Светлане пришлось рассказывать и про грошик, и про зелье, и про подозрения о письмоводителе. Хвостомойки подобрались, переглядываясь. Кажется, они даже про кашель и раны забыли, увлеченные делом, от которого их, между прочим, отстранили. Петров задумчиво смотрел в одеяло, и то и дело шевелил губами, что-то проговаривая про себя. Громов привычно хмурился — его брови совсем сошлись на переносице.

— Вы уверены в зелье и проклятье? — спросил, наконец, он.

— Я уверена в том, что кто-то позаботился заранее, чтобы Ерофея Степановича не задел разъяренный берендей. С проклятьем еще предстоит разбираться.

— Будьте осторожны. При малейшей подозрении просто сожгите его. Это все может оказаться крайне опасно.

Светлана напряглась: вот снова! Снова знания, недоступные не магам. Демьян помешал со своим энтузиазмом — он потряс бумажным пакетом с бутылкой:

— Во! Щас поеду и…

Петров поморщился:

— Демьян, может, подождешь пару дней? — Он хватанул посиневшими губами воздух, отдышался и добавил: — Я выпишусь и сам все сделаю.

Светлана замерла от самоуверенности хвостомойки. Она посмотрела на Громова и поняла, что возмущаться бесполезно — тот кивнул, соглашаясь с Петровым:

— Подожди нас, Демьян. Это дело сложное, тянуться будет долго — пара дней ничего не решат. А запороть доказательства можно запросто. Светлана Алексеевна, вас тоже это касается. Я абсолютно серьезен с проклятьем. Лучше сжечь, чем пострадать, как Ивашка. Обещайте, Светлана Алексеевна.

Она твердо, стараясь не показать своей обиды, сказала — она не любила, когда ей указывали там, где она сама разбирается лучше:

— Я не буду рисковать, Александр Еремеевич.

— Это не обещание, — сурово возразил Громов.

Светлана пожала плечами:

— Иного я сказать не могу. Я маг. Я сделаю так, как сочту нужным. Ивашка может оказаться случайно пострадавшим, как и вы. Вы можете с этим не соглашаться, но я разберусь с проклятьем так, как сама сочту нужным.

Громов тихо выругался:

— Холера… Светлана Алексеевна, прошу…

— И я прошу: каплю доверия. Хоть я её не совсем заслужила.

— Простите? — пристав всматривался в Светлану, пытаясь понять, о чем она. — Вы не обязаны заслуживать мое доверие. Вы его ничем не предали.

Светлана грустно улыбнулась и решительно, сжигая за собой мосты, призналась — иному бы и не сказала, но рисковать Громовым не хотелось — он же упертый:

— Я сказала вам еще не все. Ожерелье на убитой… Это мое ожерелье.

— Вы уверены?

Громов снова переглянулся с Петровым. Тот прищурился, как и пристав, и что-то усиленно принялся обдумывать.

— Демьян, фотографию, пожалуйста! — скомандовал Александр Еремеевич.

Тот спешно достал папку из внутреннего кармана шинели и протянул фото.

Громов не сводил со Светланы своего напряженного взгляда:

— Как вы опознали ожерелье, кроме как по счету бусин? Фотография черно-белая, цвет жемчужин не разобрать, а в Сосновском вы не видели ожерелье — только мы с Владимиром осматривали его.

Светлана вспомнила, как Громов и Петров расстегнули ворот на убитой и тут же выругались. Вот что это было — они обнаружили ожерелье уже тогда и решили, что это великая княжна Елизавета.

— Я сама каждый год нанизывала жемчужины. Я далеко не ювелир, завязывать правильно узлы я не умею. Тем более, что мне приходилось каждый год снова развязывать и завязывать по новой. Хвостик нити с одной стороны растрепался. Вдобавок для своего удобства я его оставляла всегда длинным. Там с одной стороны заводской узел, с другой мой неправильный. Я думала: когда-нибудь разбогатею и докуплю жемчужин. Тогда и собиралась отнести ожерелье ювелиру, чтобы его собрали правильно.

— Что-то еще? — Громов продолжал нехорошо всматриваться в Светлану. Петров, кстати, тоже.

Лгать было глупо, раз она уже созналась в главном, и Светлана призналась:

— Еще все жемчужины заговорены мной от повреждений. Но тут без прикосновения я не скажу. Надо было проклясть его от воровства, да я не рискнула.

— Ожерелье уже отправлено в Москву. Что-то еще было примечательного на ожерелье?

Светлана мягко улыбнулась, вспоминая старые ссоры с сестрой, каждая из которых была трагедией в детстве. Сейчас Светлана все бы простила, только бы сестра была рядом. И живая.

