- Будьте так любезны, снимите на 60 секунд гарнитуру перед дверью кабинета, – отчеканил напоказ евнух, и так же напоказ продолжил: - Я просто не понимаю, как вы осмеливаетесь спорить, понимая, что речь идет о рабочей обстановке господина председателя, которую совершенно недопустимо нарушать посторонними звуками! Невиданное, невероятное неуважение!
Капитан с плаката покивал чуть деревянно: мол, ну да, ну да, дело евнухов султана - ревностно беречь султанскую обстановку, дело воинов султана - защищать его покой более действенным и не всегда бесшумным образом. Потом неотобранную еще часть сбруи отцепил и аккуратно устроил на кресле.
В гарнитуру сказал:
- Темель-эфенди, я прошу прощения, но в следующие пять минут я могу в любой момент оказаться в режиме "молчание".
Можно было просто сигнал подать, но отчего же не проявить вежливость к человеку, достойному вежливости.
В кабинете было просторно, полупрохладно и при этом – солнечно. Стекла во всю стену и крышу, типичный пентхаус. Глупо, подумал Амар, одна ракета и… На втором шаге он все-таки вспомнил, зачем здесь, попытался найти взглядом Штааля – а нашел стоявшего у торца широченного стола Кемаля-гниду. Шаг и еще шаг. Каплун фазаний не обманул: ровно пять шагов до кресла, и затылок начальства виден только сверху. Протянуть руку, уронить теплую металлическую пластину в подставленную ладонь. Пять шагов назад, говорите? Спиной? Сейчас споткнусь и грохнусь во весь рост, вот смеху-то будет… и рабочая обстановка, конечно, пострадает.
Амар молча отсалютовал Кемалю, шефу и темному пятну в солнечном ореоле, развернулся и вышел. В четыре шага.
Рафик аль-Сольх, по-прежнему
Господин старший инспектор Темель Ильхан возник посреди рабочей поверхности внезапно и почти бесшумно - секретарю было приказано немедля пропускать все входящие из Сектора А, немедля пропускать и аккуратно записывать, и он пропустил и, будем надеяться, пишет. Но не слушает, слушать ему запрещено.
- Господин заместитель министра, прошу прощения за поздний звонок, надеюсь, что не обеспокоил вас.
Реверансы, осведомления о здоровье, тяжкие вздохи, посвященные работе, не дающей продохнуть и не наблюдающей часов... все это значило - все хорошо, все нормально, все вошло в мирное медленное русло.
- Достопочтенный господин заместитель министра, я хотел бы от имени отдела заверить вас, что сегодняшние... мероприятия никоим образом не скажутся на скорости расследования, собственно, эти мероприятия были следственными, и мы надеемся в кратчайшие сроки снабдить Министерство иностранных дел необходимой ему информацией.
Все совсем в порядке, говорит старший инспектор, отбой.
Рафик кивает, вопросительно поднимает бровь.
- Я... - и здесь слышится легкая пауза, - также прошу прощения, что сообщает вам об этом ваш покорный слуга, а не, - еще одна легкая пауза, - капитан Хамади, но он все еще там. Приятного вечера, господин замминистра.
Вечер, вероятно, будет приятным, подумал Рафик, медленно-медленно выдыхая раскалившийся в легких воздух. Фарид нашелся, с ним все хорошо. У полковника Штааля тоже хорошо, невзирая на то, что его приволокли к Вождю на аркане и до сих пор не выпустили. Если только старший инспектор Ильхан не имел в виду, что в Секторе А сменилась власть, и теперь место Штааля занял капитан Хамади. Хс на такой должности? Это может случиться только милостью Алтына и по его личному указанию, а капитан Хамади в Секторе А еще и полугода не прослужил. Неужели успел подсидеть? Кто же этот долговязый араб из пресловутого «опоздавшего поколения»?! Да даже если и не занял место, не подсидел, а просто играл какую-то роль в очередной интриге Народной Армии… лихо, с какой стороны ни взгляни, а лихо.
Уточнить его новую должность, отметил себе Рафик, прежде чем отдариваться за спасение Фарида – чтоб не промахнуться ненароком.
