Разумеется, он лукавил, ведь знал, что, потеряв Шэнь Цяо, школа Сюаньду отправила людей на поиски, и те в свое время с ног сбились, обыскивая место поединка. Им не суждено было найти ни следа, ведь к тому времени Янь Уши уже велел подобрать Шэнь Цяо и унести его с собой. И всё же, зная все обстоятельства, он не желал сказать о даосах ни единого доброго слова. В конце концов ему страстно хотелось увидеть, как Шэнь Цяо совершенно отчается, падет духом и из добросердечного, пусть и нищего, праведника превратится в изгнанника, озлобленного на весь белый свет.

Но усилия Янь Уши были тщетны: на язвительные речи Шэнь Цяо не ответил ни словом. Отыскав поблизости подходящий валун, он осторожно присел на него, дабы передохнуть.

Причина в том, что Шэнь Цяо всегда подмечал за Юй Аем исключительное упрямство и врожденную жажду славы и выгоды. Во всем, что бы тот ни делал, он стремился к совершенству и наибольшей пользе, и эта привычка у Юй Ая была с самого детства. Не окажись он в монастыре горы Сюаньду, кто знает, куда бы завела его судьба. Быть может, он стал бы вторым Янь Уши. Однако это исключительное прилежание досталось обители праведников: Юй Ай отдал всего себя, все свои помыслы горе Сюаньду и с тех пор ни о чем кроме не заботился. Соученики видели в нем родного брата, питали к нему любовь и уважение, чем переменили честолюбца и отогрели его каменное сердце. И Юй Ай платил им той же любовью. Вторым Янь Уши он все же не стал, и оттого Шэнь Цяо поверил в его искренность. Мог ли он заподозрить в своем шиди предателя? Пожалуй, даже Ци Фэнгэ, будь он жив, не предугадал бы случившегося на горе Сюаньду.

К тому же Шэнь Цяо не имел права роптать: он сам потерпел поражение от тюрка Кунье, сам опозорил себя на глазах мастеров вольницыцзянху и разом лишился своего положения и доброго имени. Юй Аю ничего не оставалось, кроме как взять обязанности настоятеля-чжанцзяо на себя и после заступить на этот пост. Никто бы не счел его недостаточно опытным, соперников у него не было. Пусть даже Шэнь Цяо выжил после падения, но претендовать на место главы Сюаньду никак не мог, да и постыдился бы требовать свое у братьев по учению. Иными словами, этот случай определил положение Юй Ая раз и навсегда.

Возвышение шиди казалось закономерным, однако Шэнь Цяо смущало то, как горячо Юй Ай клялся в верности Сюаньду, с каким волнением говорил о трудностях и терзаниях, с которыми ему довелось столкнуться, и как пылко заверял, что готов на все ради величия родной школы.

Если Юй Ай говорил правду и действительно стремился не просто к главенству, то и его сговор с Кунье касался не только предательства и устранения прежнего настоятеля. Союз с тюрками, безусловно, подразумевал куда более значимые свершения.

Придя к этому выводу, Шэнь Цяо нахмурился. Но сколько бы он ни размышлял, а догадаться, что задумал Юй Ай, не мог. К тому же думать об этом было затруднительно: голова страшно болела, виски как будто пронзали раскаленные иглы, и Шэнь Цяо пришлось повременить с этим вопросом. Но кое-что он знал определенно, и это касалось тюрок.

Восстание пяти варварских племен погнало цзиньцев на юг, и с тех пор Поднебесная пребывала в раздробленности: рождались и терпели крах новые царства, династии их беспрестанно сменялись. Но в таких империях, как Чжоу и Ци, государями стали владыки сравнительно просвещенные. Хотя те и произошли от северных варваров, но за многие годы переняли традиции ханьцев и теперь во всем походили на них. Решись кто-нибудь из них объединить Поднебесную, и народ, быть может, и согласился бы на такого правителя, пусть и не без ропота. Но тюрок никто не желал терпеть. Те придерживались совершенно варварских обычаев: преимущественно кочевали и пасли скот, совершали набеги на соседние государства и беспрестанно грабили города. Народ знал за ними слишком много дурного, считая тюрок от природы свирепыми и непредсказуемыми. И никто бы не принял тюркских вождей за просвещенных государей. А потому нет оснований полагать, что Юй Ай без причины пошел бы против всей Поднебесной и презрел укоренившиеся представления о тюрках. Проще сказать, союз с тюрками явно сулил ему баснословную выгоду.

Но что он замышляет? Что могут предложить ему тюрки? И какая польза от этого Сюаньду?