— Замочек. Моя старшая сестра его повредила. Там была надпись. Она её пилочкой повредила мне назло. Было за что — я её постоянно доставала своими проказами.

Мужчины уже привычно переглянулись. Только Демьян и стоял смирно, подпирая стену — он мало что понимал в происходящем. Громов твердо сказал:

— Светлана Алексеевна, вы официально подтверждаете, что ожерелье принадлежит вам?

— Да. Могу подписать все необходимые бумаги. Что-то еще?

— Кто бывал у вас в доме и мог его украсть?

Светлана еле удержалась от глупой шутки: «Вы!» — сейчас это ни к чему. Она принялась перечислять:

— Горничная Лариса Афанасьева. Служащий в доме Боталовой Герасим Кисель. Сама Боталова. И княжич Михаил Константинович Волков. Лариса и Герасим украсть не могли — их словам я верю. Боталова и княжич — я не знаю. Я с ними еще не разговаривала.

— И не разговаривайте! — твердо сказал Громов. — Я сам переговорю с ними.

Он закрыл глаза, что-то обдумывая. Петров от него не отставал. Приятное зрелище — два умных, симпатичных, сильных духом мужчин что-то усиленно решают. Видела бы их Верочка — уже вечером бы стояла под венцом с любым из них.

Громов медленно, подбирая слова, начал первым:

— Светлана Алексеевна, простите за слишком личные вопросы…

— Спрашивайте. — Она уже знала, что спросит Громов.

— Княжич… Он же ухаживал за вами? Два года, если мне не изменяет память?

— С памятью у вас все в порядке, — признала Светлана.

Громов снова спросил:

— Он сватался к вам?

— Да.

— И вы его отвергли.

Светлана не сдержалась — вывод он сделал правильный, но неожиданный. Обычно от княжичей не отказываются.

— А это с чего такой вывод?

— Нельзя быть невестой сразу двух мужчин. Вы назвались моею — значит, Волкова вы отвергли.

Она не сдержала улыбки:

— Я назвалась вашей только по одной причине — я волновалась за вас с Владимиром Захаровичем. Только из-за этого.

— Что ж, тоже хорошая причина для того, чтобы быть чьей-то невестой. — Громов потер рукой грудь — наверное, раны болели. — Светлана Алексеевна, последние вопросы: как вы съездили к Волковым в имение? Удалось что-то узнать?

— Удалось. У Михаила Константиновича нет алиби. Он не был в имении в ту ночь. Он был в городе, хотя и из имения легко добраться до Сосновского.

— Кто это может подтвердить? — уточнил пристав.

Светлана вздохнула:

— В суде — никто.

Петров вскинулся и первый раз вмешался в беседу:

— Это как?

Громов с трудом выдавил свою «холеру» и тоже поинтересовался:

— Они уже не… живы? Их Волковы устранили?

Светлана пояснила хвостомойкам:

— Они, Александр Еремеевич, изначально не были живыми. Я разговаривала с полудницей и домовым.

— Холера! Вы, Светлана Алексеевна, необычная барышня, еще и слишком рисковая. У вас явно переизбыток энтузиазма.

— Я. Ничем. Не. Рисковала. — Тон Громова Светлане очень не понравился. Тот повинился:

— Простите великодушно. Постарайтесь не рисковать так больше. Вы крайне важны… Ваша жизнь важна… — Он посмотрел на Петрова: — ты же… Согласен с выводами? Все подтверждается… Вот же… Холера…

Его пальцы бессильно сжались. Петров вздохнул:

— Оба варианта все так же возможны.

Светлана ничего не понимала. Её утешало одно — Демьян тоже не был в курсе. Вдобавок, он страдал от острого приступа любопытства:

— Лександр Еремеевич… Владимир Захарович… Вы о чем?

Громов посмотрел на Светлану:

— Я могу надеяться на ваше благоразумие?

Светлана тут же его проявила — благоразумно промолчала. Громов продолжил:

— Вы же понимаете, что вы сейчас в крайне опасном положении. Княжич Волков — серьезный противник, про которого мы ничего не знаем, и против которого вообще ничего применить не можем. Закон полностью на стороне титулованных, Светлана Алексеевна, вам ли не знать. Прошу… Пока мы с Владимиром привязаны к койкам, будьте осторожны — уйдите в отпуск, отсидитесь дома под присмотром этого вашего Герасима… Не рискуйте, не выходите из дома. Дождитесь окончания расследования или хотя бы нашей с Владимиром выписки. Вы под ударом. Кем бы Михаил Константинович не был: язычником или маньяком, — вы можете оказаться следующей жертвой.