Реальность и грязные фантазии сливаются воедино. В этой фантазии она тоже пришла извиняться, а он заставил ее вымаливать прощение ртом. Но не словами.

Это катастрофа — признает Джозеф. У него только один выход — попытаться свести все в шутку. Он сцепляет руки на столе и всеми силами изображает того самого говнюка-доминатора, которым Грин его почему-то считает. Это помогает ему взбодриться. Но сложно не расхохотаться от абсурдности ситуации.

— Ты думала, что тебе все сойдет с рук? — понизив голос, спрашивает он, — тебе придется загладить свою вину.

— Чего-о-о? — на месте скромной монашки мгновенно появляется взбешенная фурия.

— Ты была плохой девочкой, тебе нужно преподать урок, — кажется, Джозеф слишком увлекся. Грин в один прыжок преодолевает расстояние до стола и замахивается туфлей. Ее ноздри раздуваются от гнева, а подведенные черным глаза готовы вылезти из орбит. Она похожа… похожа на того самого енота!

Надо позвать Харриса, отстраненно думает Джозеф, и сказать ему, что здесь еще одно дикое животное, за которым можно побегать с ружьем. Или позвонить бывшей однокласснице, экс-подружке, ведь она могла бы получить прибавку к жалованию. У Грин, без сомнения, бешенство.

— Послушай ты, ублюдок, — шипит она, брызгая слюной на стол, — я не позволю так с собой обращаться! Я… я…

— Да, господи! — перебивает Джозеф, — угомонись ты уже. Это просто шутка. Шутка, ясно тебе?

И он говорит вещи, которых говорить точно не стоило. Куда хуже, чем случайно вырвавшийся приказ встать на колени.

— Ты же сама дала мне повод, — в голосе проскальзывает беспомощная, почти детская обида, — ты по какой-то причине считаешь меня беспринципным козлом, который так обращается с подчиненными. Но не со всеми, а исключительно с тобой. Скажи, почему? Не потому ли, что ты постоянно выдумываешь какую-то херню, демонизируешь меня, творишь херню, а потом сама взрываешься? Другой на моем месте давно бы вышвырнул тебя вон и не стал терпеть твои беды с башкой. Но ты хорошо делаешь свою работу, мать ценила тебя, потому я не имею права уволить тебя только потому, что мы не сошлись характерами.

— Ах, беды с башкой, — из всего сказанного Грин почему-то вычленяет именно это, — у меня беды с башкой? Да ты на себя…

— Хватит, — обрывает Джозеф, — ты забыла, с кем разговариваешь? Я, на минуточку, твой начальник.

— Да срала я на это с высокой колокольни! — кричит она, и, без сомнения, теперь в курсе их ссоры и все остальные коллеги, — можешь меня уволить, я разрешаю.

— Разрешаешь.

Он все-таки смеется, но это нервный смех, совершенно безрадостный. Абсурдность ситуации побила все рекорды. Джозеф уверен, даже порка не поможет этой чокнутой решить ее проблемы с дисциплиной. Тут нужен экзорцист. Быть может, ревностная католичка Шейла знает, к кому обратиться с этой проблемой.

Веселье проходит, оставляя после себя неприятный осадок. Они молчат. Иви Грин тяжело дышит, словно только что десяток-другой раз пробежалась вверх-вниз по лестнице. Она выглядит несчастной, измученной, крики и похмелье, должно быть, истощили все ее ресурсы для борьбы со вселенским злом в лице Джозефа. Но он знает — она скорее умрет, чем сдастся.

Он не такой упрямый. Он устал. Он-то в курсе, что бешеная Иви Грин была девушкой, с которой он два года мило общался и находил в этом утешение в самые трудные моменты жизни.

Больше нет утешения. Только эта психопатка. И ему становится невыносимо грустно.

— Почему ты так меня ненавидишь? — спрашивает он, не сильно-то рассчитывая на честный ответ.

И она уходит. Буквально сбегает, комично прыгая на одной ноге, чтобы на ходу натянуть обратно туфлю, так и не ставшую орудием убийства.

Джозеф тянется за телефоном на чистом инстинкте. Раньше он делал так, чтобы прийти в себя, успокоиться и перезагрузить мозги, прочитав свежие сообщения от своей далекой подруги. Увы, это больше не работает. Сейчас эти сообщения лишь огорчают его еще больше.