Безусловно, Шэнь Цяо не мог обсудить свои догадки с Янь Уши. И хотя сейчас они гораздо ближе, чем незнакомцы и случайные попутчики, но приятелями так и не стали. Сверх того, Янь Уши сумасброд, нрав у него переменчивый – как можно говорить с ним о серьезных вещах?

Смирившись с тем, что понимания у Демонического Владыки не найдет, Шэнь Цяо остался один на один со своими мыслями. И смутные догадки не желали отпускать его: он раз за разом перебирал собранные сведения, но так и не смог постичь сути происходящего, словно смотрел на все сквозь туманную завесу. Такие же смутные образы тревожат взор, когда стремишься разглядеть двор сквозь тончайшую бумагу оконного переплета.

– Достаточно отдохнул? – вдруг осведомился у него Янь Уши.

Шэнь Цяо в недоумении вскинул голову. Поскольку его вывели из глубокой задумчивости, глядел он рассеянно, а на лице застыло выражение человека несведущего, ни в чем не повинного.

– Если отдохнул, давай сразимся, – неумолимо добавил Янь Уши. Шэнь Цяо от его вызова опешил, но тут же оправился и, горько усмехнувшись, возразил:

– Да разве я противник главе Яню? И вы уже знаете, каков я, поскольку испытывали на мне свою силу.

– Как думаешь, для чего я тебя забрал? – вслед удивился Янь Уши. – Жив ты или мертв, меня б ничуть не заботило, не познай ты «Сочинение о Киноварном Ян». Пожелай я одну лишь цзюань, стал бы таскать тебя за собой? Не проще ли самому взойти на гору Сюаньду и завладеть ею? Но дело в том, что я давно разыскиваю того, кто усвоил «Сочинение о Киноварном Ян», дабы через него, в бою, постичь искусство Тао Хунцзина. Ты знаком с двумя цзюанями и вполне постиг их содержание, а такая удача, как знаешь, мало кому выпадает в жизни. Что до твоей немощи, то боевые навыки восстановятся, не сомневайся, это лишь вопрос времени. Не могу же я драться сам с собой? А плешивого осла Сюэтина еще попробуй найди. Разве не остаешься ты один? Единственный подходящий соперник?

Шэнь Цяо встретил его надежды долгим молчанием. Наконец он проронил:

– От прежней мощи у меня осталась едва ли треть, к тому же в поединке с Юй Аем я получил тяжкие раны. Боюсь, глава Янь, сражаться я не в силах.

– Вот я и смилостивился над тобой, – подхватил Янь Уши. – Позволил тебе посидеть немного и передохнуть.

– Мне вдруг подумалось, что стоило бы остаться на горе Сюаньду… – безысходно пробормотал Шэнь Цяо.

Но Янь Уши его не слушал и все говорил о своем:

– Память к тебе возвратилась, стало быть, ты отчетливо помнишь положения той цзюани, что досталась тебе в наследство. Теперь прибавь к ней положения той цзюани, что прочел в Заоблачном монастыре, и если ты постигнешь суть той и другой части, несомненно, совершишь прорыв и достигнешь новой ступени мастерства.

Выслушав его, Шэнь Цяо согласно кивнул и честно сказал:

– Так и есть.

И тут ему пришло в голову, сколь многим он обязан Янь Уши. Пусть замыслы Демонического Владыки вовсе не чисты и не бескорыстны и все их знакомство он только тем и занят, что строит против него, Шэнь Цяо, козни, а потом наслаждается зрелищем чужих злоключений, а все же о тех милостях, которые Янь Уши вздумал оказать, забывать не следует. И Шэнь Цяо решил воздать ему должное.

– С тех пор как покинул вашу усадьбу, я так и не отблагодарил вас, глава Янь, – начал он. – Не прояви вы ко мне милосердия – и бродить мне веки вечные неприкаянным духом у пика Полушага.

– Уж лучше благодари свою внутреннюю ци, взращенную «Сочинением о Киноварном Ян», – парировал тот. – В ином случае стал бы я тебя спасать?

– Ну что ж, – немного помолчав, грустно улыбнулся Шэнь Цяо, – тогда воскурю благовония учителю и поблагодарю его за то, что передал цзюань мне.

– Сражаясь с Юй Аем, я подметил, что ток его ци ни в чем не схож с твоим током, стало быть, с «Сочинением о Киноварном Ян» он не знаком, – вдруг сообщил Янь Уши. – Верно ли я решил? Неужели Ци Фэнгэ передал цзюань лишь тебе одному?