Лишь спустя несколько недель он очнулся, и тогда прислуга поспешила позвать Юй Шэнъяня к больному. Так он стал свидетелем того, как Шэнь Цяо медленно открывает глаза. Юй Шэнъянь решил ему все объяснить:

– Ты получил тяжкие раны и переломал почти все кости. Пока не оправишься, тебе лучше не двигаться.

На это Шэнь Цяо вопросительно нахмурился, но брови приподнялись лишь слегка. Губы его чуть пошевелились, словно он хотел что-то сказать, но не хватило сил; лицо приобрело растерянное выражение. Неужели он и правда повредился рассудком?

Немного поразмыслив, Юй Шэнъянь спросил:

– Ты помнишь, как тебя зовут?

Шэнь Цяо с трудом сомкнул и разомкнул веки, после чего тяжело и едва заметно покачал головой.

Что же с ним? Утратил память? При падении – дело обычное, к тому же Шэнь Цяо рухнул на камень и ударился затылком. Юй Шэнъянь отчетливо помнил, как выглядела эта рана, когда он подобрал праведника: длинная и глубокая, сквозь плоть проглядывает белая кость.

– Уважаемый… – вдруг заговорил больной, и каждое слово давалось ему с большим трудом, отчего приходилось низко наклоняться к нему, чтобы разобрать хоть что-нибудь. – Все темно перед глазами… Я ничего не вижу…

Юй Шэнъянь вздрогнул. Неужели Шэнь Цяо не повредился рассудком, но полностью ослеп?

– Зовут тебя Шэнь Цяо, ты ученик школы Чистой Луны. Был тяжело ранен, но, по счастью, я проходил мимо и вовремя тебя спас. На тебя напали наши враги из школы Обоюдной Радости. Одолеть их я тоже не смог, потому мне оставалось лишь взвалить тебя на спину и бежать без оглядки. Мы обязательно разыщем их и отомстим, как только ты сколько-нибудь оправишься и вернешь прежние силы, – совершенно серьезно объяснял Юй Шэнъянь, пускай и знал, что несет полную чушь.

Кто бы мог подумать, что Шэнь Цяо с той же серьезностью будет слушать его выдумки! А выслушав, спокойно спросит:

– В таком случае как я должен к тебе обращаться?

– Фамилия моя Юй, зовут меня Шэнъянь, и я твой шисюн.

До чего бессовестная ложь! Юй Шэнъяню слегка за двадцать, и он никак не мог быть старшим соучеником этому человеку, которого учил еще сам Ци Фэнгэ. Вдобавок после смерти наставника Шэнь Цяо целых пять лет стоял во главе школы Сюаньду. И пускай по лицу даоса так сразу и не скажешь, какой у него возраст, но сами эти сведения говорят о неоспоримом старшинстве.

Иными словами, Юй Шэнъянь жестоко дурачил слепца, пользуясь тем, что тот все равно не увидит обидчика, и тем самым самоутверждался за чужой счет.

На это Шэнь Цяо с истинным смирением ответил:

– Хорошо, шисюн.

От его покорности Юй Шэнъянь на мгновение утратил дар речи. Глядя на честное и доброе лицо Шэнь Цяо, он испытал слабый укол совести. Впрочем, угрызения мучили его недолго. Несколько оправившись, Юй Шэнъянь издал неловкий смешок и поспешил добавить:

– Вот и умница. А поскольку ты пока не в силах встать, хорошенько отдыхай – дай ранам затянуться. Как только окрепнешь, я отведу тебя засвидетельствовать почтение нашему учителю.

– Как пожелаешь, – все так же смиренно ответствовал Шэнь Цяо, прикрыв глаза.

И когда он распахнул их вновь, стало ясно, что он действительно слеп: взгляд рассеянный и тусклый, зрачки блуждают, не останавливаясь ни на чем.

– Шисюн?..

– Что-то еще? – любезно откликнулся Юй Шэнъянь.

Сам он считал себя человеком участливым, особенно в отношении красивых людей, и, глядя на Шэнь Цяо, Юй Шэнъянь в который раз пожалел о его печальной участи. Интересно, как благороден был этот человек, сколь изысканными манерами отличался, когда пребывал в расцвете сил и руководил школой?

– Пить хочется… – признался Шэнь Цяо.

– Воду не пей, – строго велел Юй Шэнъянь, – а лекарство скоро будет готово. Теперь отвары заменят тебе всякое питье.

