На кладбище я не пошёл за ней. Не сговариваясь, мы решили, что на могиле матери ей лучше побыть одной. Наверняка, есть что-то, о чём она готова рассказать только матери.

- Подожди, - остановила меня Маша едва слышно, когда на кладбищенском перекрестке мы решили разойтись в разные стороны. Отсчитав четыре красные розы от букета, она передала их мне. – Ты не зашёл в цветочный… я подумала, что они тебе пригодятся. Ты говорил, что хочешь зайти к родителям…

Темные заплаканные глаза на несколько секунд сосредоточились на мне.

- Спасибо, - ответил я несколько растерянно, понимая, что сам частенько заходил на кладбище, даже не вспоминая о цветах. Обычно, это была бутылка алкоголя, которую я распивал, молча глядя на фотографии на черном камне.

Поправив шапку, Маша обняла букет, купленный для матери, и двинулась по кладбищу. Несколько секунд я провожал её взглядом, а потом пошёл к своим, чтобы не смущать девушку свои присутствием.

Много людей захоронено с момента похорон моих родителей. Если раньше я находил их быстро, зная, что они где-то с краю от приметной для меня берёзы, то сейчас приходилось потрудиться, чтобы найти берёзу, а затем, сориентировавшись по ней, и могилу, где лежали мои родители.

- Привет, мам, пап, - улыбнулся я фотографиям. Смахнул с них тонкий слой пыли и положил на могилки по два цветка каждому. – Это вам не от меня. Сам бы я о них даже не вспомнил, наверное… Да, мам, я совсем не меняюсь, - хохотнул я и тут же затих.

Странно разговаривать с ними вслух. С годами я всё чаще обращался к ним мысленно и, обычно, в самые сложные моменты. Последний раз обращался, когда Лёльку, младшую сестрёнку, приспичило поступить в университет, находящийся в совершенно другом городе. Она твёрдо решила учиться там, жить в общаге, а не в квартире, которую я мог бы ей купить в качестве компромисса с моей стороны. Скандал тогда был большой. Ни один аргумент в пользу здравого смысла о том, что она должна учиться и жить в том же городе, где находятся её братья, не сработал. Тогда она твёрдо упёрлась в то, чего хочет, и переубедить у меня её не удалось. Она живёт, учиться, и работает в другом городе, а я чувствую себя матерью-наседкой, которая ищет подходящий момент, чтобы забрать её обратно под своё крыло.

- Что вам рассказать?... – спросил я мысленно и поджал губы. – У Лёльки парень через неделю служить уходит. Лёлька плачет, но, вроде, смирилась и приняла, что так надо. Лёха всё тот же балбес. Ни капли серьёзности. Но он пытается что-то делать. Крутится-вертится, схемки какие-то пытается мутить, которые, в итоге, разгребаю я. Всё как обычно, в общем.

Ещё минут двадцать я стоял перед родителями, гоняя в голове мысли о своей жизни. Пытался рассказать много, но так, чтобы они не волновались. Привычка.

Рассказал и о Марьяне. Немного, конечно. потому что сам много чего ещё не знаю. Но не упомянуть о ней я не смог. Всё-таки, сейчас эта девушка занимает достаточно значимое место в моей жизни.

Я попрощался с родителями и медленно пошёл в сторону перекрёстка, где мы с Марьяной разошлись. Пройдя немного дальше, я увидел её с опущенной головой, а рядом с ней мужчину, который что-то говорил ей со слезами на глазах, а затем неуверенно положил ладонь ей на плечо и приобнял так, будто боялся, что Марьяна сможет его за это побить.

Но Марьяна не шелохнулась, не отпрянула, но и не обняла в ответ. Она будто замерла, превратившись в одинокую свечу, и позволила себя обнять. Но её руки при этом оставались спрятанными в карманах голубой куртки.

Я насторожился, не понимая, кто этот мужчина такой, а потом прочитал по его губам «прости». Наверное, это был тот самый отец, который бросил маму Марьяны умирать.

Понятно, почему Марьяна не отвечала ему взаимностью. Но непонятно, почему не оттолкнула. Я ведь помнил, насколько она была на него обижена.

Отец отпустил Марьяну из своих объятий и перевел виноватый взгляд на деревянный крест, так же сказав «прости».

