— Тогда пусть торжество наше поможет тебе организовать. А мы и посмотрим, шустрый он или нет. Ежели понравится он, пусть тогда обучается, — согласился царь.

Здесь уж Степан в благодарностях рассыпался, и дальше я слушать не стала. Может, им с Лесовиком захочется ещё и прошлое повспоминать или признаться в чём. Не для чужих такое ушей. Да и забот у меня хватало помимо этого. Как за свадьбу они заговорили, так у меня от волнения даже живот что-то свело. Это что же получалось, до свадьбы моей всего-то день оставался?

Страшно мне стало, что жуть. И теперь уже не такой глупой идея с той пробной свадьбой выглядела. Ежели б я заранее через это не прошла, так, наверное, от испугу спряталась бы где-нибудь и пережидала, пока все, так и не поевши, разойдутся. А тут вроде уже и знаю, чего ожидать. Можно как-то и смелости даже набраться.

В общем, в растрёпанных чувствах пошла я спать и ну уж очень с трудом засыпала. А наутро встала разбитая совсем. Вокруг кутерьма. Все носятся, то одно мимо пронесут, то другое, то по еде что-то спросят. Но особенным энтузиазмом отличался даже не Степан на этот раз, а его приемник. Прокоп, как нам представили паренька, был рыж, словно солнце, и до рябости конопат. Но в целом парень хоть куда. Я бы сказала, почти жених. Главное, и этого помощника на болота не отправлять. А то ведь умыкнуть русалки, за ними не заржавеет.

Пока я за этой беготнёй наблюдала, мне даже поплохело немного. И снова где-нибудь спрятаться захотелось. Заглянула я, значит, в комнаты к Лесовику, где он делами обычно занимался. А тот сидит, в одну точку смотрит. Как заворожённый.

— Ты чего это? — спросила у него испуганно.

Царь вздрогнул от неожиданности.

— Замечтался, — улыбнулся мне. — Как жить мы с тобой будем.

— И как же?

— Ладно будем жить, — ответил он, а сам довольный сидит. — Так, что всем на зависть.

— Вот далась нам их зависть? — махнула я рукой. — Главное, чтобы мы прошлые себе нынешним завидовали. Вот тогда добрая жизнь. А когда наоборот получается, такого нам с тобой не надо.

— И то правда, — улыбнулся Лесовик и ручищи свои богатырские распахнул. — Посидишь со мной немного?

Ох и бросило меня в жар тогда. Хоть обмахивайся. Было б ещё чем. Сама смущаюсь, а иду. Куда позвали, туда и села, на колени к нему то есть. И всяко удобнее на них оказалось, чем на лавке где-нибудь. Да ещё когда так обнимают и ластятся, благое дело.

— Вообще, нам бы до свадьбы с тобой подождать. А то как-то неправильно это, — залепетала я, а сама не ухожу. Так и посиживаю.

— А мы разве не ждём? — удивился Лесовик. — Мы тем сейчас и занимаемся. Уж быстрее бы она случилась, свадьба эта, — и лбом-то к моему прижался. Оттого мне ещё жарче стало. Почувствовав неладное, завозилась я да слезла побыстрее. Пока ожидание наше раньше времени не прервалось.

Лесовик сразу же погрустнел. Ну и как вот его оставить такого расстроенного?

— Да день же всего остался, — попыталась его утешить.

— И что? Это мало разве? Вечность целая.

Вздохнула я, помешкала немного и аккуратненько присела к нему на колени снова.

— Только ты в руках себя держи. Чтобы не стыдно было, ежели кто увидит, — предупредила его. — Сможешь?

Лесовик вздохнул, приобнял меня, но на этот раз не слишком настойчиво.

— Смогу, — ответил он.

Этот денёк мы с ним уж как-то скоротали, а вечером разделились. Я отправилась на девичник, царь — на мальчишник. Не знаю уж, как он там праздновал, у них, у мужчин, говорят, с весельем это проходит. А вот девичник делом оказался тоскливым. Собрались у меня в комнатах девушки из села моего, все, кого за последние годы проводили в лесной край. После того как песен грустных напелись мы, распустили они мне косу, а ленты от неё холостой девице отдали.

