– Если ты меня не порадуешь, я тебя уволю, Рома.

– А что надо сказать, чтобы порадовать?

– Начинай.

– Горский Артем Михайлович. Двадцать восемь лет. Работает в фирме у своего отца. Папаша важная шишка с амбициями выше крыши. Планирует расширяться вплоть до столицы, – вот тебе и Настенька. Губа у малявки не дура. Как только смогла его отхватить?

– Это все очень занимательно, но что там с личной жизнью Артема Михайловича?

– А вот тут уже интересно. Расширять свой бизнес старший Горский планирует за счет единственного наследника Артема Михайловича, путем брака с некой Викторией Вольской. Они уже как полгода помолвлены, свадьба назначена на декабрь.

Как же хорошо, что не все повернулось ко мне одним местом. Фух.

– Ты меня порадовал, Роман Петрович. Живи.

– Благодарствую.

– Он вообще с невестой своей знаком или это полный договорняк без права голоса?

– Очень даже знаком. Девять дней проверили вместе на Маврикии.

Вот же сученыш. Но, чего уж греха таить, это мне только все на руку. Лучше не придумаешь. Настя только так побежит зализывать раны замужеством и новой жизнью. Вот только мне до декабря ждать не надо. Не бросит в ближайшее время сам, значит форсируем события.

– Стой, я прослушал. А что там с Настей. Как давно он ей мозги трахает? И не только их?

– Сложный вопрос. Но предполагаю, что месяца четыре. Его папаша собирался купить здесь землю как раз в это время. Сюда же приехала его команда во главе с сыном. Артем Михайлович шифруется, оно и понятно, свадьба на носу. Так, что еще из важного.

Остальное важное меня уже почти и не интересует. Слушаю вполуха, живо представляя, как гордая колхозница так или иначе сдастся, и как миленькая не только с отцом начнется общаться, но и замуж за меня поскачет.

– Я всю инфу вышлю на почту.

– Давай.

Очередной замах и рубить дрова продолжаю с еще большим энтузиазмом. Ровно до тех пор, пока не чувствую на себе взгляд карих глаз. Впервые за наше недолгое знакомство я вижу в нем не только удивление, но и заинтересованность. И черт поймешь чем. Тем, что я рублю дрова или она рассматривает мое тело? Разгадать ее крайне сложно. Забавно, но второй факт меня бы порадовал.

Мне не нужна ни ее симпатия, ни восхищение, ни тем более влюбленность. Но, как ни крути, потешить свое самолюбие мне необходимо. В конце концов, лицом и телом меня природа не обделила.

– Обычно девушки так пристально не разглядывают мужчин. Понравился?

– Скажете тоже. Я смотрю на ваши сиськи. Я думала, к сорока они у мужиков тоже виснут, а у вас еще стоят, – переигрываешь, Настенька. Ох, переигрываешь.

– У меня не только они стоят. Знаешь что еще?

– Уши. Я заметила, у вас хорошие хрящи. А вы, оказывается, не рукожопый. Как же такой завидный мужчина еще не женат?

– Несчастная любовь.

– В духе Анны Карениной?

– Почему в ее духе?

– На вас смотришь и под поезд хочется броситься.

– Неужели я так плох? – усмехаюсь, делая очередной замах топором.

– Для теток под сорок в самый раз.

– А ведь ты так не думаешь.

– Ошибаетесь. Так что там с несчастной любовью?

– Все скучно и банально. Она выбрала не меня, а моего одногруппника.

– Надо же. Это сто лет прошло, а вы до сих пор о ней думаете.

– Чаще, чем хотелось бы. Она маячит у меня на глазах.

– Бедненький.

Усмехаюсь в голос, правду говорят, хочешь чтобы тебе не поверили – скажи правду.

– Вы ели?

– Нет.

– Будете?

– Буду. На завтрак я предпочитаю…

– Что дадут.

***

Если я уеду отсюда с нормальным холестерином и отсутствием атеросклеротических бляшек, это будет настоящей удачей. На сковороду страшно смотреть, ибо там все плавает в жиру. Шкворчит и плавает. И куда мне две сковороды?

Когда Настя ставит на стол две тарелки, я понимаю, что есть она будет вместе со мной.

– Вам сколько яиц?

– Два.

