Когда моя фрустрация уже дошла до неимоверных пределов, заявился Степан и сообщил, что пора идти на примерку.

— Какую ещё примерку? — спросила я недовольно.

— Как какую? Нарядов. Жениха и невесты.

— А я здесь каким боком? Вот пусть жених и невеста примеряют.

— Не положено им пока, — напомнил мне Степан. — Они только на торжество придут.

— Чуднее свадьбы ещё не видывала. Всё могу понять, но чтобы молодожёны даже одёжу свою до свадьбы не смотрели… Как такое можно?

Степан только плечами пожал, но, понятное дело, опять что-то утаивал.

— Вы уж примерьте, не отказывайтесь, — взмолился он. — А за жениха царь-батюшка померит.

— Да уж померит, куда он денется. Сам придумал, сам пусть и примеряет, — бубнила я, направляясь к царским комнатам.

Последние пару дней я старалась его лишний раз от дел не отвлекать. Не столько из-за своей природной тактичности — в наличии коей я сильно сомневалась — сколько из-за неловкости. Мы как с Лесовиком на лавочке-то в обнимку посидели, я окончательно захворала. Сердце стучит, щёки рдеют, а язык мелет что ни попадя. А как только царь с глаз долой, так вроде и выздоравливаю. Но сегодня придётся всё-таки его побеспокоить. Не всё же мне одной отдуваться.

Постучалась к нему, заглянула, а он при виде меня улыбкой так и расплылся. А я в ответ как зардеюсь вся. Специально он, что ли, улыбается? Будто не видит, что я не в себе.

— Заходи, Агнешечка, — и с лаской такой. Усугубляет, наглец! — Случилось чего?

— Случилось, — пожаловалась я. — Пошили одежды для молодожёнов, а мерить кому? Степан говорит, что нам с тобой придётся.

— Так и померим, — согласился Лесовик. — Долго, что ли? Только скажи, чтобы во дворец их принесли. Так быстрее получится.

Ну надо ж. Даже уговаривать его не пришлось. Согласился, будто и сам ждал не мог дождаться, когда эта примерка будет.

— А тебе жених, случайно, не родственник какой? — спросила я с подозрением. — Почему ты за их свадьбу так радеешь?

— Хм… — Лесовик призадумался. Хотя, казалось бы, чего тут думать? Скажи, как есть, что родственник. Или, наоборот. — Положим, не родственник, — ответил он уклончиво.

— Почему положим-то? Ты что и сам не знаешь?

Он улыбнулся.

— Знаю. Не родственник. Но… скажем, он мне не чужой.

— Друг, значит?

Он вздохнул.

— Ну, если тебе так спокойнее будет, то да, друг.

— А если неспокойнее, то не друг? — не унималась я. — Свадьба эта какая-то подозрительная. Я, конечно, не так много народу переженила, но даже мне понятно, что нечистое тут что-то.

— Да всё тут чистое, — рассмеялся Лесовик. — Чище не придумаешь. Ты, Агнеша, не сомневайся ни в чём и вели Степану наряды нести. Будем с тобою примерять.

Хоть и вся в сомнениях, сделала я ровно так, как он мне повелел. Вернулась к Степану и затребовала наряды. А этот негодник возьми и расплывись в улыбке.

— Смотрю на вас и сомневаюсь, то ли я одна не в себе, то ли вы все вместе из себя вышли. Чему вы радуетесь все?

— Так ясно чему, свадьбе, — ответил Степан.

— Что, этот жених и тебе друг?

Степан призадумался, ровно как царь несколько минут назад. Ну надо ж, и этот не знает, кем ему жених приходится.

— А-а, — махнула на Степана рукой. — Можешь не отвечать. По лицу вижу, что ничего дельного не скажешь.

Он сразу насупился.

— Ну зачем вы так?

— Да затем, Стёпа, что я к тебе по-хорошему, а ты вон, не хуже царя, хлеб мне на уши крошишь. Что за чудовище этот жених, если вы все даже сказать не можете, кем он вам приходится? Другом, родственником или так, Ванькой с улицы. Всё, не зли меня! Неси быстрей эти свои наряды. Надену на минуту, а дальше сами разбирайтесь. Если скрытничаете со мной.

Степан вздохнул, но спорить и переубеждать меня не стал. Знает, негодник, что виноват. Осталось только выяснить, в чём.