«Если после всего этого ты больше не захочешь со мной общаться, я пойму».

«Но мне понравилось… честно».

«Странно, я была уверена, что окажусь в черном списке».

«Тогда… может, сделаем вид, что ничего этого не было?»

«У меня правда был ужасный день, ужасное все. Я напилась, как последняя свинья. Ну, я думаю, ты догадался. Но я умница и все равно поехала на работу».

«Возможно, это мой последний рабочий день…»

«И прости, что пыталась выведать, откуда ты».

«К черту! Мне не жаль. Ты же сам разрешил рассказывать все, что захочу, так? Вот… Я не знаю, кто ты, как тебя зовут, где ты живешь, чем занимаешься, сколько тебе лет, но мне кажется, что я очень хорошо тебя знаю. Это странно, да? Я бы хотела узнать тебя по-настоящему. Но давай оставим все как есть. Я не боюсь разочароваться в тебе. Я боюсь, что ты разочаруешься во мне».

«Вот теперь я точно полечу в бан, да?»

— Разочаруешься, — отвечает Джозеф одними губами и блокирует телефон. Он не знает, что на это сказать. Очевидно, дальше затягивать с признанием нельзя. Отчаяние омывает его ледяными волнами, и он запускает пальцы в волосы, ерошит их до тех пор, пока от укладки ничего не остается, а прическа превращается в птичье гнездо. Спокойнее ему не становится, но есть в этом какое-то мстительное удовольствие. Когда-то бывший босс постоянно капал ему на мозги на эту тему — требовал или побриться налысо, или придать своей гриве «приличный вид». К черту того нудного старика, к черту мать, к черту всех. Сейчас Джозеф хочет сбежать в лес вместе с енотом.

Он кое-как дотягивает до конца рабочего дня, утешая себя невинной фантазией, как он отпустит енота на свободу и затем завалится дома в кровать. Джозеф делает мысленную пометку — на обратном пути взять домой что-нибудь крепкое. И утопить горе в любом алкоголе, что подвернется под руку.

Но Иви Грин опять вмешивается в его планы. В офисе она вела себя тихо, не отсвечивала, но все время о чем-то шушукалась со своими двумя дурнями-приятелями. Стоило Джозефу возникнуть в их поле зрения, они затихали и шустро скрипели колесиками кресел, разъезжаясь по своим местам.

Теперь она стоит посреди парковки совсем одна, прижимая к груди какую-то коробку. Порывы ветра, поднявшегося к вечеру, терзают ее волосы и полы легкого плаща. Почему-то она не торопится ехать домой.

Джозеф быстро догадывается, в чем тут дело: омерзительной колымаги Грин нигде нет. Он не раз наблюдал, как девушка воюет с заедающим замком и грохает дверью так сильно, что с этого корыта на асфальт сыпется ржавчина. Неужто кому-то понадобилось угнать этот мусор?

Грин замечает Джозефа и становится еще мрачнее.

— Что это? — вырывается у него. Джозеф кивает на коробку в руках девушки.

— Мои вещи, — наморщив нос, заявляет она. Будто объясняет ребенку очевидную истину, само собой разумеющийся факт. М-да.

Джозеф многозначительно молчит.

— Я все собрала, потому что я ухожу, — добавляет Иви Грин, — сама.

— Ясно, но…

— У меня сел телефон, и я не могу вызвать такси! — она повышает голос, перекрикивая вой ветра. Или потому, что, судя по ее кривящимся губам, она на грани истерики.

У нее сел телефон, неудивительно. Она без устали строчила послания своему другу по переписке, а он не удосужился ответить ни на одно из ее сообщений. Джозеф почти чувствует себя виноватым еще и за это. Ох, опять. Зря он спустил столько денег на сеансы у психотерапевта. Этот город и эта девушка разом похерили весь его прогресс.

— А где ваша… кхм… машина, — спрашивает он светским тоном.

— «Кхм… машина», — передразнивает Иви, — уж извините, что я не насосала на "Бентли"!

— Ох, господи, — Джозеф закрывает глаза рукой и устало качает головой, — ведь это был обычный вопрос, мисс Грин. Вам не обязательно…

— Да иди ты нахер со своими советами! — перебивает она.

По-хорошему, нужно было последовать в указанном направлении. И оставить эту вздорную, невыносимую девчонку болтаться тут до глубокой ночи, чтобы ее унесло ветром. Но Джозефу становится ее жаль.