Мы были так заняты обсуждениями и горячими спорами в наше первое утро на отдыхе, что я совсем упустил из виду и Яну, и ее подругу, даже когда они, будто нарочно, проходили не по противоположному краю бассейна, а мимо наших лежаков. Позже я упрекал себя за рассеянность: из-за того, что яне поприветствовал их, когда у меня была столь удачная возможность, я тем более не мог сделать это позже, иначе это вышло бы натужно, как будто я делал это намеренно, с целью, не легко, не просто, не между делом.

А затем, когда вечером мы все же воспользовались тем, что спасатель ушел с пирса, и бросились в бушующее море, в его кипящие волны, новые задачи вытеснили прежние, окончательно погасив мой запал. Яна была из Москвы, как наверняка и ее подруга – слишком хорошенькая для Европы, думал я, и ее бы испортила Европа, как она портила почти всех российских женщин, приезжавших в нее. Она бы перестала мыться, умываться, расчесываться, покупать красивую одежду, не говоря о том, чтобы пользоваться косметикой.

А если эта красавица приехала в Турцию из Москвы, то зачем мне было знакомиться с ней? Она не производила впечатления такой девушки, которая бы согласилась на непродолжительный роман, более того, она не производила впечатление такой девушки, непродолжительный роман с которой не причинил бы мне самому огромную боль после расставания. Стало быть, и пытать счастья не стоило, игра не стоила свеч, и всякая мысль о том, что между нами было возможно чувство, была ничем иным, как изощренным способом доставлять самому себе очередные муки!

На следующее утро мне наконец снова удалось выследить Яну и ее подругу. Это случилось за завтраком, когда, сидя на террасе, я поглядывал на море, разгневанное и буйное. Огромные волны поднимались вверх, росли, вбирали в себя соленую воду, напоминая по размерам горные холмы или хребты, а затем у берега, точно обезумев от той мощи, что накапливалась в них и будто переполняла их, заворачивались, и белые их гребни превращались в страшное оружие: хладнокровное и беспощадное. Если бы человек попал под этот самый гребень, то его бы понесло по скалистому дну, царапая кожу, ударяя спину, лопатки, быть может, даже голову о камни.

Когда я был помоложе и не ведал опасностей, исходящих из морской пучины, то плавал в любую погоду, и в столь опасную тоже. Вернее сказать, пытался плавать, ведь после нескольких таких жестоких ударов белыми пенистыми волнами о дно я навсегда запомнил, что не было ничего хуже и опасней белых закручивающихся гребней моря.

И вот когда я с грустью отметил про себя, что даже без красного флага, развевающегося на пирсе, было ясно, что сегодня мы будем плавать только в бассейне, краем глаза я увидел двух молодых женщин в легких туниках: они пришли на пляж и расположились на лежаках. Это была Яна с подругой, и они были единственными, кто пришел сегодня на пляж. Казалось, само провидение влекло меня к ним, подсказывая, когда и где вернее всего сделать первый шаг.

Однако ни Артур, ни Леша не согласились идти на пляж.

– Ты как хочешь, а мы поедем сейчас на экскурсию, хоть в горы, хоть на речке сплавляться. Надоело сидеть в гостинице.

Мне также хотелось поехать с ними, но еще больше мне хотелось остаться, чтобы попытать счастья с красивой кудрявой девушкой. Раздираемый этими противоречивыми желаниями, после недолгих колебаний, я все же остался в гостинице.

Морская пена, разбиваясь о рваный и колючий берег, разлеталась в разные стороны пенистыми брызгами, и эти белые сливки долетали и до меня, и до лежаков, на которых сидели две молодые женщины. Шум отчаянных волн скрадывал звуки, оттого они не заметили, как я приблизился к ним со спины. Такое положение и позволило мне на несколько мгновений стать невидимкой, который, сам того не желая, все же подслушал их разговор.

– Ты же знаешь, я ни во что из этого не верю. – Говорила Янина подруга, и голос ее звучал спокойно, казалось, она намеренно сдерживала себя, чтобы не вступать в спор. – Откуда у них средства на столь широкомасштабное движение по стране? Все это не спроста. Ведь до них ни у кого не получалось построить что-либо подобное. Лучше все будет так, как будет.

