– Именно так, – кивнул Шэнь Цяо. – В тот день учитель доверил «Блуждающую душу-хунь» лишь мне и строго-настрого наказал выучить ее наизусть, а записывать что-либо запретил. Среди моих братьев ходят слухи, что цзюань спрятана где-то в недрах горы Сюаньду, но я и по сей день не знаю, где именно и хранится ли она на прежнем месте.
– Неужели Ци Фэнгэ не желал, чтобы ваша цзюань передавалась из поколения в поколение? Чтобы ее положения принесли ученикам пользу? – удивился Янь Уши. – Почему же лишь тебе он дозволил ознакомиться с ней?
– Я задал ему тот же вопрос, – начал объяснять Шэнь Цяо. – Впрочем, он ничего не ответил. Как вам известно, совершенномудрый Тао и мой учитель были старыми друзьями, и я слышал, что, завершив «Сочинение о Киноварном Ян», великий алхимик горько пожалел о содеянном. Ему думалось, что его сочинение сведет Поднебесную с ума, все ополчатся против всех, и смертей будет несть числа. Видимо, мой учитель передал цзюань лишь мне, дабы, с одной стороны, сохранить наследие своего друга для следующих поколений, но в то же время не допустить, чтобы ее положения разошлись уж слишком широко и стали общеизвестными. Так он надеялся предотвратить междоусобные войны и борьбу между школами. Быть может, решения его непоследовательны, но тем самым он пытался смягчить непреодолимые противоречия.
Услышав об этом, Янь Уши презрительно фыркнул:
– Женская мягкосердечность! В этом весь Ци Фэнгэ. И всегда был таков. Хулугу и то пощадил, оставив своей школе в наследство одни лишь горести. Что толку быть несравненным мастером боевых искусств, если нерешителен как баба? К чему вообще обучать адептов боевым искусствам? Пусть бы тогда прославленный монастырь Сюаньду стал самой обыкновенной даосской обителью! Не желаешь междоусобицы в Поднебесной, так начни с себя!
Янь Уши так и сыпал колкостями, однако в его словах было зерно истины. Сам Шэнь Цяо во многом походил на своего учителя: оба имели доброе сердце и всячески заботились о других. Но и разница между ними достаточно велика, к тому же скитания заметно переменили Шэнь Цяо. Он увидел горести народа, как многие страдают от голода и прозябают в нищете, в то время как могущественные и родовитые дома поглощены борьбой за власть. Со временем он понял, что гора Сюаньду стоит не где-нибудь, а посреди суетного мира, и оттого обитель его братьев не может вечно пребывать в спокойствии и уединении, вдали от дрязг и раздоров. Рано или поздно придется сделать свой выбор.
Но увы! Самому Шэнь Цяо уже не суждено привнести в школу Сюаньду перемены – Юй Ай поторопился сам занять пост настоятеля и повел обитель в направлении, известном лишь ему одному.
Опустив голову, Шэнь Цяо глубоко задумался. Тем временем Янь Уши уже молча поднял указательный палец. Предупреждать о своих намерениях он не собирался. Впрочем, даже так Янь Уши не сумел застать Шэнь Цяо врасплох. С тех пор как ослеп, тот старательно совершенствовал остроту слуха и потому, уловив лишь легкое шевеление, поспешил оттолкнуться от камня, вскочить и уйти в сторону.
Цингун горы Сюаньду назывался «Радужная тень посреди неба» и считался непревзойденным. Когда Шэнь Цяо легко ступал по земле, его изящество и красота напоминали изящество и красоту лотоса на ветру, цветущего посреди глади пруда; и гибкостью своей он мог сравниться с упругими ветвями ивы… Ах, как описать это зрелище?.. Теперь же умения его представляли лишь бледную тень былого мастерства.
Его силы еще толком не восстановились, в то время как Янь Уши был изначально стремительнее него. Шэнь Цяо отошел всего-то на полшага, когда камень, на котором он только что сидел, с ужасающим грохотом брызнул осколками, и те устремились к несчастному. Ему еще несказанно повезло, что он сумел в последний миг собрать внутреннюю ци и защититься от камешков: лицо не пострадало, зато осколки посекли его рукав, разодрав тот в клочья, и оцарапали запястье – по белой коже побежали бусинки крови.
