март 2038, из рабочих записей Мишеля де Сенса, инфопортал "Восточный экспресс".
Ажах аль-Рахман, бродячий проповедник послушания
- Пора записываться, - напомнил Рашид. – У меня все готово.
Записи должны выходить регулярно, где бы ни находился отряд. Дважды важно: для друзей и для врагов. Потому что записей ждут и те, и другие. Сейчас, когда отряд аль-Рахмана ушел далеко от насиженных мест, особенно важно не сбиться с графика. Те, кто следят за ними, не должны насторожиться, а не вышедшая вовремя запись – тревожный сигнал.
- Сейчас, сейчас, дай хоть умыться, - проворчал командир.
- Так я же фильтры накладываю. – Одни и те же, из раза в раз. «Мертвый» фон – небо, песок, - из которого нельзя взять ни крохи информации. Лицо-маска, грубая анимация, тоже повторяющаяся из раза в раз. Анализировать бесполезно.
- Все равно нельзя с неумытой физиономией, - отмахнулся Ажах. – Неуважительно.
Рашид кивнул и принялся еще раз проверять настройки. Камера ему не очень нравилась, давала заметный шум в фоне, но это тоже – примета, все равно что подпись. Гарантия подлинности. Потом слегка подчищенная запись нырнет в хранилище в «серой» сети и оттуда распространится по заранее прописанным маршрутам, на дружественные сайты и к подписчикам.
Интересно, о чем будет сегодняшняя проповедь? Командир никогда не читал по записям, не репетировал выступления, он их, кажется, вообще не готовил – иногда просил найти какие-нибудь данные, но и те просматривал вполглаза. Говорил по вдохновению.
- …сегодня мы поговорим о том, как шайтан пытается разрушить нашу умму. Этих способов много, но самый надежный тот, что меньше всех заметен. Самый опасный яд - тот, что накапливается в костях и убивает через много лет. Такая вода кажется чистой и сладкой, утоляет жажду, но пьющий ее обречен на муки, и передаст яд своим детям. Первый яд был влит в наши колодцы еще сто лет назад. Яд прогресса. Яд убеждения, что прав тот, кто имеет больше вещей и удобств сейчас и получит еще больше - в будущем. Яд мысли, что мир растет вверх и что завтра должно быть светлее, сытнее, слаще. А если это не так, значит вина на опоздавшем. Яд гордыни, жадности и жажды. И не делайте ошибки, он был влит во все колодцы, даже в наш. Яма, вывернутая наизнанку, не становится горой. От скольких полезных вещей отказались наши учителя, сколько безвредных нововведений преследовали даже и смертью - только чтобы не быть похожими на предателей веры. Сколько общин разрушили, называя ересью и нововведением то, от чего не отворачивалось поколение сподвижников Пророка.
Война шла там, где должен бы царить мир - а яд действовал. Сколько детей приносила в мир женщина в Пакистане три поколения назад? Семь. Семерых рожала и вынашивала и милостью Аллаха не меньше пяти оставалось жить. Сколько было у нее детей поколение спустя? Четверо. А перед великой войной? Трое, люди, трое. И это в Пакистане, стране не обиженной благочестием. В еретической Турции - двое и полтора - в Иране, воистину разъяснил им Аллах их нечестие…
Рашид поднял голову, любуясь командиром, потом бросил беглый взгляд на планшет, где небольшое изображение командира дублировало то, что Рашид видел перед собой: человека лет за сорок, с аккуратно подстриженной короткой бородой от уха до уха и яркими умными глазами. Ажах говорил ясно и воодушевленно, с искренним удовольствием. Рашид знал все его выражения лица – гневное при виде непотребств, которые творили неверные, усталое после боя, сосредоточенное над очередной хитроумной бомбой… знал и больше всех любил командира таким – добрым наставником. Если бы не бесконечная война, он, может быть, и занимался тем, к чему больше всего лежит душа: учил бы. Он и сейчас учит, потому что каждый теракт – это урок способным слышать и наказание глухим.