– Я забыла, какая ты у меня еще «ватница», Катя. Но я этого так не оставлю. Любой здравомыслящий человек должен мечтать о том, чтобы уехать из России в Европу.

– В Европе нас так и ждут. – Послышался легкий смех. – Там тоже не все так просто… и не все так легко. Люди-то живут не очень богато.

– Уж во всяком случае намного лучше, чем у нас.

– Не уверена, что намного, и даже не уверена, что лучше.

Я услышал достаточно, и, так и не подсев к женщинам, прошел мимо, сделав вид, что не имел никаких намерений познакомиться с ними. Однако отступать было поздно: в конце линии лежаков не было подъема наверх, и мне пришлось расположиться на лежаке. На душе стало против воли особенно тяжело, и самая странность заключалась в том, что я еще сам не понимал, что именно так угнетало меня. Темное море будто совсем взбесилось и теперь особенно рьяно и быстро билось о рваный и острый берег, словно ругаясь и с ним, и с нами. На лазурном небе быстро пробегали слоистые облака, то заволакивая на несколько минут золотистый шар солнца, то открывая его.

Наконец, мысли, бывшие много минут как эти всплески и брызги, разрозненные и разбитые, собрались воедино: Катя! Девушку звали, как и ее. Она была такой же темноволосой, высокой и стройной, как она. И она была такой же патриоткой. Что это было: судьба или рок – что толкали меня в бездну противоречий и неразрешимых споров с самим собой? Будто кто-то сверху бил меня лбом о скалистую стену, пока до меня не дойдет какая-то важная, жизнеобразующая мысль, пока я не прозрею, пока не пробужусь от тяжкого сна, сковавшего меня посредством хлопот, рабочих задач, лени, усталости, выпивки, бессмысленных и отупляющих посиделок с друзьями и не менее бессмысленных свиданий с женщинами, которые были неспособны составить мое счастье и счастье которых был неспособен составить я.

В то самое мгновение мне показалось, что мысль, та самая мысль, которую рок заставлял меня постичь, заключалась в том, чтобы не уступать и держаться подальше от таких людей, как моя муза, моя возвышенная и непогрешимая Катерина.

В любом случае, какой бы хорошенькой ни была эта новая знакомая, она не была и вполовину так же прекрасна, как моя Катя, а если последнюю я счел недостойной себя, то уж тем более и новую Катю нужно было отвергнуть сразу.

Занятый этими размышлениями и созерцанием беснующегося, словно пляшущего и бьющегося в смертельной схватке моря, я совсем не заметил, что Катя обиделась на подругу из-за ее потока насмешек, собрала вещи и ушла к бассейну. Впрочем, мне это было уже все равно. Плавать в бассейне не было ни малейшего желания, оттого я, как завороженный, следил за волнами, за гребенчатыми вихрями и раскатистыми ударами воды о камни, то и дело вытирая с лица прилетавшую пену. Отчего злая, соленая стихия так влекла меня, отчего притягивала взор, мне было невдомек.

В эти самые минуты и произошли события, о которых я упоминал прежде, события, изменившие всю мою последующую жизнь. Краем глаза я заметил, что возле Яны появился сын хозяина отеля, молодой турок с раскосыми хитрыми и, как мне показалось еще в первый же день, наглыми глазами. Из-за шума моря я не слышал, о чем они говорили, но что-то в выражении лица Яны заинтересовало меня: казалось, разговор у них выходил неприятным. Вдалеке на краю пляжа разместилась пожилая пара немцев, но им, казалось, не было никакого дела до русской женщины и молодого турка, если кто и мог проследить за тем, чтобы ее не обидели, то это был я – как бы она ни была неприятна мне.

Неужели юный работник так грубо навязывал свое обществе гостье отеля? Мог ли он забыться настолько? И действительно, только тут я понял, что это было самое вероятное объяснение их спора: Яна, пусть была старше Кати, а все же еще молода, пусть была полновата, особенно ее руки, все же она не была отталкивающей. Скорее наоборот, купальник открывал большой бюст, о каком ее худая подруга и мечтать не могла. Что еще нужно было молодому мужчине, решившему вовлечь женщину в сугубо краткосрочные отношения? Поставив себя на место турка, я наконец сообразил, почему из всех женщин он выделил и выследил именно Яну.