Марьяна отёрла щёки от слёз, погладила кончиками пальцев крест и ушла, оставив отца с его горем и совестью наедине.

Встретив Марьяну, я обхватил её руку и спрятал в свой карман, на что она мило улыбнулась сквозь слёзы и вновь опустила взгляд на землю под ногами.

Я проводил её до машины, помог сесть на пассажирское, а затем сам устроился за рулем. Включил обогрев салона и несколько минут мы молча сидели в тишине, чтобы Марьяна могла прийти в себя.

- Ты простила? – спросил я тихо, когда её отец прошёл мимо машины, утирая слёзы с уголков глаз.

Марьяна проследила за моим взглядом и нахмурилась. Решительно мотнув головой, вновь опустила взгляд.

- Нет, - выронила она безэмоционально. – Я попыталась понять, но простить пока не могу.

Глава 27. Маша

Сегодняшнее утро я решила начать с решительных действий.

Маме не понравилось бы, что я столько дней сижу без дела. Сама она, когда у неё умерли оба родителя с интервалом всего в три месяца, не позволила себе расклеиваться больше четырех дней. Хоть я была маленькая, лет пять всего, но я помнила, насколько ей было непросто, и как она держалась, продолжая при этом улыбаться и играть со мной, как и всегда.

Ей было тяжело. Сейчас я в полной мере понимаю, насколько ей было тяжело. Но она продолжала повседневную жизнь, иногда позволяя себе пустить слезу во время мытья посуды или пока пила чай и торопливо отирала слёзы, чтобы я не успела их заметить. И я делала вид, что не замечала, а потом отдавала ей свою конфету, чтобы маме не было так грустно.

Что с меня, с пятилетней, ещё взять-то? Вот и отдавала самое дорогое, что у меня было, чтобы мамочка не плакала.

И сегодня, чтобы не позорить маму тем, какая у неё дочь размазня, я решила, что и мне пора взять себя в руки. Для начала я намеревалась пойти в универ, где меня уже, наверное, за почти две недели забыли преподаватели.

Утром я тихо проснулась по будильнику, ещё не вставая с постели, написала Асе смс-ку о том, что сегодня приду на занятия. Ответа пока не получила, потому что, точно знаю, что Ася сейчас начнёт переносить будильники на пять минут вперед, пока не окажется на грани проспать.

Сев в постели, я окинула комнату благодарным взглядом. Мне здесь было уютно. Настоящая девчачья комната, в которой полно розового и голубого, белая мебель, в отличие от моей с зелеными стенами и желтой мебелью. Просто постепенно моя комната из девчачьей превратилась в комнату швеи.

Я скинула с ног одеяло, прислушалась к звукам внутри квартиры и по шуму воды поняла, что Максим сейчас в душе.

Подойдя к своему рюкзаку, в который я накидала минимум вещей, я вынули из него джинсы и голубую кофту. Ту самую, которую для меня связала мама.

К горлу подступил ком, но вместе с ним на губах появилась и улыбка. Прижав кофту к груди, я подняла взгляд на потолок и мысленно поблагодарила маму за подарок, который она успела для меня сделать.

Я аккуратно положила кофту поверх одеяла на постели, разгладила мягкую ткань и попыталась унять слёзы. Сняв пижаму, я надела джинсы, носки, тонкий топ и поверх кофту небесно-голубого цвета, которая пахла мамой. Её теплом, заботой и любовью. Будто она обняла меня, мягко и невесомо.

Я увидела себя в отражении зеркала на шкафу и мне понравилось то, что я увидела. Голубой цвет будто оживил меня. Глаза хоть и были сейчас на мокром месте, но вместе с тем в них читалась некая решительность, которую я на время потеряла.

Заправив постель, я вышла из комнаты. Максим всё ещё был в душе, поэтому я сразу пошла на кухню, чтобы приготовить нам завтрак.

Я обещала Максиму сырники. Даже тесто специально вчера вечером приготовила, чтобы утром с ним не возиться.

Поставив сковороду на плиту, я налила в неё масло и включила газ. Достала из холодильника миску с тестом и начала формировать сырники, не забыв перед этим собрать волосы на макушке.

Пока формировала сырники, окинула взглядом кухню и поняла, что банка с кофе пуста. Варить нечего. Придется пить чай из пакетиков.