Бойца от удара подбросило в воздух, он сделал сальто и приземлился на асфальт. Раздался свист, на вышках зажглись прожекторы, выискивая нарушителя. Яркие лучи устремились к машине, которая на всём ходу протаранила шлагбаум.

— Открыть огонь на поражение! — раздалась откуда-то команда, и по машине заработали пулемёты.

Плотные очереди разорвали ночь громогласными выстрелами и яркими вспышками.

Капитан Гаврилов нервно постукивал ладонью по рулю.

— Давай! Давай, родимая! Ну же! Разгоняйся, зараза!

Машина бодро набирала скорость до тех пор, пока не врезалась в солдата, стоявшего у грузовика. Гаврилов не планировал его убивать, но места для проезда больше не было. Служивый от удара врезался в лобовое стекло, разбив его и оставив на нём кровавый след, а после улетел назад. Обзор резко уменьшился, да и зачем он нужен? Здесь путь только один. Вперёд.

А впереди была будка КПП. Ревя, стальной зверь разнёс её в щепки и полетел дальше. Прожекторы вырвали из темноты покорёженный автомобиль и подсветили цель для пулемётчиков. В этот момент Гав резко дёрнул руль влево и туда, где он был секунду назад, ударила пулемётная очередь. Руль вправо! И ещё одна очередь прошла мимо.

Снова влево! На этот раз не повезло. Хотя, как сказать? Очередь прошила крышу и лобовое стекло, заставив его осыпаться. Ледяной ветер ворвался в салон автомобиля, заставив щуриться. Но это было не важно. Выстрелы становились всё тише, а шансов попасть у пулемётчика оставалось всё меньше.

Гаврилов почувствовал, что по ключице течёт кровь. Ощупал рану. Ерунда. Всего лишь царапина. Вцепившись в руль, он зарычал от от злости, страха и отчаяния:

— Быстрее! Быстрее! Чёртова ты развалюха! Я должен спасти Лизу и Мишку!

Да, Гаврилова никто не просил спасать Михаила, но как он мог бросить сына любимой женщины? Мальчишку, которого он уже и сам считал собственным сыном.

Поднявшись с пола, я заметил, что Макар хочет мне что-то сказать.

— Кажется, у меня плохие новости… — прищурился и без того узкоглазый Макар, превратив глаза в две полоски.

— Рассказывай.

— Да тут особо нечего рассказывать. Нужно показывать. — Макар ткнул пальцем далеко вперёд.

На горизонте показалась железнодорожная станция, стоявшая посреди леса. Рядом со станцией не было ни города, ни посёлка, да даже захудалой хижины не виднелось. Впрочем, проблемы была не в этом. Железнодорожные пути резко изгибались и уходили сначала направо, а потом налево.

— У нас скорость триста пятьдесят километров в час. Боюсь не впишемся, — сказал Макар и ткнул пальцем в спидометр.

С каждой секундой машина всё набирала обороты, а стрелка на спидометре обещала через пару минут достигнуть четырёхсот километров в час. Ветер, врывающийся в пулевые отверстия стен, уже не свистел; он ревел, словно дикий зверь. Передние фары локомотива рассекали темноту, а вдали уже алел зарождающийся рассвет.

Мы мчались в неизвестность уже минут сорок. Пару раз даже видели в лучах фар города, но то, что я видел впереди теперь — совсем не радовало. Крутой поворот, подсвеченный фонарями. Судя по всему, мы приближаемся к какой-то железнодорожной станции. Жаль, мы это делаем на чудовищной скорости, из-за чего не впишемся в поворот — и мы покойники.

— Макар! Нужно остановить локомотив! — выкрикнул я и повернул рулевое колесо влево.

Локомотив фыркнул, но продолжил набирать обороты. Зараза! Дёрнул рычаг под рулевым колесом — тот даже не сдвинулся с места. Макар в это время стал без разбора клацать на кнопки.

— Ничего не помогает! — ответил он, и я впервые увидел глаза Макара широко открытыми.

Он был так напуган перспективой крушения локомотива, что его глаза едва не вываливались из орбит.

— Держитесь за что-нибудь! Я дёрну стоп-кран! — завопил Сергей и схватился за здоровенный красный рубильник на стене.

Но как только он потянул его вниз, под днищем локомотива что-то пронзительно затрещало и, судя по звуку, оторвалось.

