроенная. — Ты тоже когда-нибудь совершишь ошибку, Себастьян. Это могу делать не только я.
— Конечно, совершу. Я постоянно делаю глупости.
— Вот именно.
— Но сегодня — твоя очередь, — говорит он, отворачиваясь. — Закрой за собой дверь.
Что ж, это было слишком холодно. Похоже, даже у Баша есть предел терпению. Я выхожу из его комнаты и тихо выдыхаю, потому что он прав. Неважно, что именно его задело. Важно то, что я могу это исправить.
Мне просто нужно сказать правду. Это ведь так просто, правда?
Я могу сделать это и начну сегодня на вечере встречи выпускников.
***
Ладно, я не могу это сделать. С того момента, как я ступила на территорию кампуса, я чувствую, как карма буквально витает в воздухе, словно тикающие часы. Джек преследует меня, как какой-то демонический полтергейст, посланный Вселенной. Он и сейчас здесь, помогает настраивать стол для продажи билетов у входа в спортзал.
— Ты выглядишь крайне странно, — замечает Джек, вырывая меня из бесконечного потока мыслей. — Все в порядке?
Конечно, нет. Я застряла в этической дилемме, разрываюсь между чувством вины и двумя людьми, которые, как назло, еще и выглядят неприлично привлекательно. Джек, естественно, только усугубляет и без того сложную ситуацию. Либо он наконец-то нормально выспался, либо этот безумный пиджак с эффектом омбре делает свою работу лучше, чем любой другой предмет его одежды. Исчезли все следы усталости и тревоги. Он выглядит, как человек, который на 100 % станет королем вечера, и я на 78 % уверена, что ненавижу его за это.
— Что? Я в порядке. Вот деньги, — говорю я, почти швыряя ему наличные. — И да, неприлично говорить кому-то, что он выглядит странно, особенно если человек надел дурацкое платье ради этой ерунды.
Это вовсе не дурацкое платье. На самом деле его выбрала моя мама, потому что у меня не хватает терпения ходить по магазинам. Я не против шопинга, но после трех выпускных вечеров, на которые кто-то неизменно приходил в таком же платье, я просто сдалась. На самом деле, мой наряд — это упрощенная версия платья в стиле эпохи Возрождения: короткое, с рукавами-фонариками и корсетным верхом, из нежно-розового шифона. Девчачье, признаю. Но, по крайней мере, я могу быть уверена, что никто другой не будет в таком же.
— Мирное соглашение? — сказала мама, положив платье на мою кровать.
— Мы не ссорились. — Чувствую ли я себя преданной из-за ее внезапно проявившейся романтической натуры, словно мою настоящую мать похитили инопланетяне? Да. Но это не ссора.
— Могла бы и подыграть.
Она была права. И Баш прав, когда сказал, что я веду себя «непостоянно». Я действительно плохо справляюсь с тем, что у нее новый парень, но дело не в пасторе Айке. Меня беспокоит, что мама стала мне чужой, и я боюсь, что однажды такое же может случиться со мной.
— Просто это не броня, — говорит Джек, возвращая меня к теме платья. — Так что я видел и получше.
На его лице появляется улыбка, настолько неуместная, что мне хочется заорать, чтобы он прекратил быть таким милым. Особенно по отношению ко мне.
— Хочешь остаться? — говорит он, похлопывая по стулу рядом с собой. — Теперь мы в этом хороши.
— Что? — встревоженно говорю я.
— Мы отличная команда.
— Нет.
Он смотрит так, будто находит меня особенно забавной.
— Ладно, хорошо, мы не команда. Ты ужасна. Садись, Виола.
— Сам садись, — огрызаюсь я, и тут же разворачиваюсь, чтобы уйти.
Но, к несчастью, сразу врезаюсь в кого-то.
— Ой, извини…
— Ви, — говорит Антония, поправляя платье и моргая. Оно похоже на версию ее костюма Ларисы Хайброу, о котором знаю только я. — Извини, — добавляет она, краснея.
— Прости, я не… — начинаю я, но замолкаю, заметив ее спутника.
Это Мэтт Дас. Тот самый Мэтт Дас, про которого мне говорили «сходи с ним на свидание, он милый». Мэтт Дас, который «я был мил с тобой, так что ты мне должна». Мэтт Дас, которого Антония предпочла нашей дружбе. Тот самый Мэтт Дас.
Кажется, он произносит мое имя, когда наши взгляды случайно встречаются, но все, что я слышу, — это «стерва».
Словно его взгляд говорит: «ты действительно стерва, Ви Рейес».
Любая надежда извиниться перед Антонией или хотя бы поговорить с ней ускользает от меня, как воздух из лопнувшего шара.
— Ладно. Веселитесь, — мрачно бросаю я и сажусь рядом с Джеком, делая вид, что это было моим намерением с самого начала.