Если бы не война, подумал в который раз Рашид, мы бы вообще не встретились. Если бы не война и все, что той войне предшествовало. Когда-то его не интересовало ничего, кроме компьютеров, и все, кроме отца – мать, братья, сестры, и прочая многочисленная родня, - считали Рашида слишком уж странным и отчужденным. Как говорили в семье, наш Рашид даже есть не любит, потому что на еде нет кнопок. В школе у него тоже не было приятелей. Учился он кое-как даже в хауптшуле, и не потому, что не успевал, он даже по-немецки говорил лучше всех детей-эмигрантов в классе, а потому что не понимал – зачем. Все, что нужно, можно узнать в сети быстрее и проще. Дома хороших оценок тоже не требовали. Отца больше радовало, что младший сын уже зарабатывает настоящие деньги, собирая и настраивая компьютеры всему кварталу, протягивая сети и изгоняя вредные вирусы.
Дома, наверное, что-то происходило. Появлялись какие-то люди, по словам родителей - гости или родственники, с большим багажом или вовсе налегке. Жили порой месяцами, порой только ночевали. Довольно часто отец просил Рашида отправить зашифрованное электронное послание, всегда очень волновался, не попадет ли оно в чужие руки, потом гладил сына по голове и называл умницей. Вот это мальчику нравилось по-настоящему…
- ... пришли другие нечестивцы и разрушители мечетей, и враги Аллаха, хуже неверных, и что же сделали они? Сладкой водой по край налили они колодцы. Голоду конец, сказали они. И не солгали ни словом. Нечестивцы во всем прочем, здесь они не совершили нечестия, сказанное ими верно. Изменили природу, извратив то, что сотворено Аллахом, лучшим из творцов - и сделали то, что никому не было под силу. Сколько людей ни сядет за стол, ответят им "Ешьте и пейте, никто не увидит дна" Разве не доброе дело? Но посмотрите, верующие. Раньше тех, кого не звала вера умножать мир ислама, толкала на это нужда. Дети - защита в старости, дети - стена между родителями и голодом, дети - сила, когда нет своей силы. Что же сделается теперь, когда нужде положен предел?
Что сделается, Рашид знал – сам находил данные. Сам видел доклады туранского министерства труда и социального обеспечения. Они планируют, что «зеленая революция» – тьфу, еще ведь и цвет выбрали нарочно, - в первые же десять лет после начала сократит рождаемость, а совокупность туранских социальных программ – теплицы, всеобщее среднее образование, женское профессиональное образование, пропаганда планирования семьи, - позволит к 2050 году достичь результата 2,2 ребенка на туранскую семью. Как будто один раз это уже почти не случилось. Тогда самые «прогрессивные» страны спасла… война. Погибло столько стариков, что показатели старения популяции резко откатились назад. Теперь туранский Золотой Вождь хочет начать все сначала, но уже куда эффективнее. Раньше можно было напугать людей цифрами: если вы не откажетесь от ложных благ, не перестанете ослеплять себя богатством и праздностью, через двадцать, тридцать лет на одного взрослого мужчину будет приходиться пятеро беспомощных стариков. Теперь турки выдумали теплицы. А мы… неужели мы опять проспали, опоздали, не заметили вовремя?
Когда-то Рашид так увлекся любимым делом, что не заметил – вокруг становится хуже и хуже. Он не смотрел телевизор и не слушал радио – зачем, что там хорошего? – не особенно часто выбирался за пределы квартала. Зачем, если у тебя есть целый мир внутри системника, под крышкой ноута, на экране айпада, киндла? Все под рукой. Музыка, фильмы, книги и самые интересные разговоры. Отец и его странные приятели не называли увлечения Рашида тлетворными новшествами, наоборот, при каждом случае прибегали к его помощи. Вокруг, за пределами дома и квартала, что-то происходило – шли странные разговоры об отмене пособий, языковых экзаменах, потом о семейной ответственности, расселении моноэтнических кварталов, крахе мультикультурализма, европейских ценностях… Рашид об этом почти не думал. Один раз бритоголовые разгромили несколько лавок на их улице, но отцовскую не тронули. В другой раз их с братом побили почти в центре города, а полиция куда-то запропастилась. Все равно у него был целый собственный безграничный мир.
