Не в окно Грин, так в лес. Джозеф решает, что отвезет своего нового друга за город, где выпустит и бросится бежать, пока енот не обратит гнев за все неудобства на своего спасителя. А после этого Джозеф, наконец-то, упадет лицом в подушку и восполнит недостаток сна. Ведь за эту ночь он так и не сомкнул глаз. И все по вине Иви Грин. Или Рейчел Роузен, уже не важно.

Он был уверен, что разговор окончен, когда она вдруг написала:

«Но я, на самом деле, не против, чтобы меня отшлепали».

Джозеф отложил телефон и пошел приструнить разбушевавшегося зверя. Собственник малоэтажного дома, где Джозеф арендовал квартиру, и так запалил его с переноской и ворчливо напомнил, что в договоре четко прописано условие: «никаких домашних животных». К счастью, старому хрычу и в голову не пришло, что именно внутри переноски находится. Джозеф заверил, что это кошка. Кошка его матери, да. Она отходит от наркоза после операции, вот и издает такие сатанинские звуки. Завтра он отвезет ее… куда-то там. Не его, старого хрыча, дело. За одну ночь животное, запертое в пластиковом ящике, не сумеет изгадить квартиру. Джозефу больше некуда ее деть, не в багажнике же машины ее бросать?

Енот долго не хотел успокаиваться, все рычал и возился, штурмуя стены своей тесной тюрьмы. Он бешено сверкал глазами и тянулся к Джозефу когтистыми лапками.

Джозеф задумался, не оставить ли его себе? Эта тварь невольно напоминала ему Иви Грин. У них так много общего. Такая страсть, такая ярость! Впрочем, сентиментальный порыв быстро иссяк, стоило Джозефу в красках представить лицо несносной девчонки, когда енот разнесет ее квартиру. Или дом. Или где там она живет, пока не перекочевала под мост, лишившись работы из-за своего дурного характера.

Джозеф едва различил вибрацию телефона за ворчанием зверя. При всем желании у него не получится сегодня уснуть — с таким-то соседом.

«Только не он».

Он закатывает глаза, прочитав сообщение. Ну, конечно! Его распирает от злости и обиды. Хочется высказать ей все как есть. Извини, Иви-Рейчел, но твой замечательный друг по переписке и ненавистный босс — один и тот же человек. И тебе привет. Кстати, за что ты так меня невзлюбила? Будь добра объяснить. Я уже голову сломал, но мне все равно невдомек. Да, я потерял твой номер и не сразу узнал тебя во вторую нашу встречу, потому что той ночью был без очков, но узнал же. И вот это — достаточный повод, чтобы гадить мне при любом удобном случае? Я старался относиться снисходительно ко всем твоим выходкам, но с енотом ты превзошла себя и перешла черту. Хватит…

Он удалил текст, так и не отправив его адресату, потому что на экране высветилось еще одно сообщение. И его содержимое дало Джозефу ясно понять, что сейчас максимально неподходящий момент, чтобы выплеснуть на собеседницу всю правду.

«Я не знаю, кто ты и где ты живешь, но мне все равно. Мне очень одиноко. И грустно. Ты же все равно не спишь, да? Помоги мне».

«Каким образом?»

Он обратил внимание на пляшущие запятые и опечатки. Выходит, выпила она немало. Иначе не осмелилась бы писать подобные вещи и нарушать границы допустимого.

«Я была очень, очень плохой девочкой. Напиши, как бы ты меня наказал»

— Ох, блять, — обронил Джозеф и покосился на енота. Зверь в знак солидарности ответил ему тихим шипением. Даже енот понимал, что происходящее — полный пиздец.

Сегодня Иви Грин тоже выглядит изрядно потрепанной, но это слабое утешение. Зато в кои-то веки она явилась на работу в приличной одежде. Неизвестно, что надоумило ее вспомнить о дресс-коде — суровое похмелье или все-таки чувство вины. Она даже накрасилась, вероятно, пытаясь замаскировать косметикой следы развеселой ночки. И пришла раньше обычного. К моменту появления Джозефа в офисе она уже на своем месте — пялится опухшими глазами в монитор, уронив подбородок на сцепленные кисти рук, тихая и смиренная, как монахиня. Вместо чашки кофе рядом с ней стоит бутылка минералки, уже наполовину пустая.

Они стараются не смотреть друг на друга.

— Здравствуйте, — шепчет она осипшим голосом.