– Верно учитель изрек: «Полнятся жалостью вешние воды – жаль отражение им, ведомо тем: от мечтаний безумных остался лишь пепел один»! Точнее о вашем умении и не скажешь! – вскричал Шэнь Цяо и тут же умолк, весь обратившись в слух, дабы уловить малейшие движения Янь Уши. За то время, что они путешествовали вместе, Шэнь Цяо вполне изучил его нрав и теперь знал: если Демонический Владыка напал, то щадить уже не будет.
Значит, и ему придется биться что есть силы, дабы Янь Уши остался удовлетворен, а иначе его ждет жалкая и бессмысленная смерть.
«Перст весенних вод» был наиболее известен в цзянху, но владел этим умением лишь Янь Уши. С ним он разбил в пух и прах немало соперников, да и сам Ци Фэнгэ воздал ему должное, сложив двустишие в честь этого искусства. Несомненно, «Перст весенних вод» отличался самобытностью и требовал чрезвычайного мастерства, к тому же Янь Уши годами его совершенствовал, и теперь Шэнь Цяо наблюдал его во всей красе. И все же мало кто знал, что «Перст весенних вод» был рожден из тайного искусства владения мечом.
Изначально Янь Уши был превосходным мастером меча и со своим оружием ни на миг не расставался. Но однажды меч где-то сгинул, и с тех пор Янь Уши не мог найти себе клинок по руке. Он перепробовал многие, но всеми остался недоволен. И тогда он решил использовать вместо меча палец. Кто бы мог подумать, что из этого ухищрения родится непревзойденное умение, получившее столь нежное и красивое название! Однако те, кто испытал его на себе, вскоре обнаруживали, что за красотой и нежностью скрывается невероятная жестокость и неистовая мощь, которую Янь Уши без труда обрушивал на своих врагов и соперников.
Окажись в то мгновение перед Янь Уши человек с цепким взором, внимательно улавливающий каждый его жест, даже мельчайший, и он бы без тени сомнения счел движения Демонического Владыки медленными и грациозными, чуть ли не ласковыми – словно тот всего лишь желает смахнуть опавший лист с плеча противника. Но на самом деле видимый перст к тому времени был всего лишь иллюзией, ведь двигался так молниеносно, что и не поймешь, где находится и куда указывает на самом деле.
Однако Шэнь Цяо был слеп, и подобное зрелище не могло сбить его с толку. Зато все его чувства предельно обострились, отчего он воспринимал происходящее всем телом. Он ощущал, как со всех сторон его обступает невидимый заслон, упруго давит на него, и тяжесть его была уже так велика, что сравнима с горой: если обрушится, от него и мокрого места не останется. Чужая ци бурлила и, повинуясь покачиванию пальца, накатывала на Шэнь Цяо волнами, притом никогда не целясь в одну и ту же точку. То она давила на плечи, то перемещалась на шею, то еще куда, и всякий раз – совершенно непредсказуемо, да так, что невозможно защититься.
Незримые заслоны обступили Шэнь Цяо со всех сторон, запирая его, точно в ловушке; беспощадные волны вражеской ци обрушивались на него раз за разом, грозя раздавить своей силой, и укрыться от них было негде. Притом он не мог ни отступить, ни атаковать и вместе с тем чувствовал: как только собственный запас истинной ци истощится, нежный, как весенние воды, палец Янь Уши коснется его, и все будет кончено. Шэнь Цяо ждет верная смерть.
К тому времени он вернул себе лишь треть от прежних сил и как противник едва ли мог сравниться с мастером средней руки. Любой другой на его месте не стал бы даже тешить себя надеждой выжить в поединке с Янь Уши, однако у Шэнь Цяо было, в отличие от других, небольшое преимущество. Он знал не только боевое искусство школы Сюаньду, но и ознакомился с двумя цзюанями «Сочинения о Киноварном Ян», и хотя приходилось осваивать их наспех, да и времени испытать все то, что он узнал, не хватало, но память уже вернулась к нему, а значит, вместе с ней и способность противостоять врагу. Он уже не покорная жертва и без боя не уступит.
Шэнь Цяо взмахнул рукавом и встал в боевую стойку. То была начальная позиция «Меча Лазурной волны», прозванная «Тихим дуновением свежего ветерка». Тем же искусством владел Юй Ай и обратил его против Янь Уши, когда они схлестнулись.