— Нам конец, — резюмировал Леший. Увы, я не мог с ним не согласиться.

Ситуация и правда была паршивой, если не сказать большего. А хуже всего было то, что времени на размышления не осталось. Поезд влетел в поворот и накренился, готовясь перевернуться в любую секунду. Меня и ребят ударило о левую стену, и мы едва не придавили Прохорова и раненого Остапа. Но потом стало ещё веселее. Локомотив с грохотом опустился на рельсы — и мы полетели в правую стену.

Я, как истинный лидер, врезался в железяку первым. Вроде, приземлился вполне удачно, выставив перед собой руки. Но ребята навалились всем своим весом и впечатали меня лобешником в сталь так, что у меня даже зубы заскрипели. Хорошо, что мы были в задней части кабины, иначе нас просто выбросило бы окно. Хотя что тут хорошего? Поезд снова накренился, но на этот раз ещё сильнее.

— А-а-а! — заорали мы в унисон.

И в этот момент поезд опрокинулся и полетел кубарем с насыпи. Нас швыряло из стороны в сторону, било о приборную панель. Я едва не влетел виском в выступающий стальной угол. Внезапно мы оказались на потолке, а потом рухнули вниз, отбив все потроха. Многотонная махина сделал пять оборотов и остановилась, завалившись на бок.

Мы лежали на стальной стене, усыпанной острыми осколками стёкол. Стонали от боли и пытались понять: жизнь закончилась или ещё продолжается? Осмотрелся по сторонам в поисках Остапа, но перед глазами были лишь пятки Лешего, а сил встать не было. Кряхтя, я погрузился в медитацию и просканировал тело. Кости целы, а вот почки отбиты напрочь. Придётся какое-то время наслаждаться жуткой болью и красными фонтанами.

— Все целы? — спросил я, пытаясь подняться.

— Ефли это нафывается фел, то я ф полном порядке, — ответил Леший, а потом повернулся ко мне лицом.

Теперь мы можем смело сказать, что Леший — это единокровный брат Макара. Глаза заплыли и превратились в узкие щёлочки. Судя по всему, он приложился носом, и теперь ещё долго будет выглядеть, как китайский пчеловод.

— А-а-а. Сука… — прорычал Сергей, пытаясь подтянуть руками левую ногу к себе. — Кажется, сломана кость.

— Не пытайся встать. Сейчас осмотрю, — сказал я. Подполз ближе, разорвал его штанину…

И тут же скривился от увиденного. Жуткое зрелище. По коже ползёт тёмно-фиолетовый синяк, а ещё через неё видна выпирающая кость. Это, конечно, не открытый перелом, но очень близко к нему. Зараза… И как нам быть с двумя ранеными?

— Он не дышит! — послышался панический крик Прохорова. — Миша! Сделай что-нибудь! Я тебя умоляю! Скорее!

Я в два прыжка оказался рядом. Прохоров сидел рядом с Остапом, глаза которого равнодушно смотрели в потолок. Приложил пальцы к сонной артерии. Пульса нет. Дыхания тоже.

— Зажми ему нос и выдыхай воздух в рот! Быстрее! — отдал я приказ, а сам стал делать непрямой массаж сердца.

Положил руки на мечевидный отросток грудины и ритмичными нажатиями попытался завести сердце.

— Давай! Давай! Живи, мать твою! — выкрикнул я, видя, что лицо Остапа стремительно бледнеет. — Не сметь умирать! Это приказ!

Приложил ухо к груди — сердце не бьётся.

— Остап! Не оставляй меня одного! — всхлипывая, попросил Прохоров и вернулся к искусственному дыханию.

Екатеринбург.

Академия Начальной Военной Подготовки Архарова.

Архаров Константин Игоревич с ужасом смотрел по сторонам. И нигде не мог отыскать Михаила. Сотни курсантов исчезали в светящемся портале, но надежды рода среди них не было.

— Мишка, твою мать. Где же ты? — прорычал Архаров, который держался на ногах только благодаря силе воли.

— Константин Игоревич, это последние из выживших курсантов! — сообщил гвардеец с обожженным лицом. — Уходите, мы вас прикроем!

— Как — последние? — Архаров проводил взглядом десяток курсантов, бежавших в портал, и почувствовал, что внутри всё похолодело. — А где Михаил?