Очень кстати в комнату вошла служанка с лечебным отваром, и Юй Шэнъянь вновь ощутил укол совести, что было весьма странно, ведь вина мучила его редко. Возможно, ему неспокойно оттого, что он выдумал для Шэнь Цяо слишком многое. Как бы то ни было, Юй Шэнъянь забрал с подноса служанки чашу, велел подложить подушку под голову больного и принялся лично выпаивать того лекарством.

Упав с огромной высоты, Шэнь Цяо не только переломал себе почти все кости, но и повредил многие меридианы, отчего едва ли мог выжить. И то, что он пришел в себя всего-то месяц спустя, – целиком и полностью заслуга его хорошего основания. Но теперь пройдет никак не меньше трех, прежде чем он сумеет хотя бы двигаться.

Стоит сказать, что, поступив в ученики к Янь Уши, Юй Шэнъянь за время обучения натерпелся всякого, но нищеты с тех пор не знал: неправедные школы всегда жили в роскоши, и его траты на изысканную пищу и богатые одежды не уступали расходам отпрысков самых знатных домов. Такому господину уж точно никогда не приходилось выпаивать кого-либо лекарствами, так что Юй Шэнъянь с особой осторожностью подносил отвар ко рту больного. Однако даже так он умудрялся то и дело проливать его прямо на Шэнь Цяо, впрочем, тот, пока глотал ложку за ложкой, не выказывал и тени неудовольствия.

Когда оба закончили с этим делом, на лице праведника показалась слабая улыбка.

– Спасибо, шисюн.

Какая мягкость! Какое обхождение, какая приветливость! Притом редкое послушание и изящество! И пускай это была лишь тень настоящей улыбки, но ее хватило, чтобы оживить обескровленное лицо. Глядя на Шэнь Цяо, стоявшая рядом служанка зарделась и поспешила отвести глаза.

Но больше всего Юй Шэнъяня поразило то, что бывший настоятель как будто ничем не встревожен и не спешит докучать вопросами. Окажись он сам на месте праведника, то есть проснувшись в полной растерянности, ничего не помня, к тому же слепцом, Юй Шэнъянь, конечно же, не сошел бы с ума от горя, но и не остался бы так спокоен. Он не преминул бы поскорее допытаться, что с ним случилось.

Мучимый любопытством, он спросил у Шэнь Цяо:

– Почему ты не спрашиваешь, когда поправишься?

– По моей вине учителю и шисюну и так пришлось немало похлопотать и потревожиться, – тут речь Шэнь Цяо прервал кашель, который разбередил его раны, и праведник чуть нахмурился от боли. – Если стану спрашивать и докучать, разве не огорчу вас еще больше?

Прежде Юй Шэнъянь никогда не встречал настолько обходительного и внимательного к другим человека, к тому же Шэнь Цяо проговорил все это с такой искренностью на лице, что его ложный соученик вновь испытал укол совести и не нашелся с ответом. Наконец Юй Шэнъянь проронил:

– Что ж, тогда отдыхай. Сегодня больше тебя не потревожу, а завтра снова приду с лекарством.

– Благодарю, шисюн, – ответствовал Шэнь Цяо. – Прошу, кланяйся от меня учителю.

– Обязательно, – пообещал тот, чувствуя, что с каждым словом ему все более неловко сидеть подле больного. Почесав нос, Юй Шэнъянь бросил еще пару подходящих случаю фраз, встал и вышел из комнаты.

И если поначалу он подозревал, что этот праведник только прикидывается дурачком, утратившим всякую память, то после, навещая его день за днем, Юй Шэнъянь убедился, что Шэн Цяо действительно ничего не помнит: тот был неизменно приветлив, жизнерадостен и искренне благодарен «старшему соученику». Что бы Юй Шэнъянь ни рассказывал – его подопечный все принимал на веру, ничуть не сомневаясь в чужих словах. Своей наивностью и безупречностью этот человек уже напоминал чистый лист.

Едва Шэнь Цяо смог подняться с постели и стал худо-бедно ходить, как тут же пожелал встретиться с «учителем» Янь Уши и лично выразить ему свою признательность.

Не напоминай Юй Шэнъянь наставнику о существовании Шэнь Цяо, и Янь Уши, погруженный в свои заботы, пожалуй, совершенно забыл бы о нем. Он почти не бывал в усадьбе – слишком многие дела требовали его личного присутствия. Ведь за те десять лет, что этот почтеннейший провел в затворе, в Поднебесной многое переменилось, о чем в двух словах и не рассказать.