Охренеть. Мне дает два, себе четыре. Не удивлюсь, если оставшиеся два тоже навернет сама.

– Шкварки с картошкой наложить? – повязку себе на рот наложи.

– Давай, – нехотя соглашаюсь я. Останавливаю ее рукой после двух ложек. Сама же Настя ожидаемо кладет себе гораздо больше.

– А кровянку? Она вкусная, – да чего уж там, гулять так гулять.

– Клади.

Я не знаю, как это происходит. Но это все невероятно вкусно. А черная колбаса, именуемая кровянкой, взорвала к чертям собачьим мои вкусовые рецепторы. Это что-то неописуемое. Сам тянусь за очередным куском и отправляю его в рот. Чем они ее пичкают? Глутаматом натрия? Да плевать чем, сразу закажу эту гадость себе, как только вернусь домой.

Немного насытившись, перевожу взгляд на Настю. Да что с ней не так?

В моем мире женщины так не едят. На виду они клюют несъедобный салат и запивают ее водой. Но уж точно не съедают за раз тысячи три калорий, если не больше. Ан нет, больше. Она еще и блинами закусывает.

– Ты на глисты не проверялась?

– Зараза к заразе не липнет. А почему интересуетесь?

– Ты очень много ешь, а худая.

– Поработайте весь день физически, сожрете еще больше и не потолстеете, – в принципе, да. Об этом я не подумал.

Точнее, подумал позже. Этак к часам семи, когда у меня отваливалось на хрен все что можно. Никогда я столько не работал физически. Даже поход в уличный туалет оказался ерундой, по сравнению с моими отваливающимися плечами. Но самое удивительное, что стоило мне зайти в дом и почувствовать запах какой-то выпечки, я снова захотел есть.

Усаживаюсь за стол и тянусь к пирожкам. От протянутого стакана с молоком тоже не отказываюсь. Оно оказывается не менее вкусным, чем пирожки с капустой.

– Ну и когда ты уже с природой будешь уединяться?

– В смысле? – это намек, что я скоро снова стану посетителем туалета, после такого сочетания?

– В прямом. Траву ты мне покосил, дрова нарубил, в туалете посрал и закопал. Голову себе бонусом повредил. И что?

– Что?

– Когда уже замуж будешь звать и расписывать прелести городской жизни? – не знаю, что меня отрезвляет больше, очень громкое гэканье или замужество. Отпиваю глоток молока и в этот момент Настя меня добивает. – Как там, кстати, мой папочка биологический поживает? – и все, удержать содержимое рта в оном самом мне не удается…

Глава 9

Молоко попадает на Настину шею и немного на лицо. Ничего, дорогуша. Тебе полезно сделать маску. На черта я вообще все это терпел? И главный вопрос, откуда она может быть в курсе моих планов, учитывая, что Костя ей точно об этом не говорил.

– Ты дар речи потерял? Это, вроде как, я должна молчать и обижаться на то, что ты плюнул в меня молоком, – зло произносит Настя, брезгливо вытирая салфеткой лицо.

– Извини. Я неспециально. Но, справедливости ради, маска из молочных продуктов полезна для кожи. Откуда ты знаешь про замужество?

– А ты не знаешь? Моя бабка была экстрасенсом, а мне передался от нее сей дар.

– А если подумать?

– А если подумать, я слышала разговор моего папочки с тобой, – еще бы вспомнить, что там был за разговор. – Ты обмолвился, что привьешь любовь своей будущей супруги к папуле. Но только после того, как меня непременно переоденут, а то у тебя, цитата: «глаз задергался, от одетой на мне тряпки, гордо именуемой платьем».

– Я не мог такого сказать, Настя.

– Да неужели?

– Вот тебе крест даю. Я бы сказал: «от надетой на тебе тряпки», а не одетой.

Зря. Ой, зря. Исправлять Настю надо только после замужества, а не до. Половина Настиного стакана молока моментально оказывается на моем лице.

– Справедливости ради, маска из молочных продуктов полезна для кожи, – с удовольствием копирует некогда произнесенную мной фразу.

– Справедливости ради, не для глаз, – парирую в ответ и тут же тянусь за салфетками.

Протираю глаза, мысленно заставляя себя не придушить мелкую до закорючки в ЗАГСе. Надо, Вадим, надо.