Сарафан невестин и рубаху со штанами для жениха принесли так быстро, будто под дверями ждали. Я даже присесть в сенях не успела. Ну точно во дворе где-то караулили.

Степан вошёл, за ним портниха, важная такая, будто службу несёт, и две девчушки-подмастерьи.

— Наряды готовы, — поклонилась мне для чего-то. Хотя повода, на мой взгляд, не было. Наверное, это мои дорогие одежды на неё такое воздействие оказывали. Ну, и то, что жила я под одной крышей с царём. Иначе чего б ей кланяться?

Рубаху да штаны я думала отправить к царю в комнаты, а сарафан сходить к себе в опочивальню примерить да, может, взять с собой портниху, чтобы она там и оценила, сидит или не сидит. Но Степан меня зачем-то остановил.

«Нет», — говорит, — «так не положено». Как будто есть какой-то порядок примерки одежды молодожёнов другими людьми. «Вы», — говорит, — «переоденьтесь и выходите в царские палаты. Вас проводят». Куда проводят, зачем — всё это, по мнению Степана, было совершенно неважно. Потому что ни на один вопрос он толком не смог ответить. Блеял что-то невнятное и сарафан мне в руки пихал.

Озадаченная, я отправилась его надевать, а за мной увязалась одна девчушка-подмастерье. Скромная, беловолосая, с жидкой косичкой и конопушками. Почти молчаливо помогла мне переодеться в рубаху женскую и сарафан, а потом зачем-то принялась мне косу переплетать. Я даже и не успела возмутиться, а она старую уже расплела.

Навертела мне, вместо одной, две, ленты в них красивые опять же добавила, косники откуда-то из-за пазухи новые вынула. Да дорогие такие косники, камнями и бисером расшитые. Привязала их на кончиках кос.

А потом по-хозяйски полезла в сундук, стоявший в изножье моей кровати. И достала оттуда сначала кожаные сапожки — коих там ещё утром не было, — расшитый передник — не знаю, сколько его такой вышивали, но уж точно не седмицу — и кокошник. При виде кокошника я даже ахнула. Откуда такую роскошь в мой сундук занесло, ума не приложу.

У нас-то на селе своего кокошника не имелось, потому что дорого это. А из зажиточных у нас только одна семья. Мы на свадьбы обычно в соседнем селе кокошник одалживали. Не за просто так, за плату. И надеялись со временем хотя бы на один свой накопить, чтобы не ездить никуда перед свадьбами. Но уж больно дорого. И мастериц, кто умеет кокошники расшивать, уж больно мало.

У кого возможности одолжить кокошник не было, те надевали кичку расшитую. Она тоже красивая, но уже не то, конечно.

Тот-то кокошник, что мы одалживали, был уж не нов. Если приглядеться, видно, что слегка затёртый. А этот — будто никогда его не надевали. И красивый такой, белый весь. И бисер белый, и каменья. Глаз не отвесть.

— Мать моя, — прошептала я, когда эта девчушка с кокошником ко мне направилась. И даже разрешения спрашивать не стала, а принялась мне на голову его рядить. Закрепила, косы поправила. Передник на меня повязала. И сапожки передо мной поставила, чтобы я надела.

Я, как заворожённая, в сапожки нарядилась и поплелась из опочивальни в коридор, а оттуда в палаты, где царь обычно гостей да просителей принимал. Иду, а в коридоре служки все по стеночке выстроились и кланяются. И эти туда же. Чего им ровно не стоится?

Проплыла я мимо них и у входа в палаты замерла. Никак не могла решиться. Сердце в груди колотилось как бешеное.

Девчушка, что за мной следом шла, подтолкнула меня легонько в спину, мол, решительнее. И я решилась. Шагнула в палату, а там, почему-то народ собрался. Немного, но было. И не служки какие, а то ли вельможи, то ли ещё кто важный. Одеты, в общем, были они хорошо.

А на другом конце палаты царь стоит. Тоже в жениховских одеждах — красная косоворотка с белой вышивкой, портки, те, что портниха принесла, и сапожки тоже кожаные, дорогие. Красив стоит, широкоплеч. Как ещё косоворотка не трещит на нём. Если бы чужую надел, не ту, что под него пошили, точно бы треснула по швам — настолько он плечист.

У меня от волнения к горлу ком подкатил, голова закружилась. Не знаю, как на своих двоих до него дошла и не повалилась где-то по дороге.