— Здравствуйте, мисс Грин, — отвечает Джозеф, как ему кажется, бодро. На деле выходит хрипло и без половины гласных.

Она слегка изгибает бровь и осторожно косится в его сторону, проверить свои предположения. Встретив ее взгляд, ему хочется спросить: и что? Тебе одной можно накидываться в слюни, зная, что завтра на работу?

Но он не пил. Это бы его оправдало. Он творил дичь на трезвую голову, недосып, проблемы с матерью, усталость и енот тут ни при чем. Хуже всего, что в отличие от Иви-Рейчел, Джозеф знал, с кем переписывался этой ночью. И кому писал все те невообразимые вещи, после которых стыдно смотреть ей в глаза.

Вещи, впрочем, были чуточку невиннее тех картин, что он рисовал в своем воображении. Они выпрыгивают, как черт из табакерки, и оживают сейчас, ведь соблюдено единство времени и места действия. Все участники присутствуют. Можно начинать спектакль. До того была лишь репетиция, читка накануне премьеры.

Пока Джозеф расписывал Иви-Рейчел какую-то чушь про кожаные перчатки, цепи и кнуты в лучших традициях второсортного эротического чтива, он представлял себе именно офис. Как уложил бы ее на стол, раздел и прошелся ремнем по упругой заднице. А после безжалостно отымел, требуя снова и снова повторять, что Грин была ужасно плохой девочкой и заслуживает самого строгого наказания. Он, наверное, с подростковых лет так самозабвенно не дрочил, как когда думал об этом. И боже, зачем вспоминать все это сейчас?

Он нервно трет пальцами глаза и торопится скрыться в своем кабинете, пока предательски вставший член не сделает ситуацию еще более неловкой, чем она есть. Он чувствует спиной взгляд Грин. Хорошо, что она не умеет воспламенять взглядом. Вряд ли она думает о чем-то хорошем. Джозеф прекрасно понимает, как странно себя ведет и как это выглядит со стороны.

Он пытается отвлечься на работу, но вместо этого гоняет одни и те же мысли по кругу. Он игнорирует телефон и после очередного уведомления сердито швыряет его в верхний ящик стола.

С этим пора завязывать. Нужно рассказать ей правду, чтобы у нее больше не было повода ему писать, зато возникло желание снова плеснуть ему кофе в лицо. Лучше не кофе, а кислоту. Джозеф вполне этого заслуживает, как ему кажется.

— Ну что еще? — рычит он, заслышав стук в дверь. И надо же было явиться именно ей — той, о ком он всеми силами старается не думать. Сил, как выяснилось, у него не так уж и много. После всего это попросту невозможно.

— Мне нужно с вами поговорить, — решительно заявляет она. Вопреки тому, как твердо звучит ее голос, она неуверенно топчется у входа в кабинет, уже изнутри.

Робость — совсем не в ее духе. И сейчас это все правда до боли напоминает сценку из порнухи про босса и секретаршу. Лучше бы Грин продолжала таскаться на работу в мешковатых толстовках, джинсах и пижамных штанах. Ее юбка вполне целомудренной длины, каблуки у туфель совсем невысокие, но все эти детали суммарно делают ее слишком соблазнительной. А сквозь ткань белой рубашки просвечивают соски.

Боже, за что, — мысленно стонет Джозеф.

— Я слушаю, — выплевывает он. Он украдкой размышляет, уместно ли швырнуть в нее каким-нибудь подручным предметом, чтобы вынудить побыстрее уйти.

— Мне жаль, — лаконично говорит она.

Он нервно барабанит пальцами по столу и понимает, что так усердствовал этой ночью, представляя, как нагибает ее во всех возможных позах, что теперь слегка побаливает рука. Дожили.

— Я раскаиваюсь из-за того, что сделала, — продолжает Иви Грин, потупив взгляд, как скромная воспитанница католического пансиона, — это ужасный поступок. Этого больше не повторится. Я хотела… поблагодарить вас за то, что вы меня не уволили.

— На колени, — говорит Джозеф, хотя планировал только подумать. Недосып играет с ним злую шутку, и эти идиотские слова вырываются сами собой. Ему по-прежнему очень хочется спать, но последние несколько часов он старался безвылазно сидеть в кабинете, избегая столкнуться с Грин, и не мог раздобыть еще одну порцию кофе. Утренняя ударная доза давно перестала действовать. Мысли путаются.