Нет, подумал Рафик, все же не подсидел, ерунда, это бы в разговоре обозначили более ясно. А не ерунда, что копали все же военные - и копали под нас, и как под концерн, и как под дипломатов. Потому что, кроме старшего инспектора, мне официально не позвонил никто. Как оно и должно быть, если мы ни в чем не виноваты - но о заговоре не знали. Если бы знали, перед нами пришлось бы... нет, конечно, не извиняться - но как-то обозначить наш статус пострадавших, за который нам положено и положено немало. Так что ставить нас в известность никто не захочет.
Не дождетесь. Все сами узнаем, установим и возьмем. Все - и еще щепотку сверху.
И - подумал он со вздохом - немножко поделимся с Сектором А.
Амар Хамади, сотрудник Сектора А
- Простите, что не ответил на ваше сообщение... - Амар проглотил злобное «ну что вы, Валентин-бей, какие мелочи» - и услышал продолжение: - Они там у меня отобрали даже перьевую ручку, не то что коммуникаторы.
- Ч-что?..
- Все отобрали, и посадили в совершенно пустую комнату, вы представляете? – хихикнул Штааль. – Часа на два или на три, точно не скажу. Вышло очень удачно для дела.
- Зачем? – Амар уже знал, что сейчас услышит, и ему было только интересно, как это будет сформулировано.
- В воспитательных целях, наверное. - Начальство еще раз хихикнуло. Амару, кажется, предлагали разделить веселье и посмеяться над глупостью то ли сотрудников аппарата, то ли самого Вождя.
Хамади покосился на шефа, сидевшего в пассажирском кресле, и возблагодарил столичную вечернюю пробку. Его накрыло чувством, плохо совмещавшимся с вождением служебной машины по городу, хотя управление и было на три четверти автоматизированным. Сочетание интеллектуальной мощи и нестерпимой слабости, даже виктимности характера бесило и вызывало не только желание защитить, оградить, но и оторвать эту гениальную голову именно за вопиющую беззащитность.
Амару совершенно не было смешно, ему было тошно - до цветных пятен перед глазами, до гула в ушах и острой необходимости ударить кулаками во что-нибудь... только не в пассажира, ради всего, нет. Он даже понимал весь абсурд желания причинить человеку боль именно за то, что ему слишком легко причинить боль; но гнев и бешенство требовали выхода, сброса...
При этом он еще помнил, что везет руководителя Сектора А контрразведки Народной Армии Турана, своего начальника, стоящего намного выше в иерархии. Не друга и даже не приятеля, босса.
Вдох-выдох. Быстрый глубокий вдох, медленный выдох.
- Вам нехорошо?
- Я представил себе, что было бы, если бы я промахнулся... – соврал Амар. Этот ужас уже давно перегорел, был пережит и забыт.
- Может быть, я поведу?
- Сидите уже. Знаете, что такое цвет grenouilles dans un évanouissement?
- Лягушки в... м-м... в чем?
- В вашем случае – в зеркале! – показал Хамади на зеркальную полосу на приборной панели.
Начальство приподняло брови со знакомым Амару негодованием – мол, нахал и непочтительный негодяй, но на большее его не хватило.
- Я тут немного подремлю, можно? – голосом стеснительного ребенка спросил пассажир, и, не дожидаясь ответа, то ли моментально отрубился, то ли удачно притворился глубоко спящим.
Всю оставшуюся дорогу Амар благонравно размышлял о том, что Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, исключительно хорошо относился к кошкам, а также об культурных корнях такого отношения – поди повози с собой кошек на верблюдах, тут точно войдешь в историю, - но сойдет ли дорогое начальство за кошку, и зачтется ли сохранение его сна во всех проклятых пробках этого проклятого города хотя бы как компенсация всех проклятий, призванных по дороге на город и разъезжающих по нему идиотов?..
Вертолет у него забрали, а в качестве возмещения – не выгонять же удостоенных внимания Вождя идти по улицам пешком, - дали на время машину. Шофера, прилагавшегося к машине, Амар отправил пообедать, и теперь уже жалел об этом.
У самого дома он нехотя разбудил шефа и сдал на руки супруге, был приглашен на ужин и вежливо отказался, сказав, что был бы счастлив, но его, увы, ждут дела… увы, не великие, но совершенно необходимые, а вот Валентин-бей доставлен и его, если ему вдруг заблагорассудится сегодня еще поработать, надо бы привязать и запереть.