А после уж повели меня в баню. Там встретила меня повитуха, намывала и про семейную жизнь рассказывала. Про женскую суть говорила, про отношения мои с мужем и много чего другого. И чем больше она рассказывала, тем больше мне что-то страшно становилось. Оказалось, замужество — дело уж очень сложное. Это не просто полюбились друг другу да живите. Не знаю, как я после её рассказов-то ещё не передумала замуж выходить.

Ну а на следующий день началась настоящая свадебная кутерьма. На столы, дожидавшиеся своего часа, скатерти клали и посудой повсюду гремели. По городу аромат еды такой летел, что слюной захлебнуться можно. Такое ощущение, что специально они это.

И столов да лавок тьма вокруг. У дома все, конечно же, не поместились и по уличной дороге уже рядами пошли.

Музыканты местные и приезжие заявились к нам ещё спозаранку, поэтому, пока собирали меня для венчания, через окошко приоткрытое долетали до нас звуки гуслей и свирели. Мы с царём ещё даже не обвенчаны были, а праздник уже вовсю шёл. Такое ощущение, что им и жених-то с невестой не нужны были. Вот ежели не появимся мы, они преспокойненько еду по столам расставят и сами отпразднуют, неизвестно что.

Снова обрядили меня в сарафан и передник расшитый, ленты в две косы вплели и косниками всё это на концах закрыли, а уж поверх этого кокошник надели мне. Уж не знаю, как он так уцелел и отмылся, но бел был, как и прежде. Только сапожки на этот раз другие мне дали. Красные да ладненькие. Хотя мне и прежние тоже нравились.

Когда я уж собиралась по знакомому маршруту направиться к палатам царским, мне вдруг возьми да и скажи, что венчаться на улице будем, чтобы народу нас видно было. Тут уж пришлось мне свой страх-то смирить кое-как. Хотя, конечно, и репетировать нам тоже надо было на улице тогда.

А ещё на этот раз царёвы помощники, Степан да Прокоп, выкупать меня стали. Супротив них свах организовали мы, и те давай украшения да меха выманивать. За каждый шаг к невесте поди заплати и гостей присутствующих одари. Хорошо, что жених у меня богат и знатен оказался. А то с такими свахами я бы легко и в девках остаться могла. Добра не напасёшься так выкупать.

В общем, с горем пополам вышла я всё-таки к жениху, а сама повторяю себе, что хорошо всё. Не хотелось бы и на этот раз учудить чего-нибудь постыдного. Чтобы потом годами народ вспоминал. А учитывая, как долго Лесовик с супругой своей жить должен, лет этих впереди ещё много оставалось.

Вывели меня во двор к жениху, в косоворотку красную с белой вышивкой и портки одетому. А на ногах сапожки у него тоже, но только чёрные. Поначалу я только его-то и увидела. Всё другое замылилось даже. Что там происходило, кто что кричал, мне всё равно это было. Ох, и хорош собой стоял, ох, и высок. За таким, и правда, как за стеной будешь. Спрячешься за спину могучую, а тебя из-за неё и не видно даже никому. Живи себе преспокойненько.

Только когда нагляделась я немного на жениха своего, заметила и народ, что во дворе у хором столпился, и дедка этого с лентами. Тот, по всему видно, изготовился дело своё на этот раз до конца довести. Даже лент, кажется, побольше припас, чтобы я точно из них уже не выпуталась. А я, в общем-то, и не собиралась. Пусть уж вяжет как следует.

Сегодня, прежде чем обматывать нас, дедок этот решил для профилактики побега согласие у молодожёнов испросить. Лесовик первым ответил, что согласен он, а я уж следом. Обменялись мы с ним кольцами, и только тогда нас двоих лентами окручивать начали. Ох и накрутили лучше прежнего. А я всё это время стояла и шелохнуться боялась. Не дай небеса, снова вместе с Лесовиком завалиться и ещё что-нибудь ему подбить, на глазах-то у честного люда.

Когда окрутил нас дедок, говорит он:

— Обнимите друг друга так же крепко, каким будем ваше счастье семейное.

Ну, уж крепости-то ни мне, ни Лесовику не занимать. Думала я, что задохнусь совсем. А пока мы вот так в обнимку стояли, ленты на нас ослабли, и дедок их вниз подтолкнул. Они, всё такие же накрученные, к ногам-то и упали. А мне в это время на ухо Лесовик прошептал:

— С этого дня, когда не слышит больше никто, можешь величать меня по имени. Пересветом меня зови.